Здесь вам не равнина.. (СИ) - Тыналин Алим. Страница 12

Тому так и не стало лучше. Лежал на спальнике, маялся. Тошнота, головная боль, звон в ушах, онемение конечностей. Плохо, очень плохо.

Остальным стало лучше, но тоже чувствовали себя неважно. Я, на зависть другим, ходил, как свежий огурчик.

Мы перекусили и отправились вниз. Стройматериалы, завезенные другой бригадой, оставили в хижине. Тут еще на несколько дней работы с внутренней отделкой.

— Надо бы как-то назвать хижину, — предложил я напоследок. — Также, как Приют Одиннадцати. Может, Лачуга четверых? Пристанище Снежной бабы?

Харазов мрачно посмотрел на меня. Все промолчали. Пошли обратно в Ошхамахо. Эх, какие у меня неразговорчивые спутники.

Дорога вниз выдалась тяжелой. Не для, для других. Я взвалил на себя рюкзак Носкова, хотя его вещи мы распределили среди нас всех. Мне досталась большая часть и сам его рюкзак. Припасы оставили в хижине.

Погода, в отличие от вчерашнего дня, стояла препаршивая. Низкие грозовые тучи, боковой ветер. Временами — мелкий дождь. Мы дошли до развилки и Носков сильно раскашлялся. Он скрючился от кашля и не мог идти дальше.

Пришлось устроить из крепких веток носилки и положить его на них. Привязали бедолагу, чтобы не свалился. Пошли вниз под накрапывающим дождем. Носков продолжал кашлять на носилках.

Через полчаса я сменил Ворсина. Потом тот сменил Харазова. Затем начальник группы хотел сменить меня, но я помотал головой.

— Смени лучше Ворсина, — я мотнул подбородком в другого носильщика. — Я еще в порядке.

Так мы и шли до самого лагеря. Я тащил носилки сзади. Ворсин и Харазов сменяли друг друга. Я не строил из себя доблестного рыцаря.

Нет, наоборот. Я и в самом деле не чувствовал усталости. Вернее, ощущал, но не так критично. Не так, будто руки сейчас отвалятся. Можно потерпеть. Поэтому чего бы не помочь другим?

В лагере мы сдали больного в трампункт рядом с домиком администрации. Носкову стало лучше. Скоро должен подъехать Уазик и забрать его вниз. В город.

— А ты действительно Лосяра! — Харазов хлопнул меня по плечу и крепко пожал ладонь. — Мы думали, ты тот еще болтун и неженка. А ты двужильный. Даже меня и Ворсина обошел.

Я и в самом деле чувствовал себя прекрасно. Тут же отправился на обед и съел две порции с добавкой. Потом вернулся на занятия. Одновременно думал над тем, как быть дальше.

Меньше всего на свете мне хотелось оставаться в лагере для занятий. Это же скука смертная. Все уже пройдено давно. Я восстановил правила в памяти. Теперь хотелось проверить свои возможности. На практике.

Здесь, в лагере тоже моросил дождик. Клубы белого тумана надвинулись с юга. Закрыли горы, заполнили все вокруг белой ватой.

Остальные ученики были на занятиях в гостевом домике. Самом большом. Там могли поместиться с полсотни человек. Я пошел туда со слабой надеждой вытащить Юлю, но не нашел девушку.

Вместо Чижова лекцию читал какой-то незнакомый парень. Он нахмурился при виде меня. Другие ученики, человек пятнадцать, посмотрели на меня.

— Вы тоже из группы? — спросил парень. — Где ходите?

Он меня принял за загулявшего ученика. И сразу решил проучить. Надо рассказать, кто я такой, пока не поздно.

— Я ходил в хижину, — объяснил я. — Вот, недавно вернулся.

И замолчал, считая, что этого достаточно. Но нет. Парень нахмурился еще больше. Он явно не в курсе дела. Нос у него был тонкий и острый, как у Юлия Цезаря на картинках. Карие глаза внимательно осмотрели меня.

— Это какую такую хижину? — спросил он. — В хижину дяди Тома?

Девушки прыснули. Крылов, а он тоже был здесь, усмехнулся. Конечно, как же без него.

— Лось у нас отшельник, — насмешливо добавил он. — Живет в хижине глубоко в горах. Питается корой и растениями. Спускается к людям раз в неделю. Вы видите его очередное явление народу, Вадим.

