Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович. Страница 16

Определенная нестыковка возникла и при наложении испано-католической школы на trace italienne. Хотя tercio и было менее массивным и громоздким, нежели прежние классические «баталии» швейцарцев и ландскнехтов, тем не менее его пригодность для ведения осадной войны согласно новым правилам была несколько сомнительной (во всяком случае, в отношении многочисленных пикинеров). Уже последний этап Итальянских войн продемонстрировал, насколько сложно овладеть крепостью или городом, укрепленным согласно новому учению, и мы уже не видим такого количества больших полевых сражений, как на первых порах этого грандиозного конфликта. Оборона снова стала преобладать над наступлением, и смысл войн снова, как и в Средние века, оказался сведен к осаде и обороне крепостей. «Осады… стали главным событием в сухопутной войне после того, как бастионная система получила широкое распространение, – отмечал Дж. Паркер, – сражения стали редкими, и чаще всего они были связаны с осадами (к примеру, когда требовалось отразить попытку неприятеля снять ее)…»¹³⁴. Война изменилась, приобрела новые (или хорошо забытые старые?) черты.

Военное искусство в известной степени зашло в тупик. И в тактике, и в стратегии на смену прежнему стремлению сокрушить неприятеля в непосредственной схватке пришло желание истощить его, взять измором – слишком хрупким был достигнутый тактический баланс между разными родами и видами войск, и малейшая ошибка неизбежно вела к сокрушительному поражению. Н. Макиавелли, предвидевший такой исход, произнес характерную фразу: «Лучше сокрушить неприятеля голодом, чем железом, ибо победа гораздо больше дается счастьем, чем мужеством… Хороший полководец никогда не решится на бой, если его не вынуждает необходимость или заманчивый случай…»¹³⁵. И в самом деле, история Итальянских войн знала примеры того, когда даже после выигранного сражения победитель оказывался в худшем положении, чем проигравший. Примером такого сражения могут служить победы французов при Равенне в 1513 г. и Черезоле в 1544 г. Филипп II в 1557 г. разбил армию Генриха II при Сен-Кантене, однако, не имея возможности выплатить жалованье своим войскам, был вынужден отказаться от развития успеха и разместить своих солдат по гарнизонам. Казалось, возвратились печальные времена бесконечной Столетней войны, взаимно опустошавшей и разорявшей обе враждующие стороны.

Тактический и стратегический тупик дополнился тупиком экономическим. Действительно, если нанимать контрактную армию на небольшой срок, то тяжесть расходов не была столь ощутима, но теперь, когда боевые действия стали затягиваться, когда выигранное сражение не вело к немедленному успеху и капитуляции неприятеля, расходы стали стремительно расти. Во весь рост встал вопрос: а способны ли позднеренессансные государства выдержать такую нагрузку? Ведь наемные армии стоили дорого, очень дорого. Регимент ландскнехтов из 10 рот (4000 бойцов) обходился нанимателю в месяц в 34 624 гульдена, а содержание одного испанского tercio в ходе только одной кампании в середине XVI в. стоило испанской казне до 1,2 млн. дукатов, включая сюда также расходы на транспорт и провиант. А солдат требовалось не просто много, а очень много. Так, согласно расчетам, приводимым британским историком Г. Кейменом, с 1521 по 1544 гг. император Карл V набрал 348 тыс. солдат – немцев, итальянцев, швейцарцев и испанцев¹³⁶.

Еще дороже обходилось строительство и содержание крепостей по новой системе. Новые укрепления стоили значительно дороже и требовали огромных затрат как материальных, так и людских ресурсов и для их обороны, и для осады и штурма. Так, каждый из 22 новых бастионов Амстердама обошелся голландцам в 2 млн. флоринов, модернизация Бервика-на-Твиде в 1558–1570 гг. обошлась казне Елизаветы I в 130 000 фунтов стерлингов; во время земляных работ по возведению новых укреплений Амстердама было перемещено 170 000 м3 грунта и использовано 30 млн. кирпичей¹³⁷.

