Недолгий век зеленого листа - Друцэ Ион Пантелеевич. Страница 17

— Как-нибудь вечерком мы засядем с тобой вместе и поймаем. Я ведь умею ловить лысух!

В тот вечер Домника очень быстро заснула и во сне до утра рассказывала Скридону про все свои невзгоды. В конце концов она ему поведала, что в глубине сада в плетне у них есть дыра, в которую можно пролезть, если высоко поднять колючую проволоку.

23

Трофимаш проревел три дня, с утра до вечера, — и все из-за того, что ему не покупают шапку, а без шапки что за жизнь! И чего только ему не предлагали взамен — какое там! — твердил одно и то же: ему нужна шапка!

Во-первых, старшие мальчики, прежде чем принять его в игру, бьют шапкой по голове, чтобы испытать, не станет ли он плакать. Трофимаш нашел друзей помоложе себя, но нечем было их испытывать. Во-вторых, он узнал, что в школу не принимают без шапки и плохи были бы его дела, если б из-за какой-то шапки ему пришлось просидеть еще одну зиму на печке.

Кроме того, Домника, когда злится, дергает его за чуб. А будь у него шапка, натянет ее на уши — и попробуй доберись до чуба!

Ревел бы, видимо, и весь четвертый день, но мать, разбудив его рано утром, сказала:

— Вот возьми тридцать рублей. Пойди к бабушке на хутор, и она купит тебе шапочку. Там у них в кооперативе есть. Только попроси, чтобы выбрала какая побольше — у меня нет денег каждую неделю покупать тебе новую шапочку. И козырек чтоб был черный, лакированный. Не забудешь, что я сказала?

— Нет.

— А ну, посмотрим. Так что ты ей скажешь?

— Чтобы козырек был черный.

— Молодец. Только не потеряй деньги, потеряешь — домой не возвращайся. Слышишь?

— Слышу.

— Где ты их будешь держать?

Трофимаш заправлял рубашку в штанишки и вдруг задумался: где же в самом деле держать такие деньжищи?

— В руке.

— Ну да, в руке! Дай я их положу в карман. Только не вздумай вынимать.

Трофимаш умылся и ждал, когда ему дадут поесть, но, увидев, что мать наконец нашла гребень, который он спрятал под ковриком, выбежал во двор.

Бадя Зынел только что снял с сарая снопы, собираясь заново перекрывать крышу. Трофимаш остановился — давно ему хотелось посмотреть, нет ли чего интересного на чердаке. Несколько раз лазил туда, но так ничего и не увидел в темноте.

— Куда ты, Трофимаш? — спросил отец, укоризненно глядя на его немытые ноги.

«Отберет еще деньги…» — подумал Трофимаш.

— Да вот вышел… погулять.

— Погулять? Это хорошо, особенно по утрам… А чего ноги не вымыл?

— Утром вода холодная, наживу еще ревматизм.

— Гм!.. Тогда прогони тех гусей, чтобы они не общипывали снопы.

Трофимаш взял хворостину, погнал гусей за ворота — и был таков.

По дороге шел мужчина с косой на плече, следом мальчик нес двое граблей — небось боится нести косу. За мостом перевернулся воз с сеном, хорошо бы в нем поиграть, да хозяин рядом торчит.

От села до хутора немалый путь, и у Трофимаша было время достать из кармана деньги и посмотреть, настоящие ли. Запустил было руку в карман, но тут его окликнули:

— Трофимаш, а Трофимаш!

Его догоняла Русанда. На плече грабли, а на граблях кошелка.

— Ты куда это в такую рань?

— К бабушке иду, чтобы она купила мне шапочку. С козырьком.

— Что ты говоришь! А деньги у тебя есть?

— Есть! — Сунул руку в карман, но вытащить деньги не решился: кто знает, народ теперь хитрый…

— Приходи вечером, я посмотрю, как она тебе идет. Если будет удачная покупка, мы тебя женим. Ладно?

— Да я давно хотел, только не на ком.

— А Иленуца, ваша соседка?

— Она сопливая. Не люблю…

Русанда улыбнулась, раскрыла кошелку.

— А виртуту тебе дать?

— Не хочу. Я только что ел.

— Виртуту ел?

— Виртуту.

Даже улыбнулся — здорово соврал. Но хорошо, что не все верят, а то остался бы голодный. Запрятал ее в карман и уже прикидывал, как бы побыстрее улизнуть и попробовать: вот если бы с повидлом!

