Акт бунта (ЛП) - Харт Калли. Страница 86

Кусочки медленно складываются вместе.

Однако в них нет особого смысла.

Боже, меня сейчас вырвет.

Застонав, перекатываюсь на бок как раз вовремя, когда меня рвет, содержимое моего желудка устремляется к горлу.

— Господи. Ты чертовски отвратительна. Я знал, что ты в полном беспорядке, но посмотри на себя.

Холод пробирает меня до костей. Меня трясет. Я чувствую приближение смерти. Заставляю себя медленно открыть глаза, хотя моя раскалывающаяся голова протестует. Где мы, черт возьми, находимся? Там стоят машины, выстроенные в ряды. Стены тесные, потолок низкий…

Крытая парковка?

О, Боже…

— Сначала я подумал, что ты нарушила данное мне обещание. Думал, ты рассказала этому тупому придурку, что произошло дома, но потом я получил от него сообщение, и понял, что ты все-таки держала свой хорошенький ротик на замке. — Безумный смех Джоны отражается от бетонных стен. Я с трудом принимаю сидячее положение, стараясь не сблевать снова, когда мой желудок переворачивается, и вот он, присев на корточки в полуметре от меня, вертит в руках нож.

Это тот же самый нож, который я взяла в свою спальню той ночью — из папиного поварского набора. Тот самый, которым он вскрыл мне вены. Страх пронзает мои нервные окончания, когда я вижу, как лезвие ловит свет и злобно блестит. Теперь он выглядит еще острее. Еще более смертоноснее.

— Этот придурок сказал, что расквасит мне лицо огнетушителем, если я вернусь в Маунтин-Лейкс на папину вечеринку, — говорит Джона, улыбаясь. — Я дам ему десять баллов из десяти за креативность. Огнетушитель? Это было бы чертовски больно, Прес.

Мое зрение двоится, затем снова сливается, когда я пытаюсь дышать сквозь боль.

— Ради бога, Джона. Почему ты не можешь просто… оставить меня в покое?

— Мне не нравится твой друг, — говорит он, игнорируя меня. — Он пригрозил вызвать полицию, если я не буду болтаться здесь, в Нью-Йорке, и ждать его. Сказал, что скажет им, что моя машина подвезла тебя к больнице той ночью, когда мы развлекались. Сказал, что натравит на меня своего маленького друга и выведает все мои грязные секреты. Вот как я узнал, что ты не сказала ему правду. — Джона подается вперед. Я чувствую его злобный взгляд на своей коже, как тысячу ползающих насекомых. Я чувствую себя грязной. Мерзкой. Больной. — Если бы он знал, что я трахнул тебя в ту ночь, — напевает он, проводя пальцами по линии моей челюсти, — не думаю, что он стал бы угрожать. Если бы знал, что это я перерезал тебе вены, он бы пришел за мной. Могу сказать, что ты ему нравишься, по тому, как он говорил со мной в твоей дурацкой гребаной школе…

— Остановись, Джона. Просто… прекрати, блядь!

Но он этого не делает.

— Он задира, твой Пакс Дэвис. Думает, что может просто так уколоть меня и заставить делать то, что ему нравится? У него на уме еще кое-что, сестренка. Ты знала, что я встречаюсь с ним сегодня вечером? Он тебе это сказал?

— Нет! — Хотя теперь это имеет смысл — как разозлился Пакс, когда мы появились в его отеле. Как он продолжал пытаться заманить меня в ловушку, заставить вернуться домой. Он разговаривал с Джоной, пытаясь выяснить, что происходит между нами, потому что я взяла с него обещание никогда больше не спрашивать меня об этом. Почему Пакс не мог просто оставить это в покое?

Джона крепко сжимает нож в одной руке, задумчиво покусывая ноготь большого пальца.

— Когда мы закончим здесь, я собираюсь разобраться с ним следующим, понимаешь. Я выпотрошу этот кусок дерьма и вытащу его внутренности. Он не имеет права угрожать мне. Никто не смеет этого делать.

— Здесь повсюду камеры, — устало говорю я. — Твое лицо будет на записях. Они поймут, что это был ты.

Джона бросается вперед, хватая меня за горло.

— Я буду в гребаной Мексике прежде, чем они поймут, кто я такой, ты, тупая тварь. Меня там ждет целая жизнь. Розарито, детка. Мне все равно, если я никогда не вернусь. Когда закончу то, что начал с тобой, и заставляю этого ублюдка заплатить за его высокомерие, я буду счастлив, как свинья в дерьме.