Но иного выхода у европейских монархов не было. Сама логика борьбы понуждала их и дальше наращивать свою военную мощь. Как справедливо замечал Г. Дельбрюк: «Как велики и богаты ресурсами ни были эти новые государственные образования (имелись в виду прежде всего Франция, Испания и Римская империя. – П.В.), однако в своих войнах они стремились превзойти друг друга и поэтому не только доходили до пределов своих ресурсов, но и переступали через них, ибо, как мы видели, увеличить число солдат было нетрудно, и лишь большое их число открывало путь к победе. Естественную границу численности войск должны были указывать пределы финансовых ресурсов государей, ведущих войну. Но если противник выходил за эти пределы в расчете на то, что такое напряжение сил должно дать ему победу и что победа пополнит его дефицит по выплате жалованья? Что тогда? Эта надежда с самого начала заставляла обе стороны выходить за пределы их ресурсов. Численность армий намного переросла нормальную численность средневековых войск не только в меру того, что теперь появились государи, которые могли их оплатить, но и гораздо выше того, что они могли оплатить. Ведь солдат можно было набрать достаточно за задаточные деньги и за посулы будущей оплаты (выделено нами. – П.В.)…»¹³⁸.

Но способность не только поддерживать, но и постоянно увеличивать свой военный потенциал напрямую зависела от состояния экономики страны, втянувшейся в гонку вооружений. Поэтому имеет смысл коснуться, хотя бы отчасти, экономической, а точнее, финансовой составляющей военной революции как одного из важнейших условий ее осуществления. Итак, для содержания наемных армий нужны были деньги, деньги и еще раз деньги, и «золотые» и «серебряные» «солдаты» значили порой даже больше, чем реальные живые. «Point d’argent, point de Suisse» («Нет денег – нет швейцарцев!») – так гласила популярная поговорка того времени. Но где взять эти деньги, чтобы заполучить в свое распоряжение пресловутых швейцарцев или ландскнехтов? Ф. Таллетт отмечал в этой связи, что начиная с середины XV в. ведущие европейские державы, и прежде всего Испания и Франция, испытывают «революцию финансов монархов». Суть ее заключалась в реформировании налоговой системы и установлении определенного порядка более или менее постоянных налоговых поступлений в королевскую казну. Этим и объясняется доминирование Испании и Франции во внешней политике и в войнах конца XV – 1-й половины XVI в. Эти страны раньше других вступили на путь формирования нового государства, государства Нового времени с его более жесткой, централизованной политической системой. Имея в своем распоряжении значительно большие по сравнению с прежними временами финансовые ресурсы, Валуа и Габсбурги вступили в ожесточенное противоборство друг с другом за гегемонию в Европе, поднимая ставки в игре все выше и выше.

Тем не менее, хотя сложившаяся к тому времени система государственного управления во Франции и Испании и была, безусловно, намного эффективнее, чем та, которой могли воспользоваться, к примеру, Эдуард III или Филипп VI, однако механизмы мобилизации внутренних ресурсов государства оказались недостаточно эффективными, чтобы поддержать набранный на рубеже XV–XVI вв. темп гонки вооружений¹³⁹. Естественно, что самым простым способом пополнить казну было заполучить в свое исключительное владение источники драгоценных металлов, обеспечив тем самым себя возможностью чеканки золотой и серебряной монеты в необходимых количествах, т. е., образно говоря, опереться на «внешние» источники поступлений денег.

Пример Испании и Римской империи в этом отношении является самым показательным. В XVI в. германские императоры и испанские короли были самыми богатыми из европейских монархов. Как отмечал Ж. Делюмо, в середине XV в. кризис добычи драгоценных металлов в Европе, прежде всего серебра, стал постепенно преодолеваться благодаря целой серии серьезных усовершенствований в технике ведения горных работ и выплавки серебра из серебросодержащих руд в Центральной Европе. В итоге Карл V, король Испании и германский император, получил в свое распоряжение значительные средства для ведения активной внешней политики «другими средствами». Еще бы! Ведь, по самым скромным подсчетам, к 1550 г. в Европе масса обращавшихся драгоценных металлов превышала ту, что была в 1492 г., в 12 раз, поэтому, как указывал французский историк, «…европейский расцвет в эпоху Дюрера (1471–1528), Рафаэля (1483–1520), Лютера (1483–1546) и Цвингли (1484–1531) был, следовательно, в большей степени обусловлен не американскими сокровищами, а серебром Центральной Европы… Наибольшая производительность большинства этих рудников относится к периоду между 1515 и 1540 гг.»¹⁴⁰. А эти рудники находились в его распоряжении!