Русанда положила руку ему на голову. Трофимашу это не понравилось: хватит с него и того, что дома все таскают за чуб! Но теплая и мягкая рука девушки погладила его по этому самому чубику, потом скользнула на плечо, и Трофимаш подумал о том, как бы хорошо ему жилось, будь она его сестрой.

Едва они разошлись, Трофимаш достал виртуту. В два счета от нее ничего не осталось, и теперь он мучительно вспоминал: неужели она была с повидлом? Не успел разглядеть, до того вкусно было…

Потом достал наконец тридцатирублевку, посмотрел ее на свет, сложил вчетверо и снова развернул. Настоящая. Все углы целы, и чернилами не запачкана. Хотя с деньгами дело очень сложное — рубль еще можно на ходу рассмотреть, а с тридцатью шутки плохи. Это не всякий даже сможет.

Трофимаш свернул с тропинки, выбирая местечко поудобнее, чтобы присесть, — вдруг из-под большого булыжника выглядывает самый настоящий револьверный патрон. Потряс возле самого уха — порох есть. Пуля, конечно, тоже была. Подумал — вот если бы у него была хоть какая-нибудь, старая-престарая шапочка! Тогда на эти деньги можно было бы купить ливорверт. До вечера он наверняка настрелял бы штук десять зайцев — ну, не десять, десять он не донесет, а восемь уложил бы наверняка.

Но не стоит огорчаться — бэдица Тоадер написал с фронта, что привезет ливорверт. Орудию, конечно, не привезет — в хате негде ее держать. А ливорверт привезет. Придется немного подождать, пока бэдица побьет немцев. А сегодня нужно поскорее купить шапочку — и домой, там его ждут не дождутся.

Вышел на тропинку и заспешил к своей бабушке — до хутора было рукой подать, но этот револьверный патрон не давал ему покоя. Будь у него ливорверт, во что он мог бы еще пострелять? Вон там, па меже, два воробья завидев его, улетели. Молодцы, надо спасаться, пока не поздно.

Вдруг заметил впереди себя на тропинке ворона. Стоял себе преспокойно и долбал орех. Это была уже большая наглость. Разозлившись, Трофимаш выбрал подходящий камешек, опустился на одно колено, долго прицеливался — проучит он его. Камешек пролетел над самой вороновой головой, но тому хоть бы что. Схватив орех в клюв, отлетел немножко и снова стал его долбить. Причем опять же на самой тропинке, где земля утрамбована и легче расколоть орех.

«Да это же орех из нашего сада!»

Возмущенный в высшей степени, Трофимаш быстро наполнил карманы камешками и погнался за вороном так, что рубашка пузырем вздулась на спине. С подсолнечника в кукурузу, оттуда в гречиху, из гречихи в виноградник. И когда совсем было накрыл ворона рукой, тот вдруг взлетел высоко в небо, оставив Трофимашу две ореховые скорлупки.

— Ах ты, чертов ворюга!

Ну бог с ним! У кого орех, у кого шапочка. Трофимаш присел, чтобы в последний раз рассмотреть тридцатирублевку. Ищет в одном кармане, ищет в другом, на мгновение окаменел, с глазами, полными ужаса, — нет денег! Вывернул карманы, крутил их, вертел, ощупал себя с ног до головы — нет денег.

Мало еще драли его — вот в чем дело! Трофимаш схватил себя за чуб и начал дергать его во все стороны, как это делала Домника. Было очень больно, но он терпел. Деньги, однако, не появлялись.

К вечеру он вошел в село, пряча от прохожих свое унылое, заплаканное лицо, тихо крался вдоль заборов, будто все село уже знало, что он потерял деньги.

Пусть его бьют. Он будет молча стоять на месте, пока им не надоест. И если после этого останется в живых, он зашьет себе карманы мягкой проволокой и, сколько будет жить, не будет гоняться за воронами.

Был он страшно голоден, от плача болела голова, и ему казалось, что уже не осталось ни одной слезинки там, где они собираются. Но когда подошел к воротам, они снова полились ручьем. Вошел в хату, разглядел сквозь слезы залатанные колени отца, на которых отдыхали мозолистые руки, и остановился перед ними.

— Я… я… потерял рубли.

Рука поднялась, Трофимаш съежился, вобрав голову в плечи. Остро екнуло сердце раз, другой, третий, а искры все не сыплются из глаз. Наконец почувствовал отцовскую руку на своей голове — рука ласково поглаживала чубик.