Кутящий Париж - Онэ Жорж. Страница 28

— Отлично! Если б дело шло об одном Томье… но вы — приятельница, ваша тайна для меня святыня!

У Жаклины мелькнула меланхолическая улыбка. Она не очень-то верила скромности своей подруги. Ее просьба могла навести на мысль, что у ней есть свои расчеты, и этим госпожа Леглиз ограждала, по крайней мере, свое самолюбие. Но что значит самолюбие, когда вашей искренней, пылкой любви грозит опасность? Что служило порукой счастью госпожи Леглиз, кроме клятв, расточаемых Томье? А много ли стоили обещания и протесты Жана? В былое время ее мог бы убедить один взгляд, один возглас, а все его теперешнее красноречие расточалось только для прикрытия лжи. Госпожа Леглиз чувствовала, что ей предстоит удар; а чего могла она опасаться, кроме измены любимого человека?

Она говорила себе все это, сидя в своей уборной, у окна, выходившего в их живописный сад. Вот в этой аллее, на берегу пруда, увидала она в первый раз Жана с Розой; они шли рядом ей навстречу в сопровождении госпожи де Ретиф, которая как будто покровительствовала им, приветливо улыбаясь. Какую роль играла Валентина в этой интриге? Ведь ее удаление слишком совпадало с отсутствием Томье для того, чтобы не подозревать между ними уговора. Какой страшной неосторожностью было со стороны Валентины затеять подобную игру! Как будто Жаклина не знала ее похождений в прошлом и настоящем и не могла, вооружившись против нее, сделать ей непоправимое зло! Разумеется, Превенкьер не знал ничего о том, что было до ее связи с Этьеном. Да и знал ли он хорошенько то, что касалось самого Этьена? Вдобавок, какие планы строил банкир? Хотел ли он сделать Валентину просто своей любовницей и содержанкой, или та возымела более смелое и более выгодное намерение — женить на себе отца Розы? Ее постоянное присутствие возле молодой девушки могло возбудить подозрение, что она добивается самого блестящего, но и самого трудного результата: замужества. Но сколько препятствий надо ей преодолеть и какая смелость вооружить против себя Жаклину! Однако разве стоит бояться доброй и нежной Жаклины? Ведь ее можно обижать безнаказанно, К чему она прибегнет, кроме слез?

Грудь госпожи Леглиз поднялась тяжелым вздохом. Разве это не правда? Все в ее поведении подтверждало такое понятие о ее характере. Мягкая кротость молодой женщины, примирившаяся с изменами Этьена, пожалуй, поможет ей терпеливо перенести и неверность Жана. Существуют на свете люди, обреченные от рождения быть жертвами. С ними можно делать все, что угодно, не боясь, что они возмутятся. Негодяи пользуются этим и подвергают их всяким оскорблениям и насилиям. Слабость делает их беззащитными. Это козлища отпущения в социальном строе, и жестокая человеческая низость наслаждается их терзаниями. Все, что есть гадкого, жестокого, пошлого, глупого, возвышается, очищается, облагораживается и умнеет, подвергая мучениям беззащитных существ. Я оскорбляю, я презираю, я обижаю, я насмехаюсь. Значит, я владычествую над тем, кто мне подчиняется. Значит, я перестал быть последним из людей, потому что у меня есть на ком сорвать сердце. Какой триумф! Самодовольство мелких сошек и пошляков зачастую основано на подобных победах.

Жаклина с грустью припоминала примеры таких издевательств в свете и спрашивала себя с тоской, согласилась ли бы она сделаться одной из этих безответных жертв. Кровь бросилась ей в лицо, глаза засверкали, она сжала кулаки и с криком, который испугал ее своей резкостью, отвечала самой себе: «Ни за что!» Ее мысль тотчас заработала. Если сопротивление казалось ей необходимым, почему не вступить храбро в борьбу, чтобы попробовать взять верх? Достаточно ли только защищаться? Ограничится ли она тем, что оградит себя от нападения, или же станет воздавать злом за зло? Поединок, в котором один из противников только парирует удары, не отвечая на них, представляет собой уже неравную борьбу, Предоставит ли она Валентине с Превенкьером и Розе с Жаном интриговать против нее, не стараясь разрушить их замыслов? Говоря по правде, это значило бы сделать себя посмешищем и слишком облегчить им задачу.

