Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 124

Причем слух этот стал циркулировать еще вчера вечером, и кто-то явно вкладывал его в головы запасников. А это значило, что есть те, кто заинтересован в том, чтобы Петроград был переполнен войсками. Наполненный вооруженными людьми выше всякой меры город мог в любой момент стать ареной междоусобных боев, и такое положение превращало столицу в пороховую бочку, которая могла взорваться от малейшей искры.

Во-вторых, моя собственная, так сказать, нынешняя родня из императорской фамилии посылала мне откровенные и недвусмысленные сигналы, что мои действия ее не устраивают. Арест Кирилла Владимировича, явная перспектива репрессий, от которых, как выяснилось, ни у кого нет иммунитета, невзирая на происхождение, а также мои откровенные заигрывания с чернью обеспокоили знать.

А наметившийся разлад с союзниками не понравился очень многим. Министр внутренних дел генерал Глобачев докладывал о встречах некоторых великих князей и княгинь с представителями союзных держав, и подозреваю, что там выражали не только глубокую озабоченность, но и обсуждали конкретные шаги в духе борьбы с безумцем на троне.

Да и вообще ссора с Лондоном и Парижем напрягла многих в столице. Многие генералы, банкиры, промышленники и купцы были если не испуганы этим фактом, то как минимум очень обеспокоены.

В-третьих, бурлила Государственная Дума, возмущенная и испуганная арестом всех членов Временного Комитета Госдумы, то есть фактически всего руководства парламента. И в этом шуме угадывалось стремление и дальше мутить воду в Петрограде или как минимум обещание противодействия моей политике. Тем более что в числе депутатов парламента было довольно много крупных землевладельцев или тех, кто представлял в Государственной Думе их интересы. А их интересы входили в прямое противоречие с тем, что я обещал вчера солдатам.

В-четвертых, ситуация в армии была близкой к коллапсу. Дисциплина в войсках падала, агитаторы резвились, как хотели, разговоры о мире и братания входили в систему. И на фоне этого наш славный генералитет, как ни в чем не бывало, готовился к весенне-летнему наступлению согласно согласованному с союзниками графику. И у меня было смутное ощущение, что подавление мной мятежей сыграло злую шутку, поскольку в этой истории не оказалось сдерживающего оптимизм генералов фактора в виде революции и прочей демократизации армии. А значит, есть у многих генералов большой соблазн игнорировать доклады о разложении армии, а у командиров рангом пониже есть соблазн не информировать вышестоящее руководство о падении дисциплины во вверенном им подразделении или части, боясь гнева высокого начальства и последующих за этим гневом оргвыводов.

И это все при том, что наступать в ближайшие полгода нам нельзя категорически. В этом я был абсолютно уверен. Любое наступление будет иметь катастрофические последствия, результатом которого станет революция и следующая за ней Гражданская война.

В-пятых, союзники оказывали на нас огромное давление, требуя немедленно освободить всех арестованных британских подданных. Уже было заявлено, что до разрешения инцидента в Россию приостанавливаются все военные поставки.

От нас требовали извинений, отставки виновных и в качестве компенсации – расширения привилегий для британских подданных и французских граждан, вплоть до личной экстерриториальности и неподсудности. К этому добавился инцидент в Кронштадте, где англичане из Британской флотилии подводных лодок отказывались подчиняться приказам и требовали освобождения своего командира.

А, в-шестых, после допроса Рейли у меня появилось твердое ощущение, что главную гидру я пока не нашел. Лишь чувствую, что сидит где-то гадина, которая стоит за всем этим. И я пока даже не понял, где именно сидит эта гадина – в Петрограде ли, в России ли, а может, в каком-нибудь Лондоне. Но есть гадина, точно есть. Нутром чувствую. Причем такая гадина, перед которой все эти Рейли и великие князья лишь несмышленыши, лишь пешки, даже не фигуры на шахматной доске.

