Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович. Страница 57

Но не только новые и новые войны способствовали росту налогового бремени, которое тяжким грузом ложилось на плечи райи. Демографический взрыв в Турции совпал по времени с европейской «революцией цен», одной из причин которой был массированный приток драгоценных металлов из испанских и португальских колоний. Рост военных расходов и не слишком удачные войны, добыча от которых не покрывала, как ранее, затраты, вкупе с «революцией цен» способствовали возникновению ранее практически неизвестного османским властям бюджетного дефицита. Его рост наглядно характеризуют следующие цифры: в 1564 г. он составил 66 юков акче (6,6 млн. акче), в 1591/1592 г. – уже 700 юков, а в 1596/1597 г. – ни много ни мало 6 тыс. юков акче. И это при том, что доходы казны не стояли на месте, а постоянно росли – с 1830 юков акче в 1564-м до 3 тыс. юков в 1596/1597 г.⁵¹¹. Правда, при этом нужно иметь в виду тот факт, что поступления в казну росли в основном на бумаге, поскольку из-за инфляции реальная стоимость акче постоянно падала. В итоге, если в 1567 г. казна получила в золотом исчислении доход на 5,8 млн. акче, то спустя 30 лет – только 2,5 млн. и только к 1661 г. поступления в золотом исчислении выросли до 5 млн. – акче⁵¹².

На развитие бюджетного дефицита оказало определенное воздействие и наметившееся разложение государственного аппарата. Характерной чертой османского общества во 2-й половине XVI в. стало возрастание роли денег, товарно-денежных отношений. «Расширение масштабов денежного обращения оказало серьезное влияние и на господствующий класс страны, – писал М.С. Мейер, – изменив сферу его материальных интересов и сам образ жизни. Во второй половине XVI в. в империи сложилось такое положение, когда потребности феодалов в деньгах стали быстро возрастать, а возможности поступлений начали сокращаться…»⁵¹⁴. Стремительно пустеющая казна была уже не в силах регулярно выплачивать жалованье чиновникам, и они пустились во все тяжкие, компенсируя недостачу поборами с населения. Центральные власти были вынуждены смотреть на это сквозь пальцы, хотя самоуправство и злоупотребления чиновников на местах наносили огромный вред интересам короны. Как отмечал в начале XVIII в. русский посланник в Стамбуле П.А. Толстой, в казну султана поступала в лучшем случае треть собираемых с населения денег, прочие же расходились по карманам чиновников, которые даже не стремились установить точные цифры доходов и расходов, «…понеже в том, или искуства добраго не имеют, или не радят, не хотя трудитися, или умышлением о том не брегут, дабы способнее могут красть и росхищать казну народную»⁵¹⁵.

Пытаясь найти выход из тисков финансового кризиса, османское правительство попыталось решить возникшую проблему традиционными путями. Для начала девальвации была подвергнута акче, основная денежная единица империи. Турецкий историк Ш. Памук приводит следующие данные об изменении соотношения курсов акче и венецианского дуката в XVI–XVII вв. В 1479 г. за венецианский дукат просили 45–46 османских акче, в 1512-м уже 55 акче, в 1566 г. – 60 акче, в 1584-м – от 65 до 70 акче, в 1600-м – 125 акче. Пик падения стоимости акче пришелся на 1624 г., когда 1 дукат стоил от 330 до 420 акче, после чего курс поднялся к середине века до 175 акче за дукат и затем снова упал к 1691 г. до 300–400 акче за дукат. Примерно так же изменилось соотношение акче к испанскому песо: с 40 акче за песо в 1512 г. до 40–50 в 1582 г., 78 в 1600 г., 170–320 в 1624 г., 90 в 1650 г. и 120–160 в 1691 г.⁵¹⁶. Затем правительство перешло к использованию практики краткосрочных откупов-ильтизамов. Все это крайне негативные последствия и для экономики, и для общества в целом. Давая временное облегчение, эти способы лишь загоняли проблему в глубину, тем самым не разрешая кризиса до конца.

Социально-экономический кризис и неудачные попытки его преодолеть особенно болезненно ударили по «сейфие», «людям меча», в особенности по средним и мелким. Аграрная структура классической Турции основывалась, как писал М.С. Мейер, на «широко утвердившемся в странах Востока принципе верховной государственной собственности на землю». Государственная собственность на землю, мири, в Турции распространилась на большую часть возделываемых угодий (до 85–90 %)⁵¹⁷. Из этого фонда и происходило наделение воинов-сипахи тимарами, которые, как отмечалось выше, было главной опорой Османского государства. Сипахи являлись условными держателями пожалований-дирликов, и государство стремилось посредством серии законодательных установлений, канун-наме, не допустить превращения тимаров в наследственные владения и ограничить права сипахи по отношению к их дирликам. Однако уже в 1-й половине XVI в. наметилась тенденция к превращению дирликов из условных в безусловные владения, никак не связанные с выполнением военных и иных обязанностей перед султаном со стороны держателя тимара. Таким образом, в действие вступила тенденция, которой больше всего опасались султаны и которая в конечном итоге должна была привести (и, забегая вперед, привела) к крушению тимарной системы.

