Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна. Страница 51

Я тащила за собой упирающуюся тележку, с разъезжающимися колёсами, не задумываясь, складывала в неё, всё, что подворачивалось под руку: масло, сосиски, сыр, какие-то консервы… Магазины я ненавижу. Кругом толпились люди, спокойно переговаривались, не спеша, выбирали продукты. В общем, культурно проводили досуг. А меня вдруг объял жуткий пронизывающий холод: эйфория по поводу моего глобального решения изменить свою жизнь вдруг покинула мои тело и мозг, измождённые трудовыми буднями. Мне вдруг стало так страшно! Бесповоротное решение было принято; мост, оставленный позади, догорал в моей вялой душе, но я вдруг кожей почувствовала, что идти мне совершенно некуда… Мои однокурсники давно устроились: парни — в стационары за внушительный спонсорский взнос в пользу администрации, где работают практически бесплатно, оплачивая благосклонность многочисленного начальства из своей скудной зарплаты, а девицы — по блату, родственным связям или знакомствам подались в частные структуры… Только вот такие одинокие неприкаянные дуры, вроде меня, болтаются, где придётся. И поликлиника, между прочим, не самый плохой вариант… Я остановилась и невольно всхлипнула от жалости к себе. Потянувшись за кефиром на верхней полке стеллажа, я ухватила пальцами скользкую коробку, но тут чья-то рука, резко направленная в ту же сторону, выбила её из моих рук. Кефир шлёпнулся на пол со звонким чавканьем, белая вязкая лужа начала зловеще растекаться под моими ногами.

— Простите, пожалуйста! — Услышала я. — Это я виноват…

Я подняла глаза: рядом стоял молодой мужчина с ворохом мелких пакетов в руках, он был в униформе «Скорой помощи».

Это был предел. Я начала судорожно рыдать, и чем больше я старалась сдержаться, тем сильнее душили меня всхлипывания.

— Вы что? — Удивлённо спросил мой незнакомый коллега и заглянул мне в лицо. Сразу было видно, что это был совершенно уверенный в себе человек. Я сразу признала в нём врача-реаниматолога. Правда, его глаза были какими-то странными — весёлыми и грустными одновременно. — Вы из-за кефира так? Мы это сейчас исправим, не надо так расстраиваться… Я заплачу, Вы не беспокойтесь.

Через торговый зал вдоль прилавков к нам уже неслась разъярённая продавщица. Она только сделала глубокий вдох, чтобы начать ругаться, но доктор не дал ей раскрыть рта. Быстро всунув в её карман какую-то купюру, видимо, значительно превышающую стоимость кефира, он вежливо и спокойно произнёс:

— Пожалуйста, попросите здесь убрать!

Продавщица мгновенно сменила гневную физиономию на доброжелательную мину и исчезла, а мужчина повернулся ко мне.

— Ну, Вы успокоились? У… — Протянул он, убедившись в обратном.

После этого выразительного «У» он взял из кармана форменной куртки пачку запечатанных стерильных салфеток, вытащил одну из них, как-то очень ловко и привычно вытер мне сначала глаза, потом нос. Потом достал с верхней полки прилавка две пачки злополучного кефира, одну из которых положил в мою тележку. И, почти забыв обо мне, оглянулся, разыскивая взглядом своих коллег. Увидев водителя, окликнул его негромко.

— Петя, пора… Где там наши?

— Сейчас, Виктор Сергеич! Мы быстро! — И шофёр мгновенно растворился за спинами покупателей.

Доктор на прощанье ещё раз заглянул в мои мокрые глаза и улыбнулся своей грустно-весёлой улыбкой.

— Всё проходит! Чёрная полоса кончится, вот увидите!

И заспешил к кассе.

На выходе в самых дверях мы опять оказались рядом. Доктор улыбнулся, увидев меня.

— Всё хорошо? — Заглянул он в мою опухшую физиономию. — Вам куда?

Я назвала улицу.

— Мы подвезём, нам по пути…

Когда мы вместе вышли на улицу, он распахнул передо мной дверцу кабины.

— Садитесь сюда, рядом с Петром. Я пока в салоне поеду.

Опершись на его руку, я взгромоздилась в кабину «Скорой». Машина легко выехала на дорогу. Молчать было неудобно, и я спросила фельдшера, сидевшего рядом со мной.

— Вы кардиологи?

— Нет… — Покачал он головой. — Рхб.

