Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна. Страница 68

— Вера Сергеевна, я Вас не бросаю… Я всё равно доберусь до Вашего муниципалитета, я им устрою… В газету напишу, телевидение вызову… Они на вертолёте и пенсию Вам доставят и прощения просить будут…

Она отмахнулась.

— Не нужны мне их извинения. Если у людей вместо сердца камень…

Она вздохнула.

С домом она простилась без слёз, которые ждала я и, по-видимому, монахи. Ни закрывать, ни заколачивать его не стали: в нём не оставалось никаких ценностей. Всё, что было дорого Вере Сергеевне, поместилось в её кованом чемодане и в старой дорожной сумке внушительного размера. На дно саней иноки постелили три матраца, — все имевшиеся в доме. Усадили на них тепло одетую, закутанную старушку, обложив её со всех сторон подушками и одеялами. Осторожно и с уважением погрузили рядом задеревеневшее тело покойницы. Сани были неширокими, и от того она лежала теперь, прижавшись вплотную к своей укутанной в одеяла подруге. Монахи благословили меня, и, пробормотав короткую молитву, уселись впереди, закрывая своими спинами Веру Сергеевну от встречного ветра. Застоявшиеся и промёрзшие лошади дружно заржали, закивали головами, и сани тронулись в неблизкий путь. Тоскливо и горько было смотреть вслед этому поезду. Я видела только голову старой учительницы, повязанную толстой шалью моей тётки. И ещё я видела свисающие с края телеги отёчные ступни покойницы в неожиданно пёстрых грубошёрстных носках…

Сколько бы ни было у меня недостатков, но одно достоинство у меня есть, это я знаю точно. Я до занудства верна своему слову. Бывало, шлёпну что-то кому-нибудь, пообещаю что-то бездумно, а потом маюсь. Вылезаю из кожи — только бы сдержать слово и выполнить обещанное. Но в данном случае я чувствовала такое негодование, такую ненависть к этим безжалостным, равнодушным людям, бросивших на умирание двух несчастных старух, что готова была снести на своём пути любые крепостные стены, любые укреплённые ворота. Я ещё не знала, что должна была сделать и что сделаю, но эта ненависть придавала мне такую внутреннюю силу и несла меня вперёд так быстро, что я даже не заметила, как проскочила обратный путь к дому тётки по проложенной вчера лыжне. Было уже совсем темно, когда я вошла в холодную избу и зажгла свет. Я так неслась на лыжах, что не замечала мороза, мне было жарко, и по началу я даже не почувствовала, как промёрз дом за время моего отсутствия. Но пот быстро высох, влажная футболка под свитером липла к телу, и я принялась срочно растапливать печку — не хватало ещё заболеть. Задёргивая занавески, я увидела в свете фонаря за окном падающий хлопьями снег, который буквально на глазах становился всё гуще и гуще, и внутренне перекрестилась, что так вовремя успела вернуться домой…

Отоспавшись, я выскочила из-под одеяла и быстро оделась. Тёткин дом был добротным, тёплым. Натопленная с вечера печка ещё не остыла. Я приготовила себе лёгкий завтрак, и пока пила кофе, постаралась сосредоточиться и составить дальнейший план действий. Но в это время в дверь сильно постучали — это пришла Галина Павловна.

— Я вчера до вечера на ваши окна глядела… — Начала она прямо от порога. — Беспокоилась, как Вы там одна, в незнакомом месте… Потом увидела, что свет зажегся — успокоилась… Ну, что там? Как Вы всё нашли?

Усадив её за стол и налив кружку чаю, я коротко рассказала обо всём, что случилось за эти полтора дня.

— Ну, Господь послал старушке этих иноков… — С некоторым облегчением сказала Галина Павловна и перекрестилась.

— Я даже не могу представить, что бы я сделала, если бы не они… — подхватила я. — Наверно, вернулась бы сюда и с Вашей помощью подняла бы всех на ноги…

Мы помолчали.

— Галина Павловна, вы говорили, что у вас областное совещание на той неделе… Я не спешу домой. Я пойду на него вместе с Вами. Люди, которые в наше время бросили старых беспомощных женщин на погибель — преступники, а преступники должны быть наказаны!

Галина Павловна покачала головой.

