Перо динозавра - Газан Сиссель-Йо. Страница 39

— Я не знаю, — ответила Анна.

Йоханнес отступил назад.

— Пойдем дальше, — сказал он и посвятил следующие пятнадцать минут объяснению введенного теоретиком науки Лорен Дастон понятия моральной экономики. Анна слушала и записывала, приятно удивленная способностями Йоханнеса к абстрактному мышлению, которые он демонстрировал.

— Ну, кажется, хватит на сегодня, — внезапно улыбнулся он. — Но давай-ка суммируем все, о чем мы сейчас говорили, — сказал он, глядя на нее серьезно. — И это сделаешь ты.

— Я?

Йоханнес кивнул.

Анна взяла свои записи и спрыгнула с кафедры. Все это вдруг стало похоже на экзамен, и она с громко бьющимся сердцем вытерла доску, взяла кусок мела и старательно повторила то, что поняла. К концу ее речи Йоханнес выглядел довольным.

— Узнай, соблюдает ли Клайв Фриман общие и незыблемые правила истинной науки. И если нет, — Йоханнес щелкнул пальцами, — тут-то ты его и возьмешь за жабры.

— А если да?

— Ну тогда тебе крышка, — рассмеялся Йоханнес.

Анна собиралась рассердиться, но вдруг заметила, что из этих объяснений родилось что-то ценное, едва уловимое, но сущностное. Что-то, с чем можно работать и двигаться дальше.

Следующие недели она потратила на то, чтобы подробно изучить работы Поппера, Куна и Дастон, и постепенно на первый план вышли два аспекта: во-первых, ученый, который сам себе противоречит, не имеет права называть свои теории научными и, во-вторых, ученый в любой момент времени должен быть в состоянии по существу обосновать все свои решения: почему он это принимает, а это отвергает.

Когда она снова вернулась к материалам птичьей дискуссии, угол ее зрения изменился. Она в сотый раз перечитала аргументы Клайва Фримана, которые оставались столь же гладкими, неопровержимыми и профессиональными, как и раньше, но теперь, к ошеломлению Анны, ей стало понятно, что научные предпосылки Клайва не выдерживают никакой критики. Чувствуя внезапное возбуждение, она взялась перечитывать его «Птиц», и теперь несоответствия вырастали на страницах, как грибы после дождя. Она победно ударила рукой по своему письменному столу и, когда Йоханнес, который как раз в тот момент вошел в дверь, посмотрел на нее вопросительно, поднялась и поцеловала его в щеку. Он глупо рассмеялся.

— Я не знаю, как тебя благодарить, — сказала она. Он пах чем-то темным и парфюмерным.

— Ну, — застенчиво сказал он, — ты наверняка что-нибудь придумаешь.

Двое шумных студентов прошли мимо кабинета и перебили ход мыслей Анны. Она потерла лоб, сожалея о сделанном. Вот как она отблагодарила Йоханнеса — наорала на него, хотя он ничего не сделал. Она попыталась позвонить ему на мобильный, но он не брал трубку. Анна оставила сообщение на автоответчике с просьбой перезвонить ей. Воздух в кабинете казался тяжелым и неуютным. Она пыталась позвонить и Тюбьергу, чтобы отменить их встречу, но тот тоже не брал трубку. Потом она возилась с приготовлениями к защите. В начале третьего она собралась и заперла за собой дверь кабинета. Йоханнес так и не перезвонил.

Она вышла в уличный холод и вдруг услышала стук по стеклу. Анна повернула голову и увидела Ханне Моритцен в окне ее кабинета.

— Мне зайти? — знаками спросила Анна. Ханне кивнула.

— Присаживайтесь, — сказала Ханне, когда Анна вошла в ее со вкусом обставленный кабинет. Анна уселась в удобное кресло, и Ханне протянула ей чашку чая, не спрашивая о том, хочет ли она чего-нибудь.

— Я, пожалуй, сразу перейду к делу, — сказала Моритцен, бросив на Анну взгляд. — Я хочу попросить вас об одолжении, и надеюсь, это останется между нами.

Анна кивнула.

— Вы же наверняка слышали о том, что случилось с Хелландом? — продолжила Ханне.

— Да, конечно.

— Хорошо, — Ханне испытала облегчение, это было заметно. — Вчера ко мне приезжал полицейский. Сёрен Мархауг. Я видела, как он заходил в здание и выходил из него, поэтому делаю вывод, что вы с ним знакомы. Такой высокий мужчина с короткими волосами и темными глазами, — Анна снова кивнула. — Он спрашивал, возможно ли, что эти материалы были взяты из моего отделения, и…

— Материалы?

— Да. Проглоттиды.

— Простите, я не совсем понимаю.

— Значит, вы все-таки не знаете, — сказала Ханне.

— Чего именно?

Ханне вздохнула и рассказала ей все, что знала сама. Анна была потрясена до глубины души.

— Кто же это сделал? — прошептала она.

— Я вообще не верю в то, что это кто-то сделал, — проворчала Ханне. — Все материалы находятся в моем ведении, и все, кому нужно работать с живым материалом, должны получить у меня допуск дотого, как они получают к нему доступ, а потом должны предоставить подробный отчет о том, как именно материал использовался. Все это под строжайшим контролем, и занимаются всем этим те же люди, которые работают в лаборатории, коллеги, которым я доверяю, — она взяла лист бумаги и перечислила ряд имен. — Мы все работали с паразитами в течение всей своей карьеры, и мы очень осторожны. Кроме того, вся эта затея с тем, чтобы заразить кого-то созревшими яйцами, вообще требует определенной находчивости. Гораздо проще было бы толкнуть его под машину или даже застрелить, — сухо сказала она.

