Место Силы 4. Андромеда (СИ) - Криптонов Василий. Страница 20

19. Таинство

Заседание суда оставило у всех тягостное впечатление. Несмотря на то, что Виллар избежал страшной участи, слова эти всё же звучали. Распыление. Отчисление.

Каждый из нас вдруг понял, насколько зыбка и хрупка его собственная жизнь. Насколько это в наших руках — взять и сломать своё будущее, настоящее, перечеркнуть даже и прошлое.

Многие молчали в последовавшие дни. Но не Айк. Этот, разумеется, болтал, как всегда. Мне порой казалось, что ему самому тяжело вести себя так, но он словно добровольно возложил на себя такое обязательство. «Кто, если не я? — спрашивал себя он. — Кто даст им видимый противовес той тяжести, которую обрушил на другую чашу весов этот суд?»

Таков он был, Айк. Говорил про зло, а творил добро. И не было у него никаких великих идей. Он был просто добрым, хорошим и старательным. Любил иногда примерить маску циника, но это была именно и только лишь маска, за которой неизбежно пряталась доброжелательная ментома, будто маяк в ночи притягивающая друзей.

— Лллллледи! — провозгласил он однажды, вломившись в нашу с Нилли каюту. — Как я и ожидал, вы грустите тут и маетесь от безделья.

Нилли, делавшая отжимания от пола, положив ноги на свою капсулу, замерла в верхней точке и посмотрела на него. Я подняла взгляд от консоли, где пыталась вникнуть в очередную формулу сотворения.

— Уверен? — пропыхтела Нилли.

— Никогда! — взмахнул рукой Айк и, хамски перешагнув через Нилли, уселся на край моей капсулы. — Уверенность слишком многих погубила. Как и вера, как и мнение, уверенность идёт от недостатка знаний. Недостаток этот восполняется эмоциями, и на выходе — колосс на глиняных ногах. Всё это — путь стаффов. Бесцельные инсинуации и праздные упражнения ума. Мы выше этого. Особенно я, ибо я — лучший из лучших.

Нилли под шумок продолжила отжиматься, а я, скользя взглядом по уравнению, иллюстрирующему применение формулы, спросила:

— Есть вообще хоть что-нибудь, что ты не можешь моментально превратить в тему для лекции по прикладной философии?

— Есть, — сказал Айк и забрал у меня консоль. — Моя жопа. В ней нет абсолютно ничего философского. Неужели нельзя создать личность, свободную от этих рудиментарных мерзостей? Задница, мочевыводящие каналы, половые органы, которые уже вовсе даже не выполняют никаких функций, но и не отваливаются. Может, это из-за того, что мы вознеслись над эволюцией? Вернее, мы её остановили, бесконечно воспроизводя новые тела по образу и подобию себя самих. Но раз так — в нашей же власти создать новые поколения более совершенными, лишёнными всех этих… этих…

Он вдруг нахмурился, вглядываясь в формулу.

— Он безнадёжен! — воскликнула Нилли, ловким прыжком становясь на ноги. — Лекция о прикладной заднице!

— Заткнись, животное! — воскликнул Айк.

— Сейчас я тебе врежу и буду гордиться последующим Наказанием, — весело предупредила Нилли.

Она как раз начала делать резкие повороты, и каждое движение выглядело так, как будто действительно могло закончиться мощным ударом.

— Всё то, о чём ты говоришь, не имеет никакого смысла, ты отстала от жизни на миллиард световых лет! — Айк вскочил и ткнул пальцем в консоль. — Эта формула может работать иначе. Здесь нужно лишь изменить константы. Какого хрена никому не приходило в голову поменять константы?! Срань, мы живём среди безумцев. Собирайтесь, пошли. Фу, Нилли, сходи в душ, от тебя разит, как от мёртвого стаффа!

Он швырнул консоль в мою капсулу.

— Куда пошли? — Я подняла консоль и спрятала её в биополе. — Что ты придумал?

— В восьмом отсеке — таинство, — сказал Айк. — Подумал, вам будет любопытно. Шевелитесь уже!

Мы с Нилли переглянулись.

— Я быстро, — сказала она и, схватив полотенце, выскользнула за дверь.

Таинство, несмотря на столь говорящее название, ни от кого не скрывалось. О нём просто не говорили громко, вот и всё. Считалось, что придут лишь те, кому нужно. Им сама Музыка подскажет, когда и куда нужно прийти.