— А как насчет… папы? — хриплю я. — Он узнает, что ты… сделал.

— Мне уже все равно. Наш отец — слабое, жалкое подобие человека. Ничтожество. Я рад, что он узнает, что это был я.

— Джона…

Он встряхивает меня, поднимает руку и приставляет нож к моему глазу. Острие зависло в миллиметре от моего зрачка. Если я хотя бы моргну, сталь вонзится прямо мне в мозг. И знаю, что на этот раз его не переубедишь. Нет смысла торговаться.

— Думаю, я трахну тебя снова, Пресли, — усмехается Джона. — В память о старых добрых временах. На этот раз я оставлю тебя в сознании. Можешь брыкаться и кричать сколько угодно. Я хочу видеть страх в твоих глазах, когда я…

Он появляется из ниоткуда, ревущая полоса черной ярости. В одно мгновение Джона прижимает меня к земле, держа лезвие в опасной близости от моего глаза, а в следующее падает с меня, сильно ударяясь о пыльный голый бетон рядом со мной.

Пакс живая, дышащая ярость.

Он стоит надо мной, без куртки, без бейсболки. Костяшки его пальцев в крови. Его обычно холодные глаза полны огня. Я даже не узнаю его. Парень выглядит так, словно вот-вот взорвется, когда поворачивается ко мне и спрашивает:

— Ты ранена?

— Нет. Нет, я… — Я вздрагиваю, резко втягивая воздух. — Только моя голова…

Пакс сосредотачивает свое внимание на Джоне, который с трудом поднимается на ноги, все еще сжимая нож в руке.

— Ты гребаный покойник, — говорит он. Я слышу лед в его голосе. Пакс говорит спокойно, очень четко, но я могу сказать, что он вот-вот потеряет контроль над собой. — Брось нож.

— Ты действительно чертовски глуп, не так ли? — Джона сплевывает. — Какого хрена я должен это делать?

— Если не бросишь его, я собираюсь использовать его на тебе, гребаный псих. И я не буду перерезать тебе вены…

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — Джона брызжет слюной.

— …я засуну эту штуку в твою гребаную задницу и постараюсь хорошенько ее покрутить.

Меня охватывает холодный шок. Он знает. Пакс знает, что это Джона перерезал мне вены, а не я сама. Иначе с чего бы ему так говорить? Пакс раздувает ноздри, направляясь к Джоне.

— С ума сойти, как звук распространяется в таких тесных местах, как это. Ты был бы поражен тем, что я только что, блядь, услышал, — выплевывает он.

— Ты ни хрена не знаешь, — смеется Джона. — И ты ничего не сможешь доказать. Я просто пришел сюда, чтобы убедиться, что с Пресли все в порядке. Вот и все. — Он хихикает, и звук разносится рикошетом по всей парковке.

— Так значит ты не собирался насиловать собственную сестру? — Чистая, неподдельная ненависть сочится из слов Пакса. — Ты не собирался нападать на нее, а затем, черт возьми, убить?

Мне казалось, что я уже видела Пакса злым раньше. Оказывается, нет. Вены на его шее и руках гордо вздымаются, когда парень шагает к Джоне. Он — нечто смертоносное и беспощадное, чего следует бояться.

Однако Джона не видит в глазах Пакса зверского желания убивать. Он бросается вперед, готовый рискнуть быть схваченным, чтобы попытаться обойти Пакса… добраться до меня. Это худший ход, который тот мог бы сделать.

Пакс рычит, врезаясь в Джону. Они одного телосложения, одного роста, но это не имеет значения. Пакс одержим. Он швыряет Джону на землю, и они вдвоем сплетаются в борьбе в путаницу из рук и ног. Джона наносит серию ударов, которые выглядят так, будто причиняют боль, но Пакс даже не вздрагивает. Он представляет собой ужасающее зрелище, когда отбивается от каждого удара и продолжает наступать на Джону. Среди хаоса я не вижу ножа. В конце концов, слышу, как он с грохотом падает на землю, и бросаюсь вперед, отбрасывая его в сторону, чтобы ни один из них не смог им воспользоваться.

Было бы ужасно, если бы Джона использовал его на Паксе.

И так же плохо, если бы Пакс использовал его на моем брате. Джона был бы мертв, но Пакс мне нужен здесь, а не запертый за решеткой. Я не могу позволить ему убить его. Не могу.