Солнечный луч. Чего хотят боги - Григорьева Юлия. Страница 21

О-о, таган ожидало много перемен: и в системе налогообложения, и в судебной системе, и законодательной, торговой, и военная реформа, и образовательная. Да много всего, но… всему свое время, и говорить об этом почтенному смотрителю я не собиралась. Введение новшеств должно быть поэтапным и никак не сопровождаться пересудами и сплетнями, которые способны вызвать непонимание и бунт, но никак не помочь становлению общины в государство, сильное и самодостаточное, в перспективе населенное людьми разных народностей. Территория Зеленых земель это позволяла.

Впрочем, всё это было в будущем, а в настоящем ждал своего открытия обновленный курзым, продолжение налаживания связей с ближайшим соседом – племенем кийрамов. И к моменту их появления надо было провести последние приготовления. У тагайни не было обычая встречать гостей тагана пиршеством, похожим на праздник лета, но щедрый стол и развлечения мы готовили, как и прогулку по тагану и нашим землям, откуда кийрамов обычно гоняли. Хотя каан уже разрешил охоту на территории Зеленых земель еще во время нашего визита.

Эчиль и Ихсэн помогали Сурхэм готовить прием и дары для наших гостей. Я особо не вмешивалась, потому что тут требовались обычаи тагайни. Я их знала, но хуже, чем правила устроения приемов из прошлой жизни. И как только я поняла, что наша встреча всё больше начинает походить именно на светский раут, тут же устранилась, чтобы ничего не портить и не путать коренных жителей Белого мира. То, что мне вложили когда-то в голову, здесь было лишним.

– Всё готово? – спросила я, войдя в дом.

– Всё готово, – ответила Эчиль. – Кийрамы будут довольны.

– Тьфу, – сплюнула Сурхэм. – Кусок им сырого мяса, пусть рвут, зверюги. Они нашего Танияра, как мгиза на убой, порезали, а мы им угощения…

– Не ворчи, – строго велела я. – То воля Отца.

– Да слышала уже, – отмахнулась прислужница.

– Думаешь, мы врем или Белому Духу не доверяешь? – прищурилась я, и Сурхэм пошла на попятную:

– На всё воля Отца. И вам, как себе, верю. А всё ж дикари они и есть дикари, чего их приваживать? Им волю дай, они свои норы и в тагане рыть станут.

– Доверяй своему каану, Сурхэм, – вмешалась Эчиль. – Я Танияру верю. Он знает, что делает. А кийрамы – сильные соседи и в лесу, как ты в своем доме, себя чувствуют.

– Верно, – кивнула я. – Отличные союзники. С ними не воевать, а дружить надо.

– Они наших воинов убивали…

– А мы их охотников, – отмахнулась я. – Кийрамы думают о нас так же, как мы о них. Убийцы и дикари. А все мы дети одного Отца и духов одних и тех же почитаем. Может, Белый Дух и сотворил вас первыми, но не единственными. А кровь и смерть всегда есть там, где нет мира. Так зачем же плодить ненависть и слезы матерей, когда можно протянуть друг другу руки?

– Как же ты верно говоришь, Ашити, – поддержала меня Эчиль. – Мой отец и мои предки враждуют с пагчи, проливают их кровь, теряют своих земляков и ненавидят всё сильней. Когда я была маленькой, мой каан много раз сетовал, что я родилась не мальчиком. Говорил, будь у него много сыновей, тогда пагчи пришел бы конец. А когда Архам пришел свататься, велел сойтись с ним у моего первого летнего костра. Сказал, что теперь рад тому, что я женщина. Сын – это один клинок, дочь – все ягиры ее мужа.

Я с интересом посмотрела на Эчиль. Это был первый раз, когда она заговорила о том, как вышла за Архама замуж, да и вообще о супружестве и жизни в девичестве. Она заметила мой взгляд и усмехнулась:

– Думала, я по любви за него пошла? Отец приказал. Нет, он мне понравился. Хорош ведь. Ладный, пригожий. На меня всё на празднике лета смотрел, взглядом смущал. А у костра и вовсе горячий стал. Даже утром казалось, что буртан еще в крови бродит, как хмельная была. Мне тогда казалось, что полюбит он меня и я его полюблю, вот и будет у нас жизнь сладкая. Поначалу и вправду хорошо выходило. Архам заботился, нежным был, только глаза не горели. Он на Хасиль тогда всё смотрел.

