Великий князь в поход собрался - Пенской Виталий Викторович. Страница 5

Эта интрига не вызвала живейшего интереса у позднейших историков — «голодный» поход Михаила Ярославича не нашел полноценного освещения на страницах отечественных исторических сочинений, оказавшихся в тени противоборства Москвы и Твери. Нет, конечно, совсем забыт он не был — его истории так или иначе касались многие отечественные историки, от с В. Н. Татищева (который, кстати, сообщает любопытные детали, нигде более не встречающиеся, этого события [44]) до патриарха русской исторической науки С. М. Соловьева [45]. Отдельно отметил подробное, основанное на летописных свидетельствах, описание событий 1316 года, составленное В. С. Борзаковским (который придерживался новгородской версии случившегося) [46]. Однако с завершением эпохи больших нарративов интерес к этому событию спал — события 1316 года рассматривались обычно через призму московско-тверского соперничества как одни из ее эпизодов [47], и даже не самый важный, которому стоило бы уделить особое внимание. Лишь в работах, так или иначе связанных с персоналиями или с историей отдельных княжеств, а конкретно Тверского княжества, поход осени 1316 года несколько выделяется, но не настолько, чтобы стать предметом специального рассмотрения [48]. Впрочем, стоит отметить, что автор биографии Михаила Ярославича Н. С. Борисов, подводя итоги этой неудачной экспедиции тверского князя, отмечал, что провал этого похода «нанес первый тяжелый удар могуществу Твери. Неудача Михаила в этом походе во многом предопределила и его дальнейшие несчастья, и в конечном счёте гибель» [49]. Тезис весьма примечательный, но, к сожалению, не получивший, насколько нам известно, развития. Одним словом, есть смысл вернуться к этой истории и рассмотреть ее прежде всего в военно-политическом отношении.

Итак, после того, как тверские наместники были вынуждены покинуть Новгород. Очевидно, что и предварительный договор, заключенный непосредственно после сражения под стенами Торжка 10 февраля 1316 года, перестал действовать. Новгород отказался платить выкуп (между тем Юрий Даниилович все еще находился в Орде, и это обстоятельство не могло не беспокоить тверского князя). Власть великого князя в городе на Волхове была поставлена под сомнение, и Михаил должен был дать ответ, и ответ такой, чтобы новгородцы раз и навсегда уяснили себе, что спорить с ним выйдет себе дороже — нужен был урок, еще более наглядный и внушительный, чем тот, который был преподан новгородской «господе» в Торжке. Для этого, подчеркнем это еще раз, Михаилу нужно было собрать воинство, которое, по меньшей мере, не уступало бы тому, что выступило к Торжку несколькими месяцами ранее, тем более, что можно было ожидать, что на этот раз новгородцы все как одни (или почти все) встанут по защиту дома святой Софии, а не только новгородские бояре со своими послужильцами.

Что представляла из себя рать, которую собирал весной-летом 1316 года Михаил? К сожалению, характер и устройство русских «полков» 2-й пол. XIII–XIV веков до сих пор остаются «темной» страницей в истории русского военного дела. Касавшиеся этой проблемы работы, выходившие ранее [50], серьезно устарели (прежде всего в методологической части) и во многом представляют сегодня лишь историографический интерес. Последнее по времени выхода из печати исследование по военному делу Московского княжества захватывает интересующий нас период лишь отчасти [51]. Попробуем вкратце рассмотреть эту проблему, учитывая новые данные и трактовки.

