Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша. Страница 51

У меня нет часов, так что о времени могу судить только по очнувшейся в коридоре радиоточке. Проходит жизнерадостное “С добрым утром”, затем назидательная “Пионерская зорька”.

Посередине истории о единственном в классе отличнике, который зазнался и перестал помогать по дому и участвовать в самодеятельности, ко мне в палату закатывается добродушный пухлик в докторском халате.

Бейджи в российскую действительность придут намного позже, но по архиву газеты я узнаю главврача Константина Мельника. После того как я едва не прокололся не узнав первого секретаря райкома Молчанова, мне пришло в голову изучить по фотографиям хотя бы ключевых лиц района.

— Кто здесь у нас? — расплывается он в улыбке, словно мне лет семь.

— Альберт Ветров, — говорю на всякий случай.

Вдруг он забыл, или с таким выражением лица вообще умственно отсталый. Но тот только машет ладошкой, словно вопрос был риторическим.

— Как чувствуешь себя, Альберт Ветров? — интересуется он.

— Гораздо лучше, — говорю, — доктор, когда меня домой отпустят?

— Шустрый какой, — смеётся пухлик. — А вчера совсем не таким шустрым был. Так что придётся тебе, молодой человек, полежать под нашим, так сказать, наблюдением… восстановиться…

— От чего восстановиться? — спрашиваю, — я слышал, серьёзных повреждений нет.

— Кровушки ты потерял изрядно, — качает он головой, — хорошо, что у нас запас был. Сделали переливание, и вот уже как новенький. А так… пугать не хочу, но до Белоколодицка могли и не довезти. Считай, в рубашке ты родился, Алик Ветров. Так что недельки две ты у нас поваляешься как миленький. И это только в лучшем случае.

Надеюсь, где-то внутри, что главврач сгущает краски. Обычная врачебная тактика, чтобы пациент не спорил и выполнял их указания. И всё равно внутри гуляет неприятный холодок. Спасибо, что система центральных районных больниц, которую активно станут “убивать” после “Перестройки”, сейчас работает.

После визита Мельника я окончательно убеждаюсь, что нахожусь на особом счету. Отдельную палату ещё можно списать на случайность. Может быть, в Берёзове проживают исключительно здоровые люди и в больницу здесь попадают крайне редко.

Но то, что моим лечащим доктором оказывается сам главврач, говорит об особом контроле. К сожалению, никаких привилегий мне это не даёт.

Единственное, что приносит мой ВИП-статус, это относительную свободу. Точнее, мне она без надобности. Сам я до сих пор встаю с трудом. Зато ко мне пускают без ограничений. Как и положено для больного, все мне что-то несут.

Сначала ко мне забегает Женька и приносит мне книги. “Заповедник гоблинов” Клиффорда Саймака из наших стратегических запасов, и “Три закона роботехники” Айзека Азимова.

— В Снегирёвке лежало, — хвастается он, — Они её в учебную литературу запихнули, думали, что там задачки по кибернетике.

— Сам нашёл? — удивляюсь.

— Твоя “страшная тётка” наводку дала, — говорит Жендос. — Когда тебя отмазывали.

— В смысле “отмазывали”?!

— В милиции решили, что ты подрался с кем-то, — рассказывает приятель, — Причём сначала, что со мной! А у меня ещё башка трещит с утра, ничё не соображаю. Рассказываю про свадьбу, вижу — что не верят. Хорошо, что не забрали сразу.

Никаких подтверждений тому, что мы вчера были, на свадьбе у Женьки не было. Свидетели, которые довезли нас до его дома и видели мою уходящую в ночь фигуру, проживали в Телепне. Как с ними связаться, Жендос не знал.

Так что он сел на мопед и погнал в Кадышев к заведующей универмагом. Людмила Леман не только позвонила Авдеевой, но и сама помчалась в Берёзов.

— У неё “Волга” белая, прикинь! — таращит от восторга глаза Женька, — А сиденья в ней красные, кожей обтянутые.

Рекламная статья о “ГАЗ-24” для зарубежных покупателей.

Для Женьки это верх элегантности и роскоши, да и я понимаю, насколько не стыкуется такой автомобиль со скромной должностью заведующей магазином в райцентре. Непроста Людмила Прокофьевна, ой непроста.