– Хасиль? – изумилась я. – Так Танияр же…

– Так и было, – закивала Сурхэм. – Хасиль с Танияром была, а Архам с нее глаз не сводил, да поперек брата не лез. И она только на Танияра смотрела…

– Пока Селек на сына челык не натянула, – криво усмехнулась Эчиль. – Как увидела, что не того каанчи выбрала, так Архаму начала глазки строить. Вроде и с Танияром, а как каан мимо идет, так обязательно себя и покажет. А там еще и я дочь родила, вот и стала Селек сына подначивать, чтобы вторую жену в дом привел. Говорила, первую я тебе навязала, вторую бери, какую хочешь. Архам, правда, не соглашался. Отвечал, что Танияра невеста, а мать ему: «А ты тархам поднеси, вот и поглядим, чья невеста». Только он всё равно не шел.

– Чего ж пошел? – к нам подошла Ихсэн.

– Точно не знаю, меня там не было, – и вновь усмешка Эчиль вышла издевательской. Обиды в ней скопилось немало. – Только услышала я как-то, когда Селек с Хасиль ругалась, сказала: «Знала бы, что ты такая бесполезная, не стала бы учить, как в дом к моему сыну войти». Так что, думаю, каанша Хасиль с Архамом свела. А там уж ему ничего не оставалось делать, как тархам нести. Каану жениться трижды можно, а гулять – нет. Вот и привел ее второй женой. Только после всего этого Архам и на нее смотреть перестал. Со мной приветливей был.

– Но двух дочерей родить успели, – усмехнулась уже я.

– Так она молода, красива, – пожала плечами Эчиль. – И он молод. Дело недолгое. А вторую дочь родили, когда я уже… – Она помрачнела, и я сжала ладонь каанши. Она улыбнулась, пожала мою руку в ответ, но освобождать не спешила. – А Хасиль как бесилась, когда Архам к Мейлик пошел! Тут уже он мать слушать не стал. Я тихо жила, но многое слышала, да и прислужница моя много подмечала. Селек его уговаривала дождаться, когда дочь Елгана дозреет, а там ее третьей женой взять. Архам слушать не стал. Сказал, что первую жену он по ее наущению привез, вторую она сама ему подсунула, а третью выберет, какую захочет. Что Мейлик приметил, я не знала, только после того, как тархам ей отнес, увидела, с кем делить дом будем. А как наш муж третью жену привел, так только уже с ней и оставался.

– Совсем ты одна там была, – покачала головой Сурхэм.

Эчиль рассеянно пожала плечами и отрицательно покачала головой:

– Не одна. У меня дочери мои были. Да и Архам пусть уже и не приходил как к жене, но иногда заглядывал, чтобы поговорить немного. Да и дочерей не забывал. Хотя младшую дочь, конечно, больше всего привечает. От любимой женщины и дети любимые. А еще… – она снова пожала мне ладонь, – Танияр. Он всегда был ко мне добр. И заботился. Видел, что я там никому не нужна, вот и приносил девочками моим подарки, и для меня доброе слово находил, и чем побаловать.

После этих слов я посмотрела на жену прежнего каана более пристально, отыскивая следы затаенной влюбленности. Она поглядела на меня в ответ и… весело рассмеялась.

– Он брат мне, Ашити! – воскликнула Эчиль. – Пусть Отец покарает меня, если вру, – она улыбнулась и уместила голову у меня на плече: – Когда Архам привез меня, Танияр сказал, что теперь я ему сестрой буду. И слово всегда держал, больше мужа обо мне заботился. На Хасиль ни разу не взглянул, с Мейлик был приветлив, но не подходил к ней. А обо мне заботился, понимал, что я тут чужая и мне все чужие. Один Танияр своим стал. Вот и хожу к вам как к родне. Мне у вас хорошо. Думала, если в тягость буду, то не стану приходить. А вы с добром ко мне, и от меня зла не будет. Верь мне, сестра.

– Да какое уж зло? – Сурхэм махнула рукой и отошла от нас: – Эчиль замужем за Архамом. Муж сбежал, от жен не отказывался, а без его согласия разойтись нельзя. И Танияр перед людьми и духами отказался от права на трех жен. И вообще на всякую жену, кроме Ашити. Тут и думать нечего.

– Я верю, – улыбнулась я, отвечая Эчиль, но еще какое-то время ушло на то, чтобы справиться с подозрительностью. Танияру я верила, а вот соперницу под личиной доброй сестры иметь не хотелось.

Это породило неловкость. Я пыталась ее спрятать, но Эчиль всё равно ощутила мою напряженность. И когда я ушла в свой кабинет, чтобы там привести мысли в порядок, жена Архама последовала за мной. Она застала меня за пересмотром свитков, уложенных в большой ларец. Ничего важного, но мне надо было занять голову и переключиться со своих подозрений.