Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным - Стейнбек Джон Эрнст. Страница 26

В доме Джозефа спокойно и радостно готовились к рождению ребенка. Элизабет прилежно шила детское приданое, а другие женщины, понимая, что ожидается появление на свет главного младенца ранчо и наследника власти, приходили, чтобы посидеть с ней, скрасить ожидание и помочь в работе. Они обтянули корзинку для белья стеганым атласом, а Джозеф укрепил ее на качающейся подставке. Получилась очаровательная колыбель. Теплых пеленок обметали больше, чем могло понадобиться одному малышу. Сшили длинные детские платьица и украсили их кружевами. Заверили Элизабет, что беременность проходит легко, так как она почти не болела, а становилась все спокойнее и счастливее. Рама научила ее шить покрывало для родильной кровати, и Элизабет отнеслась к делу так ответственно, словно покрывало должно было остаться в доме на всю жизнь, а не сгореть сразу же после появления на свет ребенка. Поскольку ожидался первенец Джозефа, Рама придала убранству невиданную элегантность: смастерила толстую бархатную веревку с петлями на концах, чтобы накинуть на столбы кровати. Всем остальным женщинам во время схваток приходилось держаться за скрученную простыню.

Как только потеплело, шитье продолжилось на крыльце, в лучах солнца. Все необходимое было готово и собрано за несколько месяцев до срока. Тяжелый отрез неотбеленного миткаля, которым следовало перевязать бедра Элизабет, был подшит и бережно убран в сундук. Набитые гусиными перьями маленькие подушки и мягкие стеганые одеяльца были готовы уже к первому июня.

Разговоры о детях продолжались бесконечно: о том, как они появляются на свет, какие неожиданности могут случиться, как быстро стирается из сознания матери память о боли, как с самого начала мальчики отличаются от девочек. Воспоминания и рассказы – порою фантастические – не иссякали. Рама знала истории о детях, родившихся с хвостами, с лишними конечностями, со ртами посреди спины. Но все эти примеры не пугали, потому что она сообщала конкретные причины подобных неприятностей. Некоторые отклонения происходили из-за пьянства, другие – вследствие болезни, но худшие, самые страшные уродства возникали как результат зачатия во время менструации.

Иногда к ним подходил Джозеф с травинками на шнурках ботинок, зелеными пятнами на коленях джинсов и каплями пота на лбу. Он стоял, поглаживая бороду, и слушал их разговоры. Время от времени Рама обращалась к нему за подтверждением своих слов.

Этой щедрой весной Джозеф работал без устали. Кастрировал бычков, убирал камни, чтобы не мешали расти овощам, помечал скот новым тавром с инициалами «ДУ». Вместе с Томасом он строил вокруг ранчо изгородь из колючей проволоки, поскольку дождливой весной столбы без труда входили в землю. Стадо выросло, и пришлось нанять еще двух вакеро.

В июне началась жара, и трава тут же выросла на фут. Однако дышать стало трудно: Элизабет почувствовала себя плохо, начала часто раздражаться. Она составила список необходимых покупок и отдала мужу. Однажды утром, еще до рассвета, Джозеф поехал в бричке в Сан-Луис-Обиспо, чтобы исполнить заказ. Путешествие туда и обратно занимало три дня.

Как только он уехал, Элизабет охватил страх. Что, если его убьют? Самые неразумные предположения вдруг показались вероятными. Джозеф мог встретить другую женщину и убежать с ней. Бричка могла перевернуться в белом ущелье и сбросить его в реку.

Она не встала, чтобы проводить Джозефа, однако, когда поднялось солнце, оделась, вышла на крыльцо и присела на ступеньку. Все вокруг раздражало: стрекот кузнечиков, валявшиеся на земле куски упаковочной проволоки. Доносившийся из конюшни запах аммиака вызывал тошноту. Осмотрев и возненавидев двор и ранчо, Элизабет подняла взгляд к холмам в поисках новой жертвы и увидела на гребне сосновую рощу. Сразу охватила острая ностальгия по родному Монтерею, тоска по темным деревьям полуострова, по уютным солнечным улицам, по белым домам и голубой бухте с пестрыми рыбацкими лодками. Но больше всего по соснам. Смолистый аромат хвои показался самым восхитительным на свете. Так захотелось его вдохнуть, что от нетерпения заболело тело. Элизабет не отводила глаз от черной рощи на вершине.

