Акт бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 66

Джона — это воплощенный кошмар.

— Ты не знаешь мою мать. Ты, блядь, никогда даже с ней не встречалась. Не смей, блядь, говорить о ней так, будто ты что-то знаешь.

Я вижу безумие в его глазах и понимаю, что пропала.

Джона расстегивает пряжку ремня и ширинку штанов. Я пытаюсь вырваться, пробраться по полу, увеличить расстояние между нами, но это бесполезно. Комната слишком мала, и мне некуда идти. Моя спина ударяется о стену, и я знаю, что все кончено.

Он падает на меня.

Руками раздвигает мои бедра.

— Кричи, сколько захочешь, Рыжая. Это не имеет значения. Я подсыпал кое-что в последний стакан папы.

Он бьет меня. От удара я отшатываюсь, сознание ускользает. И бьет меня снова и снова, по груди, животу… везде. Когда он врывается в меня, мой разум становится пустым. Я исчезаю в тумане небытия.

Выныриваю из этого тумана только тогда, когда чувствую агонию боли в запястьях.

Я возвращаюсь в свое тело, и паника овладевает мной. Голый и весь в крови, Джона стоит на коленях надо мной с ножом в руках, а мои запястья…

О боже! Мои запястья! Кровь алой рекой стекает по моим рукам, когда я подношу руки к лицу. Слишком много крови. Здесь слишком много крови.

— Джона, что ты наделал?

— Тебе не следовало так говорить о моей матери, — рычит он.

— Черт. Я… я умру, Джона…

На его пепельно-бледном, забрызганном кровью лице отражается едва заметный шок. Вялый и опустошенный член висит между его ног. Парень отшатывается, выронив нож, и звук его удара о дерево звенит у меня в голове.

— Ты… не должна была… говорить это… о моей маме, — шепчет он.

Паника заставляет меня оживать, даже когда я чувствую, что угасаю. Мое сердце сильно бьется, ударяясь о ребра, отбивая отчаянный ритм, пытаясь справиться с шоком…

— Джона. Джона, послушай меня. Если ты бросишь меня вот так, они поймут, что это был ты. Если ты позволишь мне умереть, они узнают, что ты напал на меня.

Он качает головой.

— Нет. Никто не узнает.

— Узнают! Они проведут вскрытие. О, боже, они… — Комната качается. У меня так кружится голова, что я даже ничего не вижу. Слишком много крови. Так много крови. — Они узнают, что ты… изнасиловал меня. Синяки…

— Блядь! — Джона рвет на себе волосы, сгибаясь пополам. — Это все твоя вина. Какого хрена тебе понадобилось говорить это дерьмо!

Как будто щелкнули переключателем, он камнем падает на пол, обхватив голову руками и начинает плакать.

— Отвези меня…в больницу, Джона. Отвези меня и… все будет хорошо.

— Нет! Нет, нет, нет! Я не могу!

— Отвези меня!

Он резко поворачивает ко мне красное, все в пятнах лицо, глаза безумные, как ад.

— Ты расскажешь им, что я сделал!

— Не расскажу. Клянусь. Я скажу… что сделала это сама. Никто никогда… не узнает.

Джона перестает плакать. Он шмыгает носом, вытирая его тыльной стороной ладони. И выглядит как маленький мальчик — ребенок, оправляющийся от приступа гнева.

— Клянешься? Если отвезу тебя, ты скажешь им, что это сделала ты? Не я?

— Клянусь.

Он на секунды задумывается. Секунды, которых у меня нет. И затем…

— Ладно. Но если ты скажешь хоть слово об этом, я, черт возьми, вернусь за тобой, Рыжая. Вот увидишь, черт возьми. И в следующий раз я сделаю так, что будет еще больнее. А затем найду твою гребаную мать и убью и ее тоже.

Меня не волнуют его угрозы.

Он поднимает меня и начинает одевать. Я чувствую себя безвольной тряпичной куклой в его руках. Я так быстро угасаю.

— Я серьезно, Пресли. Клянусь Богом. Я убью тебя. Я вернусь и убью тебя.

Это не имеет значения. Все это не имеет значения.

Я хочу жить.

Я хочу жить.

Я хочу жить.

