Змеиная верность - Акимова Анна. Страница 3

Михалычу было плохо видно, что лежит перед террариумом, но подойти поближе он боялся. Все-таки, вспомнив свой вахтерский долг, он заставил себя сделать несколько тяжелых шагов и, наконец, разглядел странный предмет на полу.

– Господи-Сусе-Христе!.. Царица небесная! – захрипел Михалыч, в ужасе взмахнул руками и выронил палку, которая с грохотом заскакала по бетонному полу.

И, словно разбуженная этим грохотом, со страшного предмета на полу поднялась и застыла, трепеща раздвоенным язычком, жуткая змеиная головка.

– Петр Лексеич! Савушкин ето, вахтер! – Голос Михалыча в трубке хрипел и прерывался. – Чего звоню-то… ето… Не знаю, как и сказать… Мертвяк у нас в подвале! Девка ета, Ленка. Курчавая, с третьего етажа. Лаборантша. Да тверезый я, Петр Лексеич, Христом-Богом клянусь, тверезый! Не ругайся, Петр Лексеич, в своем я уме. Правду говорю. Чего еще-то… А, змеюка на ей! Петр Лексеич, видать, она ее, Ленку-то… Я от ей еле убег. Не. Не, не зеленая, серая какая-то, черт ее там углядит! Петр Лексеич, мне милицию-то звать али как? Ага, ага, добро… Дождусь…

Михалыч положил телефонную трубку и, обхватив руками гудящую голову, горестно замычал. Кучерявенькую Ленку с третьего этажа было жалко, но еще жальче было себя. Теперь все. Прощай, непыльная работа в тихом месте, с Сашкиным спиртяшкой, с Веркиным вареньицем… Теперь затаскают по следствиям, уволят. Упаси Бог, еще и на него все свалят. Вот влип так влип.

В горле пересохло. Михалыч бросил тоскливый взгляд на тумбочку, но открыть не посмел. Нельзя. Сейчас начальство прибудет, начнется разбираловка. Не дай бог, кто унюхает свежак – греха не оберешься!

Он вспомнил про чай. Чай уже остыл, был едва теплый, а Михалыч любил горячий. Но выбирать теперь не приходилось. Михалыч снял блюдечко с кружки и жадно, в несколько глотков, опрокинул в себя густо-коричневую сладкую жидкость.

Внезапная мысль заставила Михалыча подскочить на табуретке. Что же это он забыл! Она, Ленка-то эта, не одна ведь оставалась! С начальством, а коли с начальством, то с него, с Михалыча, и спросу нет. Начальство за все в ответе!.. А он-то забыл с пьяных глаз, дурак старый, переполохался зазря. И бумага, бумага-то ведь выправлена по всем правилам, за всеми подписями. Сейчас он ее найдет, чтоб наготове была!

Он вскочил и со всей возможной скоростью поковылял к столу. Вдруг сердце подпрыгнуло в груди и остановилось. В глазах стало темно, в голове загудело, его потянуло куда-то вверх, вверх, а потом вниз, в темную вращающуюся воронку.

Он не испугался, только удивился: что это с ним? И это удивление так и осталось на его лице.

– Герман Юрьевич, простите, если разбудил. Метельчук беспокоит. ЧП у нас, Герман Юрьевич. Вахтер звонил, Савушкин. Ох, язык не поворачивается… Говорит, труп у нас в подвале обнаружил. Да самому не верится! Может, и делириум, у нас все может быть. Уже еду, из машины звоню. Разберусь, разберусь… Говорит, лаборантка, из Петраковской лаборатории. Петракову уже звонил, но он не отвечает. И по мобильному тоже. Кто ж его знает, может, у дамы… Да, еще… Савушкин говорит, что змею там видел. Ох, да уж хоть бы зеленую. Но я на всякий случай за Магомедовым заеду. Да, да, на месте решу… Да, полицию, да, хорошо…

Директор Института фармакологии Герман Юрьевич Полторацкий положил трубку и, болезненно морщась, стал выбираться из постели. Надо ехать. Сердце ныло от предчувствия крупных неприятностей. Надо же, труп… Немыслимо… Как это могло случиться? Ничего не понятно. Лаборантка… Когда все это произошло? Ночью? Или еще вчера? Что лаборантка могла делать в институте ночью? Ночные эксперименты? Это может пояснить только Петраков, а где он? Что-то неладно с Петраковым. Эти его истории с женами, а теперь вот лаборантка. Казалось бы, нормальный человек, молодой, талантливый, а вот ведь… Господи, хоть бы все оказалось неправдой, пьяным бредом вахтера Савушкина!

