Лицо света, лицо тьмы (СИ) - Малинина Маргарита. Страница 25

Кто? Ирина? Или Саша? Когда я входила в свою комнату, он уже был в ней! Йогурт спокойно стоял себе на прикроватной тумбочке. В то же время стал бы он обращать мое внимание на умерших птиц? Логика подсказывала, что нет. Но, может, яд в таких дозах, что смертелен только для сорок, а со мной бы ничего не было? Промывание желудка. Как акт устрашения или месть за что-то. «Ты знаешь за что». Да, но не хотелось в это верить. Мне казалось, что он простил меня. То есть Эллу… Да и вообще, не способен он на убийство!

«Тебе просто хочется так думать, потому что ты в него…»

– Нет! – ответила я своему внутреннему «я», пока оно не произнесло роковые слова.

– Ты чего? – удивился Саша, стоявший рядом со мной.

Господи, я это вслух сказала… Совсем схожу с ума.

Я глянула на скрепленные листы. Когда я нервно переворачивала страницы, то машинально долистала до последней сцены и остановилась. Глядя на нее, я вспомнила, как Саша предлагал порепетировать именно финал. А в финале Павлецкий и Инна, любимая женщина рэпера, страстно целовались. Вот гад!

– Нет – это ответ тебе. Последнюю сцену надо переписать!

Все смотрели на меня с удивлением. Понимаю их. Но надо же было как-то объяснить свою реакцию. Не скажу же я, что меня только что пытались убить и поэтому, мол, не обращайте внимания на мои несвоевременные выкрики.

Макаров подошел ко мне поближе и спросил заинтересованно:

– Элла, у тебя какие-то идеи по поводу концовки?

– Мы же ставим эту пьесу каждый год! – возмутилась Мила. – С чего бы вдруг переписывать?

– Именно! – нашлась я.

– Она хочет всех запутать!

– Мила, что я тебе говорил? Ты никогда не даешь людям высказаться, все время перебиваешь. Я уверен, что Элла сейчас все объяснит! У этой девочки есть скрытые таланты, мы в этом уже убедились! Ну же, Элла, говори!

Черт… Но назад уже не повернешь. Впрочем, возможно, мои идеи окажутся настолько дурацкими, что их отвергнет даже Макаров, и все останется как было.

– Я говорю, что это минус нам, как творческому коллективу, исполнять написанную нами же пьесу всегда одинаково! Вдумайтесь, это же не чеховский «Дядя Ваня», где выброси реплику, и все, это уже не великое произведение и не величайший драматург! «В такую погоду хорошо повеситься», понимаете? Убрали – и все, уже не гений. Но это, – с воодушевлением потрясла я распечатку, – наше творчество. Современное. Постмодернизм. Вспомните, как у Фаулза в «Любовнице французского лейтенанта». Там же три концовки! На выбор! На любой вкус! Вот и мы можем сделать так же. К нам приходят на концерты важные люди. И что они получают? То же самое!

– Песни мы пишем разные всегда! – встряла Мила. Но я и без ее комментария могла догадаться, учитывая, что меня буквально на днях заставили одну из них сочинять.

– Вот именно! И концовки всегда должны быть разными, понимаете? Тогда люди будут приходить вновь и вновь! И нести деньги в Фонд. И Таисии Арсеньевне.

Тут я, конечно, подключила логику с фантазией, ведь я этого доподлинно не знала. Но разумно приглашать всяких Петраковых и Шевченко (или какие фамилии он тогда называл), когда они являются инвесторами.

– Я спятил или что-то в этом есть? – неожиданно поддержал меня Тимур. Казалось бы, откуда я не ждала помощи!

– Шутишь? Это гениально! – высказался Макаров, который вроде уже и забыл все свои обиды в мой адрес. – Элла, какую ты предлагаешь концовку на этот раз?

– Я думаю, Инна должна отвесить Яну оплеуху! Он бросил ее, чтобы заняться карьерой! А потом вернулся как ни в чем не бывало, когда она уже забеременела от другого! Пусть она его еще козлом обзовет и хрястнет так, чтобы мало не показалось!

Почему-то Бельскому это не понравилось.

– Не, я предлагаю ничего в конце не менять!

Неожиданно для самой себя, я громко предложила:

– Давайте проголосуем!