Постепенная утрата дирликами своего условного характера была непосредственно связана с изменением состава их держателей. Вопреки установлениям первых султанов в среду держателей тимаров проникают во все возрастающем количестве «чужаки», эджнеби, не имевшие никакого отношения к «сейфие». Проникновение эджнеби в среду владельцев тимаров и зеаметов вело, по мнению османских писателей, к ослаблению мощи Османского государства. Как писал Мустафа Кочибей, «Уж сколько времени теперь большие и малые поместья во владении у беглер-беев и санджак-беев, визирских аг, у артели мутефаррик, чаушей, письмоводителей, у оравы немых и карликов, у государевых любимцев и знатнейших из полковой челяди: кто на своих слуг, а кто и на несвободных рабов выправил жалованные грамоты. Имена-то людей их, доходы же сами пожирают. Между ними есть люди, имеющие по 20–30 и даже по 40–50 больших и малых поместий, плоды которых они пожирают; а случись императорский поход, то, говоря про себя: «только бы на смотру быть», дадут тысячи две белячков на харчи; оденут, вместо кирасы и лат, в армяк да шапку, и пошлют в поход несколько носильщиков и верблюдников, каждого на ломовой лошади; а сами в роскоши и удовольствиях в ус себе не дуют, хоть целый мир разрушься. Враг – чего оборони, Боже! – хоть весь свет забери, а они не знают, что такое и война. Живут себе по-княжески; а чтоб подумать о вере и государстве – это совсем и в голову им не приходит»⁵¹⁸. Этот процесс сопровождался стремительным разорением и исчезновением среднего слоя тимариотов – наиболее боеспособной части османского войска и опоры султанских властей на местах. Рост цен при относительной стабильности получаемых доходов с тимаров неизбежно вел к падению рентабельности тимарного хозяйства и, как следствие, к банкротству основной массы мелких «сейфие» и неспособности их и дальше нести военную и иную службу султану⁵¹⁹. Так, при среднегодовой доходности тимариота во 2-й половине XVI в. в 5 тыс. акче дом в провинциальном городе стоил от 1 до 4 тыс. акче, примерно столько же стоил раб, лошадь – 0,8–0,9 тыс. акче, водяная мельница – 5,2 тыс. акче. В конечном итоге, отмечал отечественный исследователь, реальные доходы владельцев тимаров упали в 2–3 раза, сравнявшись фактически с доходами крестьянских семей, что, естественно, самым неблагоприятным образом сказалось на готовности сипахи вставать под знамена султана⁵²⁰.

Разложение тимарной системы, сопряженное с разложением государственного аппарата (поскольку, как это было показано выше, эффективность функционирования последнего была обусловлена стабильным состоянием первой), неизбежно вело к падению боеспособности тимариотской милиции и, как следствие, всего османского войска. К. Збаражский отмечал, что тимариоты, не видя перспектив в дальнейшем участии в завоевательных походах, «…начали откупаться от своих повинностей и становились, как они называют, отураками. Так торговля [должностями] прежде всего заразила войско… Проступки и злодеяния, которые прежде карались смертной казнью, теперь прощались за взятки старшим начальникам. Множество плохих примеров привели к росту различных пороков. Эта отрава, проникая в среду воинов, хотя опытных, но наглых и заносчивых, в условиях безнаказанности и своеволия быстро разрасталась. Более достойные и опытные воины видят, что за своеволием не следует наказание, а за хорошую службу – награда, что более, чем воинские доблести, ценится какая-нибудь услуга во дворце, когда каждый воин пограничного гарнизона старается добиться возвышения скорее с помощью какой-нибудь женщины [из сераля] или евнуха, чем заслугами в глазах военачальника. Постепенно оружие становилось им противным, а поклоны – приятными. Те, кто прибегал к этим приемам, стали жить в роскоши. Начало укореняться пьянство, которое раньше каралась как человекоубийство. Следуя таким примерам, многие предпочитали откупаться от военной службы, чего можно было без труда достичь. Дело в том, что везиры, идя на войну, больше денег собирали, чем людей…». В итоге, продолжал наблюдательный польский посол, качество полевой армии стало быстро снижаться, так как «…набор войска производился небрежно, важно было только обеспечить его численность (выделено нами. – П.В.)…»⁵²¹.