ГЛАВА 33

ПАКС

— Температуры нет. Никакой лихорадки. Ты сказал, что тебе стало плохо?

Вульф-Холл сильно изменился за последние пару недель. Кабинет медсестры раньше был чуланом для метел рядом с кабинетом Харкорт, но теперь в академии есть свой собственный медицинский отсек. Как это по-американски предприимчиво со стороны школьного совета. Один из наименее используемых классов был переоборудован во время каникул, и теперь это место оснащено медицинским оборудованием, более совершенным, чем все, что вы найдете в больнице Маунтин-Лейкс. Я слышал, что сейчас здесь проводят углубленные занятия по биологии для учеников, которые заинтересованы в поступлении на медицинское отделение. Это также место, где я проходил обследование после донорства костного мозга — было лучше обследоваться здесь, а не ехать вниз по склону, это казалось лучшим вариантом, чем потенциальная встреча с Мередит.

Я злобно смотрю на парня, прижимающего тыльную сторону ладони к моему лбу, давая ему знать, что думаю о его методах измерения температуры. Не то чтобы мне хотелось, чтобы у меня в заднице был градусник. Хотя один в рот, вероятно, был бы уместен.

— И все еще чувствую себя больным. У меня расстройство желудка. С удовольствием предоставлю образец кала, если хочешь.

Парень, Дэнни, смеется. Он набирает несколько заметок в свой айпад, документируя мой фальшивый визит, а затем откладывает планшет.

— Спасибо, но в этом нет необходимости. Вот. Отнеси это на стойку регистрации, а затем отправляйся домой. Отдохни немного. Мне бы не хотелось, чтобы тебе пришлось просидеть целый день на занятиях, если чувствуешь себя плохо. — Он протягивает мне распечатку, похожую на квитанцию, его тон сочится сарказмом. Парень знает, что со мной все в порядке, но что он должен сделать? Сказать мне перестать быть маленьким дерьмом и вернуться к английскому? Мне восемнадцать лет. Я могу просто уйти из академии, и он ничего не сможет сделать, чтобы остановить меня. К тому же парень почти ничего не весит; я легко мог бы уложить его. Хотел бы я посмотреть, как он попытается удержать меня здесь против моей воли. Ему бы не понравились последствия.

Отдаю дурацкую квитанцию школьной секретарше, которая бледнеет, рука дрожит, когда она берет ее у меня, как будто я собираюсь перепрыгнуть через стол и напасть на нее или что-то в этом роде. Потом понимаю, что оставил свой сотовый на стуле в медицинском отсеке, и это просто чертовски здорово. Я направляюсь обратно на другую сторону здания и вижу, как парень, который определенно не является учеником Вульф-Холла, проносит на руках Чейз через дверь в один из компьютерных классов.

Высокий, со светлыми волосами и целой кучей татуировок — плохих, которые можно купить в дешевом магазинчике в переулке на Лас-Вегас-стрип, когда ты бухой. Такие татуировки идентифицируют парня как откровенного мудака-неудачника. Мне кажется, он видит меня, но не могу быть уверен. Если заметил, значит, у него железные яйца, потому что ему явно наплевать, что кто-то его засек.

Дело не в том, что я заинтригован. Нет, это определенно не то. Мне было бы наплевать, если бы Чейз вляпалась в какое-то дерьмо; это должно было случиться рано или поздно, ее рот был таким же колоссально умным в последнее время. Это вибрация, которую я получаю от парня, который грубо затащил Пресли в дверной проем… он выглядел как мудак. Высокомерный. Противный. Парень даже не моргнул, когда увидел меня, как будто я никоим образом не мог представлять для него проблему. Мне это не нравится. Это попахивает высокомерием следующего уровня. В любой другой день я бы с радостью сжег это место дотла и даже не сбился с шага, но это не значит, что случайные незнакомцы могут просто появиться здесь и бродить вокруг, как будто это чертово место принадлежит им.

Я двигаюсь быстро, направляясь в компьютерный класс. Академии сотни лет, поэтому в старинных дверях из красного дерева нет окон. Я не могу шпионить за ними таким образом, поэтому отодвигаю тяжелую деревянную дверь, приоткрывая ее ровно настолько, чтобы заглянуть в комнату через щель.