Молодая женщина стала придумывать средства не дать себя в обиду и мысленно отыскивала себе союзников, Если бы она являлась здесь единственным страдательным лицом, если бы для нее дело шло лишь о том, чтобы помешать Томье жениться на Розе, всякое сопротивление, пожалуй, было бы напрасно. С того момента, когда Томье солгал ей накануне, на него нельзя было больше полагаться. И ничто не могло его остановить, если он действовал заодно с Превенкьером и Розой. Обманутая женщина ни в ком не встречала поддержки. Материально она была бессильна, а с нравственной стороны у нее не было никакого права.

Но измена Томье осложнялась изменой Валентины. И это обстоятельство моментально изменяло положение: на сцену выступал Этьен. Жаклина хорошо знала мужа. Этот сладострастный человек, неспособный ни на какое усилие, когда дело шло о его богатстве и чести, был способен на всякие неистовства, когда угрожали помешать его удовольствию или даже нарушить его покой, Показать ему Валентину, осыпанную его золотом и готовую променять щедрого любовника на Превенкьера, значило подвергнуть опасности жизнь всех участников ловкой интриги. Томье, друг Жаклины, был его любимым приятелем, Томье, мечтающий жениться на Розе и помогающий сближению Превенкьера с госпожой де Ретиф, становился тотчас для Этьена последним человеком.

Жаклина испугалась опасностей, которые могло повлечь за собою разоблачение коварства двух вероломных друзей, и решила прибегнуть к этому отчаянному средству только в случае последней крайности. Но кроме него существовали другие, более мягкие средства. Веселая жизнь, тесно соединявшая всех этих существ, которые восстали теперь друг на друга, подстрекаемые своими потребностями и мечтами, представляла поле битвы, на котором должны были действовать различные партии. Друзья уже исполняли роль разведчиков, и каждый добровольно или бессознательно должен был играть роль в беспрерывных схватках, которые обещали принести успех одним и поражение другим.

Первая стычка произошла между Жаклиной и Маршруа. У Леглиза был нанят близ Нельи участок земли, тщательно устроенный для игры в лаун-теннис. В теплое время года было принято около трех часов пополудни собираться туда для спорта, разговоров, завтраков и волокитства. Каждый имел право привозить своих знакомых. Таким образом, здесь часто сходилось до тридцати и сорока человек, которые рассеивались по усыпанной песком площадке, по зеленеющим откосам и под навесами палаток.

В тот день собрание было многочисленным. В загородке для велосипедистов стояло до дюжины машин, которые тщательно обтирал и чистил особый чистильщик. У ворот вдоль забора выстроился ряд экипажей, слышались веселые возгласы. В матче участвовало четверо самых искусных игроков: Томье с госпожой Тонелэ против Леглиза и госпожи де Рово. Сторона Леглиза заметно отставала, и зрители ужасно смеялись над бешенством бесцеремонной госпожи де Рово, которая ругалась при каждом удачном ударе противника.

Под открытым небом, на скамьях и стульях разместились завсегдатаи, к которым примкнули на этот раз Превенкьер с дочерью. За госпожой де Ретиф увивались Бернштейн с Равиньяном, которых она смешила забавными замечаниями. Жаклина сидела в палатке с угощением, возле Маршруа, который кутил с равнодушным видом. Мячи летали один за другим, подбрасываемые твердой и гибкой рукой игроков. Госпожа де Рово промахнулась по мячу, брошенному очень искусно Томье на уровне с землей, и в порыве гнева ударила ракеткой оземь, воскликнув:

— Ах, этот Томье, ему везет как рогоносцу!

— Подождите, по крайней мере, пока он женится, — со смехом подхватил Леглиз.

— О, за этим дело не станет!

Всем стало неловко. Леглиз не любил, чтобы задевали порядок вещей, заведенный в его частной жизни. Поэтому он сказал с надменным видом госпоже де Рово:

— Вместо того, чтобы говорить глупости, будьте повнимательнее к игре. Если так пойдет дальше, мы потерпим постыдное поражение.

И они опять принялись подбрасывать мячи с замечательной ловкостью. При грубой выходке госпожи де Рово Маршруа взглянул на Жаклину. Та продолжала улыбаться.