Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша. Страница 25

— Дурак ты, Ветров, — заявляет она, когда мы прибываем на место.

Таша достаёт из сумки круглое зеркальце и пытается поправить волосы. Занятие безнадёжное.

Свиноферма состоит из приземистых длинных корпусов с треугольными синими крышами. В очередной раз они удивляют чистотой и свежей побелкой. Бывал я в постсоветских деревнях. Такое чувство, что белили их в последний раз ещё при Союзе.

К корпусам пристроены открытые загончики. В них деловито перемещаются хрюшки разных размеров и степени упитанности. Амбре стоит такой, что щиплет глаза. Дышу ртом.

Таша с безошибочным инстинктом педагога идёт на шум. За одним из строений находится потрёпанный автобус …….… и толпа разновозрастных детишек, на глаз от 8 до 12 лет.

Дорогу им перекрывает дородная женщина в хрустяще-белом халате. Свежие складки подсказывают, что халат надели только что в честь экскурсии.

— В первом квартале минувшего года наша свиноферма перевыполнила план по ряду ключевых показателей… — вещает она, сложив руки на могучей груди.

— А у вас поросята здесь живут?… чем вы их кормите?… можно их потрогать?.. а в руках подержать?!

Детям про показатели скучно. Они сыплют вопросами, как горохом. Их активность разбивается о невозмутимую свиноводчицу, как волны о скалу.

— Живут… комбикормом… нет… нет…

— А у нас бабуля хлебом кормит, — заявляет серьёзный мальчишка в круглых очках, — каждый день меня за хлебом гоняет, — добавляет он с досадой.

— И у нас… и у нас…

— Хлеб, всему голова! — дипломатично говорит работница, очевидно не одобряя, но и не отрицая такого рациона.

— Собкор Наталья Брыкина, газета "Вперёд!", — Таша налетает на женщину в халате.

Ей хочется отделаться поскорее. Они отходят в сторону. Женщина расцветает, обретая слушательницу. Таша кивает и строчит в блокноте.

Детишки сбиваются в кучу. Пожилая учительница, которая их сопровождает, одёргивает самых любопытных, чтобы не разбредались. Дежурная улыбка на её усталом лице кажется наклеенной. Подхожу к ним.

— Здравствуйте, — говорю. — А вы внутрь пойдёте?

— Алик? — удивляется она, — Алик Ветров?! Ты что здесь делаешь?

Попадос.

Можно было додуматься, что учителей в единственной Берёзовской средней школе не так уж и много. Возможно, она самая меня "Букварю" учила.

— В районке я… стажируюсь фотографом, — изображаю лучезарнейшую из своих улыбок и добавляю вполголоса, — первая съёмка у меня. Волнуюсь очень.

— Да, конечно, — спохватывается учительница. — Не пойдём мы внутрь. Зачем? Тут у каждого второго свои поросята дома. Слышали, хлебом кормят? — возмущается она, — Их бы в голодный год! Куркули!

С умилением жду, что она добавит "Сталина на них нет", но педагогиня сдерживается. Сам думаю, что бабушки учеников знают о голодовках не меньше работницы умственного труда, поэтому и разменивают бюджетные "кирпичи" хлеба на прирост живого веса.

— Мне фото надо сделать, — объясняю. — Как делать фото об экскурсии на свиноферму без свиней?

— Давайте мы к доске почёта подойдём? — предлагает она компромисс.

— Там же нет свиней.

— Там есть портреты победителей соцсоревнования. Это гораздо лучше и идеологически правильнее.

— Минуточку…

Я перемещаюсь к женщине в халате и озвучиваю просьбу.

— Нельзя, — категорически заявляет она.

Накаркал, называется своим стишком:

Уходите со двора,

Лучше не просите!

Поросят купать пора,

После приходите.

— Почему "нельзя"? — не отступаю.

— Это небезопасно, — поясняет работница, — свиньи могут их толкнуть, сбить с ног, потоптать, покусать…

— Покусать?!

— Вы удивитесь, молодой человек, — она, наконец, переходит на нормальный тон, — Но хрюшкам абсолютно всё равно, что есть. Дай им возможность, они и вас съедят.

Она окидывает меня оценивающим взглядом. Словно прикидывает, сколько во мне калорий.