— Ларочка, я, конечно, возьму Вас с собой, но что Вы, чужой здесь человек, сможете сделать? Иногда, чтобы решить какой-нибудь пустяковый вопрос, мне приходится разбивать лоб о стену…

— Посмотрим… — Сердито ответила я. — Я подниму на ноги всю область. И Вы мне поможете!

Галина Павловна улыбнулась.

Дворец культуры, построенный ещё в далёкие советские годы, был на удивление, ухоженным и обитаемым. Оказывается, в селе был прекрасный хор, славящийся на всю область, детские секции и кружки. Находился этот очаг культуры совсем близко от дома тётки, поэтому я сразу на совещание не пошла — Галина Павловна предупредила меня, что оно будет очень длинным и сложным. Но ей всё-таки удалось втиснуть моё выступление в самый последний пункт повестки дня — в «Разное». Мне выделили на всё про всё три минуты, и я должна была в них уложиться, во что бы то ни стало. Полдня я репетировала своё выступление. Сначала написала тезисы, потом проверила их чтение по часам. Полминуты должно было уйти на представление — кто я, и почему здесь оказалась. А потом надо было за две с половиной минуты сказать самое главное. Минимум эмоций — это было самое трудное, поскольку эмоциями я фонтанировала. Галина Павловна забежала в обеденный перерыв только на пару минут — ей надо было сопровождать в местное кафе областное начальство. Она успела сказать, что губернатор очень раздражён, всех подряд ругает чаще за дело, но иногда и напрасно, и уточнила время, когда я должна буду прийти во Дворец культуры, чтобы не опоздать. Я столько раз повторила свою речь, следя за секундной стрелкой часов, что под конец эмоции, и в правду, куда-то исчезли. Волнение испарилось, в душе остался только холод и откуда-то взявшаяся решимость.

Я пришла во Дворец культуры, когда обсуждался последний вопрос перед «Разным». Галина Павловна после перерыва специально села в последнем ряду и заняла для меня место. Когда я опустилась в кресло рядом с ней, она заговорщески шепнула мне.

— Третий справа в президиуме — это объект Вашей критики. А губернатор сидит по центру…

Объект критики был весьма молод, вполне респектабелен и с виду вполне довольный собой человек. Очевидно, ему попало сегодня меньше всех — решила я про себя. Он был одет в дорогой костюм и вертел в руках новенький «Паркер». Наверно, он жил в хорошей квартире со всеми удобствами, был сыт и ухожен… Я перевела взгляд на губернатора. Это был уже далеко не молодой человек, почти лысый и очень сердитый…

Повестка дня подходила к концу. Замелькали один за другим выступающие с «Разным». Наконец, объявили и мою фамилию.

— Ни пуха… — Успела шепнуть мне Галина Павловна.

Я таким твёрдым шагом направилась к сцене, что сама испугалась своей решимости. Но я сказала всё, что собиралась сказать. Не запнувшись ни на одном слове. Сообщила всем, что мой братишка-сирота отказывался ехать в детский дом, потому что взял на своё попечение двух брошенных старух в Раздолье. Я, кажется, сумела заставить взрослых представить себе худенького мальчика-подростка с рюкзаком за спиной каждую неделю преодолевающего снежную целину на лыжах. Я успела рассказать, как сама отправилась в это безжизненное село по его следам, как наткнулась в сенях на труп умершей женщины, которой, я — врач, по одним отёчным ногам, поставила диагноз тяжелейшей сердечной недостаточности… И закончила своё выступление многоточием ровно через три минуты.

В зале стояла гробовая тишина. И, если, когда я поднималась на трибуну, на меня с любопытством взирали десятки глаз, то теперь я не встретила ни одного прямого взгляда. Мой молодой «оппонент», по выражению Галины Павловны, сидел с багровым перекосившимся лицом. Теперь вместо «Паркера» он тискал в пальцах, тщательно обработанных маникюром, скомканный носовой платок, которым вытирал пот, сбегавший по лбу и гладким щекам. Губернатор, стиснув челюсти, повернул ко мне своё усталое морщинистое лицо.

— Значит, эта женщина сейчас там?.. Одна?..

Как мне не хотелось говорить о монахах! Мне казалось, что как только я скажу об иноках, все почувствуют облегчение и забудут о Вере Сергеевне навсегда.