В нашем случае вестником музыки послужил неугомонный Айк. Он без толку шатался по станции, пока случайно не увидел процедуру подготовки к таинству. И, как настоящий друг, тут же помчался за мной и Нилли.

И вот мы в маленьком, по меркам станции, пятиугольном зале. Помимо нас здесь лишь несколько незнакомых служащих в форме, которой я не умею прочесть. Это ведь большая станция, и учат здесь не только на созидателей.

В центре зала — пятиугольный каменный стол. Я изумлённо таращилась на него. Каменный стол! Из цельного куска. Как, зачем, почему?..

А потом вспомнила формулы, над которыми билась последние недели, и устыдилась собственной глупости.

Энергия может превратиться в любую материю, если её направит воля созидателя, достаточно искушённого в своём деле. Так почему бы и не появиться каменному столу? Здесь, в Безграничье, вес и материал не имеют особого значения.

На столе стояла — или, может, это была часть стола? — каменная купель, повторяющая его форму.

Не было никакого распорядителя, никто не отдавал приказов. Всё происходило тихо и… красиво.

Беззвучно, медленно, с разных сторон к столу приблизились пятеро облачённых в длинные белые одежды. Господствующие ментомы их аур тоже были белыми в этот момент. Я знала, что таинству предшествуют длительные сеансы очищения и медитации, ведь только совершенно чистое намерение пятерых может создать жизнь.

Каждый нёс в руках глиняный кувшин.

И первый, вытянув руки, начал лить воду в купель.

— Из хаоса и безумия сотворим мы разум, — тихо сказал он, — чтобы тебе отличить себя от других и найти своё место в мире.

Вторая подняла кувшин и присоединила свою струю, и её голос подхватил ритуальные слова:

— Из пустоты червоточин, да явится душа, чтобы слышать великую Музыку и петь в унисон с нею.

— Из безвольной стихии призовём дух, — сказала третья, — чтобы вёл тебя к цели и не дал отступиться.

Четвёртая заговорила таким тонким голосом, что я вздрогнула. Девочка, кажется, была моложе меня:

— Из грязи земной, из чистой воды явится плоть, чтобы служить трём первым вместилищем.

Пятый тоже был мужчиной, и его голос звучал глухо, слова были едва различимы, но я знала их наизусть и сама мысленно произносила вместе с ним:

— Из тишины изначальной да грянет Музыка творения, что объединит всё в единое целое, и да будет так.

Опустошив кувшины, они поставили их на пол и погрузили руки в купель. Там, в воде, переплелись их пальцы. И Музыка — настоящая Музыка вселенной! — вдруг зазвучала громко и радостно, оглушительно, заставляя кровь кипеть в венах, а голову — кружиться.

Свет родился в купели, разгорелся, и стало казаться, что всё, кроме него, есть тьма. Только эта крохотная звёздочка, одна во всей вселенной, была светом. Имела право так называться.

И она становилась всё ярче, а музыка — громче. И музыка была светом, а свет — музыкой, а кроме них не стало ничего.

Но всё было — музыкой и светом. Энергией и гармонией. В этом невероятном потоке растворилась и я сама. С радостью, со страстью бросилась я в него, как в бурную реку. Пусть несёт меня далеко-далеко, пусть впадёт в океан, и я впаду вместе с нею, и я буду — океаном…

Но вот в эту безупречную гармонию ворвалось что-то атональное, аритмичное.

Крик ребёнка.

Свет пропал как-то вдруг. Тёмной и жалкой кельей стал казаться пятиугольный зал станции. Десять вытянутых рук держали над купелью это — маленькое, верещащее, сучащее крохотными ручками и ножками, секунду назад вовсе не существовавшее нигде и никогда.

— Надо было сказать им, чтобы попробовали создать ребёнка без задницы…

— Айк, заткнись нахрен!

— Да я молчу, молчу…

Эти шепотки что-то переполнили во мне, и я, развернувшись, бросилась прочь из зала.

Чувство было сродни тошноте. Пока ещё я держала белую ментому, но надолго ли меня хватит? Из меня рвалось наружу слишком многое, и нужно было куда-то спрятаться, чтобы выплеснуть всё, и чтобы никто не заметил.