— В Кадышеве в позапрошлом годе мужик в свинарнике уснул, — охотно подхватывает Таша, — Выпимши был, устал.

— И что? — спрашиваю, не будучи уверен, что хочу услышать эту историю.

— Повезло, что подсвинки у него были, — делится она. — Не взрослые. Так что только уши ему обглодали и нос слегка. Так и ходит теперь корноухий.

Местная укротительница свиней одобрительно кивает.

— А безопасные особи у вас есть? — уточняю.

— Есть, — неожиданно признаётся она, — только они маленькие совсем. Подойдет? Сколько нужно?

— Великолепно, —не верю своему счастью. — Сколько угодно, лишь бы больше одного.

Дети и поросята вместе смотрятся отлично. Они ведут себя абсолютно одинаково — бегают и визжат.

У съёмки с детьми есть два правила.

Им надо объяснить — что делать, иначе перед объективом они впадают в ступор и выглядят в кадре как скверно изготовленные манекены.

Им надо объяснить, что ИМЕННО делать, потому что пожелание "просто побегайте", "играйте", "ведите себя, как обычно", приводит к противоположному эффекту.

Подглядывать за детской игрой невозможно. Дети остановятся и начнут подглядывать за тобой. Зато в игре можно участвовать.

— Тебе сколько годиков, Алик? — спрашивает Таша.

Я подхожу к ней, набрав отличных снимков. Запыхавшийся, но довольный.

— Трид… эээ… семнадцать!

— А кажется, что три, — смеётся она не расслышав.

Даже на лице у суровой тётки-свиновода расцветает улыбка.

— Весело? — говорю.

— Их всех придётся отстирывать, — произносит она мечтательно, — с ног до головы. И автобус после них отмывать тоже…

— И что? — не понимаю.

— Значит, их больше не отправят сюда на экскурсии! — поясняет женщина в халате, — Никогда!

На обратном пути заскакиваю к Митричу. Оставляю пленки с фермы и забираю уже проявленные — с колбасной фабрики.

— Ишь ты! — старый фотограф выходит со мной на крыльцо, — ещё одну укатываешь. Шустёр!

Он усмехается, глядя на скучающую у мопеда Ташу. Та кидает мне выразительные взгляды, но я нарочно не спешу. Если села "на хвост", то пусть терпит. Маршрут выбирает водитель.

— По работе, — опять зачем-то объясняю я.

— Ты от такой работы не сотрись весь, — хохочет над своей шуткой Митрич, — Иди, а то извелась вся, "работа" твоя.

Сам я с Ташей держу себя дружелюбно и нейтрально. Кажется, её это обижает. Я стойкий противник служебных романов. Это как в штаны пописать. Сначала тепло и приятное облегчение, а потом стыдно и дурно пахнет.

Приехав в редакцию, запираюсь в лаборатории. Когда фото доблестных ремонтников конвейера готовы и сушатся на верёвочке, я замечаю, что за окном ночь, а все столы опустели. Лишнее доказательство, что Подосинкина требовала с утра фото только чтобы спустить пар.

Женька за время моего отсутствия снова впадает в панику. Его базовый уровень ужасен, а словарный запас застрял на уровне пятого класса.

— Ейэ… — пытается прочитать он текст из учебника.

— Жендос, — говорю, — помнишь мультик про Винни-пуха.

— Ну? — недоумевает он.

— Ослика помнишь с большими ушами? Иа-Иа?

— Ну?

— "Иа" — и есть ухо.

— Надо же, — приятель чешет репу, — пять лет не мог запомнить, а тут сразу же… А глаз как?

В ответ тычу его в ответ пальцем.

—Ай! — кричит Женька, — ты дурак?!

— Зато запомнил, — говорю, — "ай" — это глаз.

Так, методом свободных ассоциаций мы продвигаемся с ним по простейшим диалогам. Дольше всего Женьке не даётся слово "enough", то есть "достаточно". Мучительно ищу созвучие.

— Если тебе "достаточно", — говорю, — значит больше "и нафиг надо".

— "Инафиг", — повторяет Женька, — "инаф".

Невозможно за одну ночь пройти курс четырёх лет. Но уверенность к приятелю возвращается. Отведав "волшебной таблетки", он сам запоминает то, что вылетало из головы из за стресса.