Автомобиль пересек Дворцовую площадь и, нырнув под арку, въехал в распахнувшиеся ворота. Еще пять минут, и я уже шагаю по освещенному туннелю, направляясь в свою резиденцию. Смотреть тут совершенно не на что, лишь редкие посты дворцовой охраны отдают честь по мере моего продвижения.

Мой военный министр великий князь Александр Михайлович молча шагает позади и не отвлекает меня от моих тяжелых дум. Совершенно очевидно, что попытки удовлетворить всех и быть со всеми хорошим это прямой путь к катастрофе. Но и открытая борьба со всеми сразу имеет такие же шансы на успех, как пробежка через утыканное заграждениями и минами поле боя под пулеметным огнем противника. Причем бежать буду я один, а пулеметов будет множество.

Что из этого следует? А следует из этого вот что. Нельзя повторять собственных ошибок. Нельзя пытаться действовать в режиме размеренного правления, я не в своем старом офисе руководителя московского медиа-холдинга, здесь мне не дадут расслабиться! Как только я на несколько дней расслабился, то тут же получил мятеж. И что с того, что мятеж подавлен буквально вчера? Так я и на троне-то лишь неделю!

Только темп, только опережение противников, только неожиданные ходы, резкие движения, нестандартное мышление и игра не по правилам – вот составные части успеха. Тем более что мыслю я все же по стандартам своего 2015 года. Пусть в будущее у меня возврата больше нет, но весь мой опыт оттуда никуда не делся, верно ведь?

Петроград. Зимний дворец.

7 (20) марта 1917 года

Во дворце меня уже ждал премьер Нечволодов.

– Чем порадуете, Александр Дмитриевич? – спросил я после обмена приветствиями. – Хотя, судя по вашему хмурому виду, ничем вы меня радовать не будете.

Председатель Совета Министров поклонился.

– Да, государь, вести нерадостные. Выявлено отсутствие целого ряда ответственных чиновников разных министерств. Причем вместе с чиновниками исчезли и весьма важные бумаги. Я связываю это с подавлением вчерашнего мятежа. Вероятно, исчезнувшие чиновники были как-то связаны с мятежниками, и бог весть, где сейчас они сами и исчезнувшие бумаги. Я распорядился провести полную проверку наличия чиновников по всем министерствам, предположив, что это лишь вершина горы. Но не слишком верю в результативность этого.

– Позвольте спросить, почему?

Генерал пожал плечами.

– Чиновничья солидарность, государь, будь она проклята. Я для них чужак, военный, а они десятилетиями красовались в вицмундирах в коридорах министерств. Естественно, они будут покрывать своих. В лучшем случае я узнаю то, что скрыть никак невозможно.

Я прошелся по Золотой гостиной, хмуро оглядывая следы разгрома. Стекла уже вставили, но вынос мебели из бывших комнат Александры Федоровны не прошел бесследно. Во всяком случае, относительно уцелевшая мебель из моего пострадавшего от взрыва кабинета смотрелась тут как на корове седло, усиливая и без того гнетущую атмосферу. Дойдя до дверей в Малиновый кабинет, я не удержался и открыл двери.

– М-да, – сказал я, обозрев хаос. – Александр Михайлович, а какова ситуация в Военном министерстве?

Сандро развел руками.

– Да примерно такая же. Только исчезнувших с бумагами больше. Впрочем, тут, как я понимаю, еще рано подводить итоги, у кого больше таких исчезновений. Ясно одно – исчезли далеко не все, кто имел отношение к заговору.

– К заговорам, – поправил я его. – Именно к заговорам! Не стоит забывать, что февральские события, заговор против моего брата, заговоры против меня и прочие антидержавные поползновения – это лишь малая часть всего, что задействовано против нас.

– Да, государь, разумеется, заговоры. – Великий князь склонил голову. – Но суть не меняется, поскольку разгребать эти авгиевы конюшни мы будем очень долго. Как всегда, будут созданы комиссии, образуются комитеты, пройдут совещания, будут написаны отчеты, а в результате, как обычно, будет пшик, да простит ваше императорское величество мою вульгарность.