Касаясь вопроса о составе и численности войска, с которым Михаил Ярославич выступил во 2-й половине лета 1316 года на Новгород, то здесь можно осторожно предположить что, во-первых, эта рать была конной (поход предполагался дальний, и пехоту брать с собой не имело смысла — она только сковывала бы действия всадников), а во-вторых, она не могла быть тьмочисленной — во всяком случае, чисто боевой элемент. Любопытные сведения на этот счет сообщал младший современник Михаила Тверского Ибн Фадлаллах ал-Омари, секретарь египетского султана. Он писал, основываясь на расспросах купцов и дипломатов, бывавших в Золотой Орде, что хан Тохта, мобилизуя войско со своих владений для похода против Эсен-Буки, правителя Чагатайского улуса, повелел собрать по 1-му конному воину с каждого десятка военнообязанных в его «царстве» и «каждый всадник… взял с собой двух слуг, тридцать голов овец, пять голов коней, два медных котла и телегу для перевозки оружия» [52]. Вряд ли условные «нормы» сбора ратных людей в княжестве Михаила Тверского существенно отличались от тех, что действовали в Золотой Орде, и соотношение конный воин — два слуги — пять коней — одна телега для перевозки снаряжения, провианта, фуража и лагерных принадлежностей в общем было характерно и для русских ратей того времени.

Примерную численность войска, собранного Михаилом, можно попробовать представить, исходя из отрывочных летописных сведений и «уложения» Тохты. Составители летописей сходятся на том, что великий князь выступил в поход «со всею Низовьскою землею» [53]. Очевидно, что он призвал под свои знамена свою «молодшую братью», вассальных князей (В. А. Кучкин называет в своем исследовании за вычетом Нижегородского, 6–7 и еще два княжества вероятно [54]), и «городовые» «полки» с территории Великого Владимирского княжества. Касаясь границ земель, подвластных великому князю в начале XIV века, В. А. Кучкин отмечал, что под властью великого князя, кроме его «отчинных» владений, находились «собственно Владимир с относившимися к нему волостями, значительная часть Поволжья — от Костромы почти до устья р. Унжи, — а также часть вологодских волостей» [55]. Конфликт с Новгородом способствовал тому, что считавшиеся великокняжескими «половины» в Торжке и Волоке Ламском де-факто вывели их из подчинения Михаилу, и набрать там «полки» он не мог. Заменой им стали, видимо, набранные воины с Переяславльского княжества, которое во 2-й половине 1300-х годов перешло под власть великого князя [56]. И, само собой, в походе участвовала и вся «тверская сила» — воинские контингенты, мобилизованные во владениях тверского княжеского дома, включая «дворы» самого великого князя и его бояр.

Исходя из тех отрывочных сведений, которые позволяют определить число военнообязанных на Руси на то время (в 60-х годах XIV века число «тем» на территории Великого княжества Владимирского составляло 15 — за вычетом 5 нижегородских «тем», но с прибавлением «тем» тверских Михаил мог рассчитывать на ресурсы порядка тех же 15 «тем» [57]), можно сказать, что по верхней «планке» Михаил мог поднять до 15 тысяч конных воинов (с соответствующим числом слуг, запасных коней и обозных телег — по требованиям Тохты). Однако, принимая во внимание несовершенство тогдашних механизмов мобилизации и явную слабость великокняжеской власти, неспособной в должной мере, как это будет впоследствии, проконтролировать выполнение своих приказов, представляется, что и цифра в 10 тысяч всадников, собранных Михаилом для похода, будет чрезмерной. Тем не менее, вне зависимости от того, смог ли тверской князь и его воеводы посадить в седло 10 тысяч или нескольким меньше конных воинов (7–8 тысяч?), для того времени это была более чем серьезная сила. Однако вместе с тем большое войско, сопровождаемое большим числом обозной челяди, представляло и серьёзную проблему для Михаила — чем и как снабжать столь многочисленную рать? Некоторое время ратники могли продержаться на тех запасах, которые они взяли с собой, но если поход затягивался, то войску приходилось переходить на подножный корм, и вот тут начинались серьезные проблемы. Время, которое было отведено самой природой Михаилу на достижение им своих целей, было ограниченным. С середины сентября, с окончанием «бабьего лета», погода резко ухудшалась, обычными становились заморозки, температура падала, в начале октября начинались снегопады, во 2-й половине месяца реки и озера постепенно покрывались льдом, и к середине ноября устанавливается зимний путь [58], так что волей-неволей, но кампанию приходилось сворачивать с началом осени, чтобы успеть вернуться на зимние квартиры до наступления распутицы.