Говорил он Аничкову, старому ослу: не дело держать в институте ядовитых змей! Да разве ему докажешь? С кристаллическим ядом он, видите ли, работать не может, подавай ему «живой», от живых гадюк! А спорить со старым ослом – себе дороже. С Аничковым в институте никто не спорит, характерец его сволочной всем известен.

Сколько было мороки с этим террариумом, сколько инстанций пришлось обойти, скольких чиновников умаслить! А построить, а змей завезти, а герпетолога найти, а ставку ему выбить! И вот чем кончилось… Если это в самом деле несчастный случай со змеей, мало ему не покажется. А Аничков выйдет сухим из воды, как всегда, он непотопляемый. Господи, сделай так, чтобы все оказалось бредом старого алкоголика!

Позвонив директору института, Петр Алексеевич Метельчук, заместитель по административно-хозяйственной части и непосредственный начальник вахтера Михалыча, вырулил на Университетский проспект. На душе было неспокойно. Что там произошло? Как петраковская лаборантка оказалась в подвале? Может, с вечера еще лежит? Баба молодая, но мало ли. Сердце или еще что… А этот алкоголик не заметил. Давно бы его уволил, да попробуй найди человека на такую зарплату. И Петраков этот еще, где его носит? Вечно у него что-то, как черт ему ворожит. Уж хоть бы дело кончилось Михалычевыми глюками – тогда уволить и забыть. А если нет?

Подъехав к институту, Петр Алексеевич сразу понял – что-то все же случилось. На часах было около восьми. Около дверей института топтались две пожилые тетки – работницы вивария – и инженер-приборист Александр Грачев. Тетки, которые давно уже должны были кормить животных, устало колотили в дверь ногами, а Грачев стоял, зябко съежившись, пряча уши в поднятый воротник куртки – майское солнечное утро было по-сибирски холодным. Вахтер Михалыч дверь не открывал…

2

Саша Грачев пришел на работу ни свет ни заря не по своей воле. Он жил в трехкомнатной «хрущевке» с папой, мамой, двумя сестрами, зятем и двумя племянниками, один из которых был двухмесячным грудничком. Этот малыш, как только его привезли из роддома, поставил на уши весь дом. Все ночи напролет он кричал, не давая никому сомкнуть глаз. Утром младенец засыпал, а его полусонная родня расползалась по работам. Кое-как перемаявшись день, все приползали домой и валились в постель, чтобы урвать хотя бы пару часов предзакатного сна, пока крикун снова не заступал на ночную вахту.

Сегодняшняя ночь показалась Саше особенно тяжелой, потому что накануне вечером ему не удалось поспать. Вчера после работы они с Федькой Макиным ходили на футбол. На стадионе «Авангард» местная команда «Тайга» играла очень ответственный матч, и Саша с Федькой, патриоты родного города и родной команды, никак не могли его пропустить.

Промучившись ночь и еле дождавшись рассвета, Саша выскочил из дома и потопал пешком на работу, рассчитывая добрать пару часов на топчане в каморке вахтера Михалыча. Михалыч был вечный Сашин должник, поэтому отказать не мог.

Вообще, прийти пораньше на работу было не вредно. Работы было много. Приборы в институте были старые, то и дело норовили выйти из строя, а денег на ремонт и замену деталей давали мало. Для того чтобы купить какой-нибудь паршивый электрод для иономера, приходилось обивать пороги у начальства. А уж если требовалась какая-нибудь дорогостоящая деталь…

Поэтому Саша старался не допускать внезапных поломок, у него был жесткий график проверок и профилактики, каждый прибор в институте он знал до винтика и всегда заранее чувствовал, если какой-нибудь из них собирался забарахлить.

Вчера Лиза Мурашова попросила его подъюстировать спектрофотометр, и Саша пообещал, что сделает все прямо с утра.

Саше Грачеву очень нравилась Лиза Мурашова – худенькая серьезная девушка. Дома у Саши, в запираемом ящике письменного стола, подальше от любопытной родни, хранилась ее фотография, сделанная на новогоднем вечере. На ней Лиза смеялась, что случалось с ней довольно редко, и казалась Саше прекрасной. Ненаглядной. Это старинное слово очень точно отражало Сашино отношение к Лизе.