Парень прищурился. Хищно повел замечательным носом. Как собакен, почуявший добычу. Это и есть Вадим, стало быть.

— Значит, тоже тянется к знаниям, — заметил он. — А мы не будем мешать. Садитесь, Лось. Будем изучать перевальные переходы.

О нет, только не это. Я бы сейчас с удовольствием завалился спать. Но не сидеть на лекции.

— Не, ему не до перевалов! — это присоединился Тимофеев. — Он у нас все семитысячники собрался за неделю взять. Перевалы для него — это горки в песочнице.

Вот проклятье. Эти сволочи специально здесь собрались, чтобы зубоскалить? На меня накатила холодная злость.

Видимо, все-таки усталость взяла свое. И еще скопилась раздражительность. Я волком посмотрел на Тимофеева.

— Семитысячники, не семитысячники, но на Катын-тау забегу, — заявил я самоуверенно. — Сам, в одиночку.

И победоносно посмотрел на собравшихся вокруг учеников. Вот только ахов, вздохов и немого обожания я в их глазах не увидел. Наоборот, они смотрели на меня, как на умалишенного.

Еще бы, ведь Катын-тау — это довольно серьезная гора, категории сложности там — от троечки до пятерки. Восхождение на нее входит в «Золотую классику» Кавказа. Достойная добыча для любого альпиниста.

Да еще и в одиночку. В нашем двадцать первом веке там все изучено до последнего камешка. Всюду установлены маячки и маршрутные карты, можно ходить хоть с закрытыми глазами. А вот сейчас не уверен, что там протоптаны удобные дороги. Хорошо еще, что сейчас не зима, а лето.

— Но только не по троечке! — тут же вскинулся Крылов. — Это слишком легко для такого бугая, как ты. Только четверкой, только самой трудной тропой.

Вадим нахмурился и вскинул руку. Преподавателю явно не понравилось, как у нас обернулось дело. Негоже игнорировать классного руководителя. Чтобы запретить мне совершать любые телодвижения в сторону Катын-тау, у него имелась масса оснований.

Во-первых, весь спор случился в его присутствии. Если со мной что-нибудь случится, а это более чем вероятно, поскольку я собрался карабкаться по скалам в одиночку, то он первый понесет ответственность. Это его, Вадима, голова полетит с плахи. А он явно не хотел терять её, такую красивую тонконосую голову.

Во-вторых, соло восхождение противоречило духу советского альпинизма. Я уже говорил об этом. В стране коллективизма и всеобщей стандартизации отдельный человек не мог выбиваться из системы.

Винтик не может мыслить самостоятельно. Он должен делать это только в коллективе. В стае. Иначе его загрызут свои же или изгонят из прайда.

И это только главные причины. Не говоря уже о более мелких, таких, как недостаточная моя квалификация и откровенное игнорирование интересов преподавателя.

Короче говоря, Вадим научился и спросил, причем довольно заносчиво:

— С чего бы это ты вообще пойдешь туда? Кто тебя пустит?

Я посмотрел на него, а все остальные ученики приумолкли. Да, преподаватель прав. Для того, чтобы идти на гору, надо заполнить кучу документов и получить благословение от вышестоящих инстанций.

Все не так просто, как в следующем столетии. Наоборот, очень сложно. И если Вадим захочет, то может мне очень сильно помешать.

С другой стороны, кто меня сможет удержать? Закуют в кандалы и оставят здесь, лагере? Бросят в сырую темницу? Нет, конечно, альпинизм — это тоже определенная доля свободы. Глоток воздуха для бунтарей-одиночек.

— Я еще не обращался к начальству, но уверен, что оно сможет одобрить мое восхождение. Я не хочу ставить какие-то рекорды, это обычное восхождение по стандартному маршруту. Только сделанное в одиночку. Всю ответственность я буду нести сам, о чем готов дать соответствующее заявление. И подписать документы.

Некоторое время Вадим молчал. Думал, размышлял. Морщил лоб, а затем сказал:

— Обсуди это с Гущевым. Я уверен, что это самая бредовая идея, из всех, что я слышал, но может, тебе удастся ее осуществить. И не такое у нас случалось.

Я кивнул и вышел из домика. Снаружи продолжал моросить дождь. Надо же, зашел найти Юлю, а вышел с новым спором. Что же ты не держишь язык за зубами, балбес?

Я отправился к своему кемпингу и тут же столкнулся с Катей. Такое впечатление, что местная красавица подстерегла меня на пути.