— Может, кто-то мог украсть материал?

— Нет, Анна, — голос Ханне на мгновение зазвучал раздраженно, потом она вздохнула. — Конечно, теоретически это возможно. Драгоценности королевского дома тоже теоретически можно украсть. Но это очень маловероятно. Нужно знать, как обращаться с материалом, иначе паразиты погибнут. Это все очень сложно, — она остановилась.

— Тогда как вы все это объясняете? — спросила Анна.

— Я думаю, что он заразился где-то в поездке за границу, — без выражения сказала Ханне. — Полицейский, правда, утверждал, что Хелланд никогда не выезжал за пределы Европы, но это и не обязательно. Свиной цепень распространяется через свиней, поэтому его можно назвать космополитом, и хотя вероятность заражения им в Европе исчезающе мала, но все-таки она есть. В общем, я считаю, что он где-то заразился, — взгляд Ханне неожиданно изменился. — Я не знаю, слышали ли вы о том, что постоянного отделения паразитологии на биологическом факультете больше не существует и в следующем году не будет объявлено никаких курсов. И курсы, и само отделение сокращают.

— Я не понимаю, — прямо сказала Анна. — Вы же продолжаете здесь работать?

— Продолжаю. Но когда я уйду, все закончится, — взгляд Ханне пылал. — В этом году у нас не было ни одного дипломника, аспиранта или докторанта, а это значит, что, когда заложенное топливо выгорит, все закончится. — Ханне выудила из-под воротника блузки тонкую нитку бус и рассеянно стала ее перебирать. — Совет факультета сам решает, как должны распределяться денежные средства на факультете, и как и в любом другом совете, здесь договариваются об общем курсе. На что и почему стоит сделать ставку. Дании очень важно иметь конкурентоспособные исследования в разных областях, чтобы мы могли соперничать не только с Европейским союзом, но и со всем миром. Однако нет никакого сомнения в том, что совет принимает свои решения не только исходя из интересов Дании. — Ханне вдруг посмотрела на Анну тяжелым взглядом. — Конечно, в этом закрытом пространстве факультетского совета в определенной степени царит кумовство. Ты помогаешь мне — я помогаю тебе. Механизм, который наверняка позволяет жить припеваючи, особенно сейчас, после того как закрылся доступ к государственным средствам, — сухо добавила она. — Я не говорю, что это легкая работа, поэтому я сама всегда тщательно избегала административных должностей. Невозможно представить, как сейчас приходится экономить. Члены совета находятся под давлением, и в то же время на своей шкуре чувствуют, как сокращают их собственные исследовательские проекты. Все это они пытаются учитывать на своих пресловутых факультетских совещаниях. Они меняются грантами и стипендиями, как маленькие мальчики меняются модельками машин, и когда объявляют о своих решениях, все, затаив дыхание, надеются на лучшее, — она сама на миг задержала дыхание. — Вообще-то я считаю, что до определенной степени они стараются как могут и что самораскрутка все равно неизбежна. Я могу привести пример: посмотрите хоть на университетскую коллекцию жуков. Это одна из лучших коллекций в мире, но сейчас она просто приходит в упадок. Никто за ней не следит, в этой области не проводится никаких исследований. Жуки сейчас не в моде, в жуках нет никакого престижа, и три года назад совет факультета закрыл отделение систематики жесткокрылых, которое находилось в этом здании. На первый взгляд это выглядело меньшим из зол, потому что в отделении работали всего два человека: профессор Хельге Матиесен, который должен был скоро выйти на пенсию, и совсем молодой ученый Асгер… — Ханне наморщила лоб, как будто не могла вспомнить его фамилию. — Его это просто убило. До летних каникул перед ним открывалась многообещающая академическая карьера, а когда он вернулся после каникул, его отделение закрыли, и этот парень, очень узкий специалист в одной определенной области, — она снова поморщила лоб, — оказался не у дел. Он сошел с дистанции. Так это обычно и происходит. Какие-то области исследований считаются приоритетными, потому что соответствуют тенденциям в остальном мире, какие-то — потому что соответствуют интересам самих членов совета, и все эти предпочтения имеют большие последствия для всех нас, в зависимости от того, работаем мы в направлении, которое находится в милости совета, или нет. До этого года приоритеты совета меня никогда напрямую не затрагивали, хотя я никогда и не получала по заслугам. Но этой весной настала наша очередь. Моя очередь. Отделение закрывается, — голос Ханне звучал глухо. — Бомба разорвалась в первый день после пасхальных каникул. У нас есть три года, чтобы закрыть свои исследовательские проекты — исследования, которые уже стоили Дании миллионы крон и которые, будь они успешно завершены, могли бы спасти сотни тысяч людей в странах третьего мира, где паразиты сейчас каждый день уносят чьи-то жизни. Три года. На первый взгляд может показаться, что это не лишено здравого смысла, но это то же самое, что построить Китайскую стену за полдня. Это просто смешные временные рамки, — Ханне уставила в Анну свои темные глаза. — Мои исследования — это моя жизнь, Анна, — сказала она. — Мне сорок восемь лет, и всю свою жизнь я посвятила академической карьере.