Цикл романов "Новый Михаил". Компиляцияю Книги 1-7 (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 53

Михаил Владимирович оглядел притихших подельников.

– Признаться, эти нелепые слухи об эпидемии чумы беспокоят меня куда больше, чем писульки самозваного Комитета. И я практически уверен, – продолжил он, повышая градус своей речи, – что все эти нелепые слухи о чуме в Петрограде распущены агентами именно этого самозваного Комитета! Именно они стоят за этим скандальным делом! Распуская опасные для нашего дела слухи, они стремятся сбить накал революционных выступлений. В этом главная опасность для нас, господа! В этом, а отнюдь не в том, что пишут они в своих прокламациях.

– Однако, – возразил Милюков, – их аргументы могут найти отклик в сердцах беднейших слоев, а именно они являются основной движущей силой революции…

– Это заблуждение! – Керенский вскочил с места и с жаром заораторствовал: – Я настаиваю, что это опаснейшее заблуждение, господа! Никто не умаляет значимости рабочего и солдатского элемента для наших целей, однако, господа, давайте не забывать о том, что движущей силой любой революции являются отнюдь не эти низовые элементы, что бы они там о себе ни думали. Я подчеркиваю, именно интеллектуальная и финансовая элита всегда были, есть и будут движущей силой любой революции! Без подготовки, без плана выступлений и, самое главное, без соответствующего финансирования любая революция вырождается в стихию, в погром, в бунт люмпена. И когда в истории подобное случается, всегда элите общества приходится загонять бунтующий элемент в стойло, где ему самое место! Поэтому я позволю себе…

Родзянко поморщился. Керенский вновь занялся традиционной рисовкой перед зрителями, подчеркивая значимость себя любимого практически через каждую фразу. И чем больше он говорил, тем больше возбуждался сам. Пафос захлестывал сего оратора, стоило ему сказать больше двух-трех предложений за одно выступление. Его глаза загорались, речь становилась эмоционально заряженной, и «народный трибун Керенский» начинал вещать, изливая на присутствующих потоки слов, часто забывая о том, что «присутствующие» и «благодарные слушатели» не всегда суть одно и то же. Да по большому счету было ему это абсолютно безразлично. Вот и сейчас, стоя за столом заседаний так, словно он на трибуне, Александр Федорович Керенский патетически вскидывал руки, очевидно призывая небо в свидетели этого триумфа ораторского мастерства.

– …и я, господа, подчеркиваю в этой связи, что только мобилизация всех здоровых сил элиты нашего общества сможет завершить священное дело нашей революции. Мы должны решительно продемонстрировать Европе и Америке, что знамя французской и американской революций подхвачено в России. Я предлагаю, не мешкая, составить обращение к мировым правительствам с призывом поддержать русскую революцию. Я, невзирая на чуму и опасность нападения со стороны врагов революции, готов лично отвезти это обращение в посольства Франции, Великобритании и Соединенных Штатов. Я уверен, что готовность к самопожертвованию и пренебрежение к личной опасности – это как раз те качества, которые должные демонстрировать народу вожди нашей революции в этот важнейший момент в истории рождения свободной России!..

Дождавшись, когда Керенский сделает паузу для набора в свои легкие новой порции воздуха, Родзянко решительно взял ситуацию в свои руки:

– Александр Федорович, безусловно, прав в контексте того, что мы должны обратиться в американское и европейские посольства за поддержкой. Однако нам нужна в первую очередь не моральная поддержка со стороны союзников, а юридическое признание нашего Временного правительства единственной законной властью в России. Такое признание продемонстрирует всем, как в самой России, так и в мире, кто теперь власть в бывшей Российской империи, что особенно важно в ситуации, когда самозваный Комитет пытается вбить клин между нами и народом. Это привлечет на нашу сторону колеблющихся. Но, господа, я хотел бы напомнить уважаемому Александру Федоровичу о том, что именно массы солдатского и рабочего элемента являются материалом, формирующим ту самую горную реку, которая снесет со своего пути все пережитки старого режима. Увлекшись поездками по посольствам, мы рискуем не уделить достаточного внимания наполняемости этой самой горной реки народного гнева. Если поток пересохнет, то участь нашей революции можно считать предопределенной. Посему я предлагаю нам сосредоточить свое обсуждение на выработке мер по прекращению этих провокационных слухов о чуме. Нам нужно вернуть народ на улицы, нам нужно придать новый импульс революции, нам нужно вернуть инициативу в свои руки.