Постепенно желание изменилось: теперь уже привлекали только деревья. Они манили с высоты, звали укрыться от солнца среди стволов и почувствовать покой соснового леса. Она представила, как лежит на мягкой постели из иголок, смотрит сквозь ветви в небо, слушает, как тихо шелестит в кронах ветер, а потом улетает, унося с собой аромат хвои.

Элизабет встала с крыльца и медленно пошла к конюшне. Кто-то работал там: через окошки наружу то и дело вылетали кучки навоза. Она вошла в мягкий полумрак и увидела Томаса.

– Хочу немного прокатиться, – сказала она обыденным тоном. – Будь добр, заложи двуколку.

Томас оперся на вилы.

– Не подождешь полчаса? Закончу работу и отвезу, куда скажешь.

Элизабет рассердилась.

– Ты мне не нужен. Хочу поехать одна, – возразила она коротко.

Томас посмотрел пристально.

– Не уверен, что Джозеф согласился бы отпустить тебя одну.

– Но Джозефа нет дома, а я хочу поехать.

Томас поставил вилы к стене.

– Хорошо, запрягу старушку Луну. Она спокойная и послушная. Только не сворачивай с дороги, не то увязнешь в грязи. Местами еще очень сыро.

Он помог ей сесть в коляску и проводил долгим озабоченным взглядом.

Элизабет почувствовала, что ему не понравится, если она поедет в сосновую рощу, а потому удалилась на значительное расстояние от дома и только после этого направила старую белую кобылу к холмам, свернула с дороги и поехала по неровной, тряской земле. Солнце уже нещадно палило, а ветер в долину не залетал. Она долго ехала вверх по склону, пока неожиданно на пути не возникла глубокая промоина. Овраг растянулся в обе стороны слишком далеко, чтобы обогнуть его, а сосны возвышались впереди, совсем рядом. Элизабет выбралась из коляски, привязала лошадь к торчавшему из земли корню и отстегнула мартингал. Затем спустилась в овраг, поднялась на противоположной стороне и медленно зашагала к роще. Скоро на пути попался весело журчащий ручеек: он вытекал из леса и спокойно продолжал путь, не встречая камней. Элизабет наклонилась, достала из воды веточку кресс-салата, с удовольствием сунула в рот и неспешно пошла вверх вдоль ручья.

Раздражение бесследно улетучилось; чувствуя себя счастливой, она вступила в сосновый лес. Шаги тонули в плотном ковре иголок; не раздавалось ни единого звука, кроме шелеста хвои в кронах деревьев. Несколько мгновений ничто не мешало идти вперед, а потом на пути выросла плотная стена из виноградных лоз и ежевики. Пришлось пробиваться, раздвигая ветки, а иногда даже ползти на четвереньках. Почему-то ей очень хотелось попасть в глубину леса.

Когда Элизабет наконец-то выбралась из зарослей и выпрямилась, ее руки были расцарапаны до крови, а волосы растрепались. Но глаза сияли восторженным изумлением: кольцо деревьев окружало безупречно ровное пространство, в центре которого возвышался огромный зеленый камень странной формы.

– Я знала, что он здесь, – прошептала Элизабет, обращаясь к соснам. – Интуиция подсказывала, что этот чудесный камень прячется в глубине леса.

Все звуки, кроме шепота деревьев, замерли, но и этот шепот доносился с высоты, отчего общее молчание казалось еще глубже. Покрывавший камень изумрудный мох выглядел плотным словно ковер, а длинные перья папоротников зелеными шторами свисали над входом в пещерку. Элизабет присела возле крохотного ручья: тонкая ниточка воды незаметно пересекала поляну и пряталась в кустах. Камень притягивал взгляд странной формой и внушал необъяснимую тревогу.

– Я уже где-то это видела, – проговорила Элизабет вслух. – Как будто знала, что камень здесь, иначе почему так настойчиво пробиралась на эту поляну?

Ее остановившиеся на камне глаза расширились, мысли утратили четкость и превратились в медленно текущие воспоминания – тихие, причудливые и туманные. Она увидела, как идет в воскресную школу в Монтерее и встречает медленную процессию одетых в белое португальских детей, торжественно марширующих во имя Святого Духа с коронованной предводительницей во главе колонны. Смутно вспомнила, как с разных сторон стекались семь подобных волн, чтобы слиться в благочестивом экстазе в Пойнт-Джо неподалеку от Монтерея. И вдруг, продолжая смотреть на камень, увидела в нем своего младенца, свернувшегося у нее под сердцем головой вниз. Заметила, как он слегка шевельнулся, и в тот же миг ощутила движение внутри собственного тела.