Город и звезды - Кларк Артур Чарльз. Страница 20

Он стоял на краю холмика, и на какой-то миг вообразил, что вновь находится в центральном парке Диаспара. Но если это и в самом деле был парк, то слишком колоссальный и труднообозримый. Лес и равнина, покрытая травой, простирались до самого горизонта, не оставляя места для городских построек.

Затем Элвин поднял глаза. Там, над деревьями, словно огромная, объемлющая весь мир дуга, располагалась каменная стена, перед которой померкли бы самые могучие здания Диаспара. Она находилась так далеко, что мелкие детали были неразличимы. В очертаниях стены ощущалось нечто загадочное. Затем глаза Элвина наконец освоились с масштабами этого грандиозного ландшафта, и он понял, что далекая стена воздвигнута не человеком.

Победа времени была не абсолютной: Земля еще обладала горами, которыми могла гордиться.

Долго стоял Элвин около устья туннеля, постепенно привыкая к незнакомому миру. Его ошеломили расстояния и пространства: это кольцо туманных гор могло заключить в себя дюжину городов, подобных Диаспару. Но нигде не было видно и следа пребывания людей. Впрочем, дорога, ведшая вниз с холма, выглядела хорошо ухоженной; оставалось лишь довериться ей.

У подножия холма дорога исчезла среди больших деревьев, почти закрывших солнце. Незнакомая мешанина звуков и запахов приветствовала вступившего под их сень Элвина. Шорох ветра в листве он слышал и раньше, но здесь его сопровождали тысячи других неясных шумов, ничего не говоривших уму. Его атаковали неизвестные ароматы, исчезнувшие даже из памяти его рода. Тепло, изобилие расцветок и благоуханий, невидимое присутствие миллионов живых существ обрушились на него с почти сокрушительной силой.

Вдруг он наткнулся на озеро. Деревья с правой стороны внезапно расступились, и перед ним оказался водный простор с точками крошечных островков. Никогда в своей жизни Элвин не видел такого количества воды: самые большие пруды в Диаспаре были в сравнении с этим почти лужами. Он медленно подошел к краю озера и, набрав пригоршню теплой воды, дал ей стечь между пальцами.

Большая серебристая рыба, неожиданно выскользнувшая из подводных зарослей, была первым отличным от человека живым существом, когда-либо виденным Элвином. Она могла бы показаться ему необычной, но ее форма мучительно напоминала что-то знакомое. Повиснув в бледно-зеленой пустоте, с едва шевелившимися плавниками, она казалась живым воплощением мощи и быстроты, обретшим изящные очертания огромных кораблей, некогда столь многочисленных в небесах Земли. Эволюция и наука пришли к одинаковым результатам; но работа природы просуществовала дольше.

Наконец Элвин стряхнул с себя очарование озера и двинулся дальше по извилистой дороге. Лес ненадолго вновь сомкнулся вокруг него. Вскоре дорога привела к обширной продолговатой поляне длиной по меньшей мере в километр, и тут Элвин понял, почему до этого он не видел и следа людей.

Поляна была застроена невысокими двухэтажными домиками, окрашенными в приятные цвета, и ласкавшими глаз даже на ярком солнце. Большинство их имело простой, незатейливый облик, но некоторые были выполнены в сложном архитектурном стиле, включавшем колонны с желобками и резьбу по камню. В этих старинных на вид зданиях использовалось безмерно древнее решение — стрельчатые арки.

Неспешно проходя по деревушке, Элвин все еще старался совладать с новыми ощущениями. Все было необычно — даже воздух, насыщенный трепетом незнакомой жизни. И высокие, грациозные золотоволосые люди, прогуливавшиеся среди домиков, явно отличались от населения Диаспара.

Они не обращали внимания на Элвина, и это было странно — ведь его по сравнению с ними он был одет совершенно по-другому. Поскольку в Диаспаре температура никогда не менялась, платье там служило не более чем украшением и часто отличалось богатой отделкой. Здесь же одежда выглядела в основном функциональной, изготовленной скорее для работы, чем для красоты, и часто состояла просто из одного куска ткани, обернутого вокруг тела.