– И что вы предлагаете, собственно? – Керенский был традиционно раздражен тем, что его перебили, и считал нужным это продемонстрировать окружающим. – Какие меры вы, Михаил Владимирович, предлагаете, помимо обращения к союзникам?

Александр Федорович не преминул подчеркнуть, что именно он автор идеи с посольствами. Во избежание, так сказать, недоразумений. Чтоб не оттерли завистники его персону от скрижалей Истории.

Опытный Родзянко проигнорировал реплику Керенского, не желая вступать с ним в дискуссию. Вместо этого он продолжил оглашать тезисы своего плана:

– Итак, господа, задача номер один: вернуть людей на улицы. Однако мы должны трезво отдавать себе отчет в том, что наши лозунги больше не эффективны. И пока на улицах не соберется достаточно большое количество революционно настроенной публики, наши призывы не будут находить решительно никакого отклика. Поэтому посылку в разные места агитаторов с призывами к революции я считаю ошибочной и вредной в сложившихся условиях. Накал выступлений явно спал, и для того, чтобы вновь зажечь толпу, нам необходимы принципиально другие методы.

Михаил Владимирович обвел взором присутствующих и, взяв карандаш, начал мерно отстукивать пункты своего плана.

– Первое. Мы должны организовать доставку в Таврический сад подвод с хлебом и мукой. Второе – мы должны начать раздачу хлеба всем желающим. Третье – нам необходимо оповестить об этом всех, и тут как раз пригодятся агитаторы, которые должны рассказывать о том, что новая революционная власть организовала бесплатную раздачу хлеба и все желающие могут прийти к Таврическому дворцу и получить свою долю…

– А вы представляете, что тут начнется? – Милюков вскочил с места.

Родзянко с холодной улыбкой кивнул.

– Вполне себе представляю, уважаемый Павел Николаевич, вполне себе представляю…

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Полковник Кутепов в этот час также был на заседании. Собрав офицерский совет, он выслушивал мнения и предложения каждого из своих офицеров, продолжая при этом раздумывать над тем, что же делать дальше.

Назначение исполняющим дела главнокомандующего округом и коменданта столицы вовсе не добавили ему оптимизма. До рассветного разговора по телеграфу с великим князем Михаилом Александровичем у него хотя бы была надежда на то, что в Петрограде есть кто-то, кто видит и знает больше, чем он сам, что есть те, кто точно так, как и Кутепов, держат оборону на своих участках, что кто-то вот-вот решительно возьмет командование в свои руки, что в Петрограде вот-вот появятся надежные части с фронта и вся эта революционная кутерьма наконец закончится. Однако теперь ему было совершенно ясно, что положение их просто отчаянное и что, не будь этих слухов о чуме, его отряд, вероятно, прекратил бы свое существование еще предыдущим вечером.

Решительные действия, удержание инициативы, привлечение дополнительных сил за счет нескольких взятых под контроль рот лейб-гвардии и другие мероприятия – все это лишь оттягивало неизбежный конец. Слишком несопоставимыми по численности были силы, слишком легким и привлекательным был путь анархии и хаоса, слишком много накопилось обид, неудовлетворенности и слишком сильно было желание перемен.

Слухи о чуме, которыми так удачно удалось воспользоваться, позволили сбить накал революционных выступлений, и разведка фиксировала почти полное отсутствие людей на улицах. Но Кутепов не строил иллюзий на сей счет и был уверен в том, что не позже вечера все вернется на круги своя. Более того, рассчитывать на то, что у них есть время далее обеда, он бы не стал. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов действия господ-товарищей из Таврического дворца, которых полковник вполне обоснованно считал куда более искушенными во всяческих интригах, чем он, обыкновенный боевой офицер, пусть даже и из элитного Преображенского полка лейб-гвардии, пусть даже казармы его и располагались рядом с Зимним дворцом.