Побывав и в больнице, и в райкоме, Леман умчалась обратно, напоследок дав Женьке несколько адресов книжных магазинов. Бизнес есть бизнес, и он стал крутиться без меня, чему я очень рад.

— Рюкзак твой нашёлся, — радует он меня ещё больше, — оказывается он там же всё время и лежал возле забора. И как его сразу не заметили?

— Лиходеева отыскала?

— Откуда знаешь?!

— Я её попросил, — говорю, — чтобы посмотрела внимательнее. Глазастая какая.

После Женьки приходит мама. Она приносит целый кулёк крупной южной черешни, за которую, на рынке, наверное, отдала половину своей зарплаты. Этим вызывает у меня ещё один укол внезапно проснувшейся совести.

Мама трогает мне зачем-то лоб. Радуется, что я чувствую себя лучше, требует, чтобы я хорошо кушал и тактично удаляется при появлении Лидки: “Вы молодые, не буду вам мешать”.

Акции Лиходеевой выросли в маминых глазах до невиданных высот.

Лиходеева приносит колбасу. Одуряющий запах разносится по больнице и, кажется, даже опережает её появление. Когда Лидка возникает в проёме двери, за её спиной мелькают силуэты медработников, которые идут за запахом, словно дети за гаммельнским крысоловом.

По лицам видно, что им очень хочется изъять “передачку”. Или как водится у медперсонала, выступить посредниками, которые собирают со всех посылок для бесправных пациентов свою законную виру. Только непонятный статус, высокопоставленные посетители и личное участие в моём лечении главврача останавливает их.

— Угощайся, — она раскладывает на моей тумбочке газету и на свет божий появляются бутерброды с сервелатом.

В этот момент я понимаю, как сильно проголодался.

— Ты даже похудел, — Лиходеева садится на край кровати, — хочешь, я тебя покормлю?

Всё это напоминает мне больше не заботу о больном, а какую-то эротическую фантазию. Но разве это повод отказываться?

— Знаешь, — говорю, — отличная идея. А то даже пальцы дрожат от слабости, вдруг уроню ценный продукт.

Лиходеева протягивает мне бутерброд.

— Открывай ротик… — входит она в образ, — вот так… умничка. Теперь ещё кусочек… А теперь за маму…

— Ой, я не вовремя, — раздаётся от входа, — Я попозже зайду…

У двери стоит пунцовая от смущения Подосинкина. Она застала меня прямо с бутербродом во рту. На неё красное платьице в белый горох, кажется то же самое, что я видел на редакторше в первый день нашего знакомства. Сейчас её физиономия практически сравнялась и ним по цвету.

— Профодите, — говорю с набитым ртом, — Мафина Вифторофна. Не стефняйтесь.

Девушки короткими и внимательными взглядами оценивают друг друга. Заочно они уже знакомы. Лида видела редакторшу на фотографировании, да и женское население Берёзова наверняка “столичной фифе” все косточки перемыла.

Няша видела Лиходееву только на снимках, но, помнится, те оказали на Марину сильное впечатление.

— А я тут… пришла проведать от лица редакции, — запинается Подосинкина, — а то все так беспокоятся…

В руках у неё коробка конфет “Ассорти”. У неё их склад, что ли? Или это подарки от тайного поклонника?

— Знакомьтесь, — наконец-то дожёвываю бутерброд. — Лида, моя одноклассница и модель. Марина Викторовна Подосинкина — моя непосредственная начальница.

— Приятно познакомиться, Марина ВИКТОРОВНА, — юная стервочка не скрывает усмешку.

— Ну зачем же так официально, — принимает вызов Няша, — просто Марина, мы ведь почти ровесницы…

Возраст-возраст… Для женщины не может быть темы больней. Особенно, для красивой женщины.

— Разве?! — делано удивляется Лиходеева, — А мне казалось, вы с моей мамой одногодки…

— Ой… ой-ой-ой! — перебиваю их, — в боку закололо…

— Тебе нельзя волноваться, Альберт! — склоняется ко мне Подосинкина, едва не стукаясь с Лидой лбом.

— Врача позвать?! — вторит ей Лида.

Та, наоборот, вскакивает.

— Отпустило, — говорю. — Не надо врача.

Девушки, забыв о ссоре, рассаживаются на кроватях. Лида обратно ко мне, Няша на соседнюю.