Лишь когда Элвин порядком углубился в деревню, население Лиса отреагировало на его присутствие, причем в несколько неожиданной форме. Из одного дома вышла группа из пяти мужчин и направилась прямо к нему — словно они и в самом деле поджидали его прихода. Элвин ощутил внезапное бурное возбуждение, и кровь застучала в его висках. Он подумал о тех роковых контактах, которые люди имели с другими расами на далеких планетах. Здесь он встречался с представителями собственного рода — но насколько разошлись они в течение долгих эпох, пока их страны были изолированы друг от друга?

Делегация остановилась в нескольких шагах от Элвина. Ее предводитель улыбнулся, протянув руку в старинном жесте дружелюбия.

— Мы решили, что лучше будет встретить тебя здесь, — сказал он. — Наше обиталище слишком отлично от Диаспара, и прогулка от станции дает гостям шанс акклиматизироваться.

Элвин принял протянутую руку, но был слишком удивлен, чтобы ответить сразу. Теперь он понимал, почему прочие жители совершенно игнорировали его.

— Вы знали о моем появлении? — сказал он в конце концов.

— Конечно. Мы всегда узнаем, когда вагоны приходят в движение. Расскажи нам, однако, — как ты нашел дорогу? С момента последнего посещения прошло очень много времени, и мы опасались, что секрет утерян.

Говоривший это был прерван одним из своих спутников.

— Я думаю, Джерейн, нам лучше умерить свое любопытство. Серанис ждет.

Имени «Серанис» предшествовало слово, незнакомое Элвину, и он решил, что это своего рода титул. Он понимал их без затруднения, и это не казалось удивительным. Диаспару и Лису досталось одно и то же лингвистическое наследство, а благодаря древнему изобретению звукозаписи речь давно была заморожена в виде неразрушимых структур.

Джерейн изобразил притворное почтение.

— Прекрасно, — он улыбнулся. — Серанис обладает немногими привилегиями — и я не буду покушаться на эту.

Пока они шли по деревне, Элвин присматривался к окружавшим его людям. Они выглядели добрыми и неглупыми. Но эти качества он всю жизнь считал самоочевидными, а ему хотелось уразуметь, в чем они отличались от диаспарцев. Различия были, но трудно определимые. Так, ростом все они были чуть выше Элвина, а у двоих замечались безошибочные приметы физического старения. Кожа их была очень смуглой, во всех движениях проявлялись сила и грация, которые и нравились Элвину, и слегка пугали его. Он усмехнулся, вспомнив пророчество Хедрона о неминуемом сходстве Лиса и Диаспара.

Теперь жители деревни с откровенным любопытством рассматривали Элвина и его сопровождающих: они больше не делали вида, что его появление им безразлично. Вдруг сбоку, из-за деревьев послышались пронзительные возгласы, и несколько небольших, возбужденных существ высыпало из зарослей и сгрудилось вокруг Элвина. Тот остановился в полном изумлении, отказываясь верить своим глазам. Это было нечто утерянное его миром столь давно, что перешло в сферу мифологии. Так некогда начиналась жизнь: эти шумные, привлекательные существа были человеческими детьми.

Элвин разглядывал их с удивлением и неверием — и с каким-то другим малопонятным чувством, щемившим сердце. Не существовало более яркого свидетельства его удаленности от знакомого ему мира. Диаспар оплатил цену бессмертия — и оплатил ее полной мерой.

Они остановились перед большим зданием. Оно располагалось посреди села; ветер развевал зеленый вымпел на флагштоке его круглой башенки.

В дом вошли только Элвин и Джерейн. Внутри было тихо и прохладно; солнечный свет, просачиваясь сквозь прозрачные стены, озарял все мягким, спокойным сиянием. Гладкий и эластичный пол был выложен тонкой мозаикой. На стенах некий художник немалого таланта и умения запечатлел лесные сцены. Кроме них, были и другие фрески, ничего не говорившие уму Элвина, но привлекательные для взгляда. В одну из стен был вделан прямоугольный экран, заполненный сменяющимися цветами. Это мог быть приемник визифона, хотя и довольно малого размера.

По короткой винтовой лестнице они поднялись на плоскую крышу здания. Отсюда можно было видеть все селение, и Элвин прикинул, что число домов в нем близко к сотне. На некотором расстоянии деревья уступали место обширным лугам, где паслись животные нескольких видов. Для Элвина они были загадкой: большинство было четвероногими, но некоторые имели по шесть или даже по восемь ног.