Макаров, как лидер проекта и неплохой психолог, поддержал мое предложение. Мы проголосовали. Саша, Мила и Ирина были против изменений. Все остальные – за. Даже Тимур пошел против друга (впрочем, Эллина приятельница тоже пошла против нее, то есть меня). Что Тони и Макаров меня поддержали, я, честно говоря, не удивилась; первый уже доказал, что он мой ангел хранитель, а Петрович чуть ранее уже одобрил мою идею. А вот Леонелла меня удивила. По сути, ее голос был решающим, ведь я сама не стала голосовать.

– Спасибо, – сказала я конкретно ей.

Она отмахнулась.

– Не люблю хэппи-энды. Пролистала вашу пьеску, и в конце меня чуть не стошнило.

Ответ нас не порадовал. За «нашу пьеску» я, впрочем, не обиделась, ведь не написала из нее ни слова, а вот остальные скуксились.

– Может, у вас и к вашей роли, – слегка откашлявшись, дабы привлечь внимание, заговорил Макаров, – есть какие-то претензии? Раз мы переписываем концовку, можем переписать и роль деда, чего уж там…

В его интонации явственно слышалось недовольство поведением Леонеллы, но она то ли не поняла, то ли сделала вид, что не поняла, в общем, ответила со всей серьезностью:

– Нет, все сценки с данным персонажем меня устраивают. Умирая, он прощается с женой Таисией, кается в грехах и уходит на небо. Все как и в жизни. Только вот не все уходят на небо, некоторые за свои деяния варятся в котле где-то глубоко под землей. И не у всех, к сожалению, есть возможность проститься с близкими перед смертью. Многие, к горькому моему сожалению, уходят внезапно – молодые, красивые, непонятые и не насладившиеся жизнью. – Странно было слышать этот грустно-драматический монолог, произносимый хриплым голосом и грубыми интонациями, так свойственными Леонелле, но вносящими неприятный резонанс. Однако ее никто ни разу не перебил. Закончила она в своем стиле: – Но то, что в вашей детской пьеске кто-то все-таки преставился, меня, повторюсь, устраивает.

Да, забыла уточнить: в этой странной пьеске, как называет ее Леонелла, почему-то не преставился главный герой – сам Павлецкий. Но это, так сказать, видение фанатов, вмешиваться еще и сюда мне явно запретят. Фанфик – он и есть фанфик, пусть и написан не по фильму, а по реальной биографии.

Во время речи Леонеллы все недовольно переглядывались, видимо задаваясь одним и тем же вопросом: для чего она сюда приехала? Позорить всех подряд за три тысячи рублей? Но на дверь ей никто не указал: формально женщина никаких правил не нарушила. Макаров же открыто призывает всех делиться своим мнением.

Итак, за спорами мы не заметили, как время приблизилось к половине третьего. Уставшая подогревать борщ Таисия Арсеньевна была вынуждена зайти в библиотеку и призвать нас к совести и к обеду.

Я не хотела есть, во всяком случае со всеми (враг не дремлет, отравит меня со второй попытки, а там и не разберут, кто именно к моей тарелке приблизился, когда такая орава сидит вокруг небольшого стола), поэтому по-тихому отделилась от компании и вышла на улицу, чтобы и подышать свежим воздухом, и заодно подумать над историей. Так как я предложила изменения, мне казалось, что именно я обязана была их внести в текст, то есть поучаствовать не только в плане идеи, но и в плане реализации. Я понимаю, почему Ирина была против: она знала текст наизусть, как и многие другие, и вряд ли отличалась любовью к заучиванию и зубрежу, а ведь ей теперь придется этим заняться. Но я-то не знала пьесу вообще, и мне было все равно, что разучивать: новый текст или старый. Чтобы не наживать врагов, я дала себе обещание переписать как можно меньше, но при этом привести все действие в логику. Ведь Муза Поэта не могла просто так в самом конце взять и наброситься с кулаками на рэпера, тем более будучи глубоко беременной. Нужно дать намек зрителям, что все может так закончиться, где-то в середине пьесы. А зачем она вообще у них беременная, я не пойму? Для драматического эффекта? Может, и это убрать?..

Короче, занятая муками творчества, я ходила кругами по двору, пока не наткнулась взглядом на маленькую сиреневую крышку. Да, это крышка от бутылки с отравленным йогуртом. Как я могла забыть! Ее нужно упаковать и передать дяде Мише для лаборатории вместе с чаем. Меня ведь пытались отравить! Я настолько вжилась в образ фанатки рэпера, коей не являлась даже наполовину, что совсем забыла о более важных вещах!