Рхб — реанимационно-хирургическая бригада. Преклоняюсь. Все ДТП, все трамвайные случаи, выпадение из окон и кувырки с балконов, в общем, всё, что требует экстренного хирургического вмешательства — всё это богатство в их ведении… Я вспомнила, как в интернатуре был у нас цикл работы на «Скорой». Вспомнила, как ехала в машине на ДТП, лязгая зубами от страха, и молила Бога, чтобы вызов был ложным. Оказывается, на «Скорой» таких вызовов немало, особенно по ночам и в праздники — развлекаются людишки.

Мне надо было выходить. Я поблагодарила ребят и попросила остановиться. Доктор вышел из салона и помог мне спрыгнуть на тротуар.

— Старайтесь всё-таки пореже плакать! — Помахал он мне рукой, забираясь на моё место в кабину.

— Спокойной вам ночи! — Крикнула я ему в ответ.

Почему-то кривая моего настроения вдруг перевалила минусовую отметку и немного поднялась над нулём. Весело-грустные глаза доктора были близко-близко перед моим лицом, и почему-то стало немного легче.

Не смотря на усталость и тяжёлую сумку с продуктами, я не пошла домой. Возле самой двери парадной резко повернула и направилась к Светке. Света — моя подруга детства, мы с ней учились в школе, потом в институте. Она для меня — единственный источник энергии, я, не стесняясь, пью из неё все соки, хотя дома у неё и без меня вампиров хватает. Света с малолетства серьёзно занималась спортом. Мне кажется, разрядов у неё нет только по шахматам и шашкам, поэтому медицинская дорога для неё была предопределена — она стала отличным спортивным врачом. Свою работу и спортсменов обожала. Но потом влюбилась в старшего тренера по биатлону, вышла замуж. Родила сначала одного пацана, а через три года — другого. И сейчас сидит дома в декрете и стонет от тоски по соревнованиям и сборам. Мы всю жизнь прожили по соседству и приходили друг к другу в любое время дня и ночи. Нам даже в голову не приходило предварительно звонить или спрашивать разрешения. Я знала, что Фёдор — муж Светы, которого я, ёрничая, зову «дядей Фёдором», поскольку он намного старше нас, где-то на соревнованиях в Сибири. Светка одна с детьми, так что церемониться не имеет никакого смысла.

В квартире был маленький сумасшедший дом: готовился детский отход ко сну. Мальчишки оглушительно орали, причём старший при этом хлопал по полу крохотным короткими лыжами, передвигаясь из кухни в комнату с детским ружьём наперевес. Младший восседал на руках у матери, перемазанный с ног до головы кашей. Волосы Светки тоже были в каше.

— Плюётся, паршивец, — объяснила она, пропуская меня в дом. И крикнула старшему.

— Вовчик, прекрати, я оглохла!

Но Вовчик уже увидел меня и с радостным визгом повис на моей шее, пиная меня в живот острыми концами лыж. Он почему-то страстно меня любил. Очевидно потому, что я совершенно не умею обращаться с детьми и никогда на него не ору, как мать.

— Ну, слезай, — сказала я, освобождаясь от его цепких объятий. — Биатлонист — сын биатлониста…

— Да… — Вздохнув, согласилась моя подруга. — Стоило только один раз взять на соревнования… Теперь спит в лыжах с ружьём в обнимку.

Мы прошли в кухню, где запихивание каши матерью и выплёвывание её младенцем продолжилось с прежним успехом. Света внимательно взглянула на мою опухшую от рёва физиономию.

— Выкладывай!

Я коротко и главное — без рыданий и слёз, рассказала ей о принятом решении. Подруга была в курсе моих поликлинических страданий, мы не раз обсуждали с ней мои проблемы, искали выход, варианты трудоустройства — и ни к чему не приходили. Я всё также отправлялась на работу по прежнему месту службы. Но теперь всё было по-другому. Света знала меня, знала, что если я на что-нибудь решаюсь, то меня не переубедить и не сдвинуть с дороги, как упрямого и тупого осла.

Я спокойно пересидела в кухне высаживание на горшок, вечернюю помывку детей в ванной, а потом достаточно долгое укладывание их в постель. То один, то другой поминутно вскакивали как Ванька-встаньки и требовали внимания от матери. Наконец, лыжи были сняты, ружьё отдано на хранение любимому зайцу, почему-то с рождения покрашенного в зелёный цвет, дети затихли, и подруга была в моём распоряжении.