Ночная Сторона Длинного Солнца - Вулф Джин Родман. Страница 20

Гагарка пересек комнату и хлопнул в ладоши; из глубины стекла появилось бесцветное лицо монитора.

— Мне нужен Кровь, — сказал ему Гагарка. — Говорит бык, с которым он столкнулся на старой Палустрийской дороге. — Он повернулся к Шелку. — Иди сюда, патера. Встань перед стеклом. Я не хочу, чтобы они зыркали на меня.

Шелк сделал, как ему сказали. Он уже говорил через стекла раньше (одно висело в комнатах прелата в схоле), хотя не часто. Сейчас он обнаружил, что во рту пересохло. Он облизал губы.

— Кровь недоступен, сэр, — бесстрастно сказал монитор. — Может быть, кого-либо другого?

— Мускус, возможно, — сказал Шелк, вспомнив имя, которое упомянул Гагарка.

— Боюсь, только через несколько минут, сэр.

— Я подожду, — сказал Шелк. Изображение растаяло, стекло стало опалово-серым.

— Хочешь посидеть, патера? — Гагарка подтолкнул к его ногам стул. Шелк сел, пробормотав благодарности.

— Не думаю, что было слишком умно попросить Мускуса. Но, может быть, ты знаешь, что делаешь.

Все еще глядя на стекло, Шелк покачал головой:

— Ты сказал, что он работает на Кровь, вот и все.

— Только не говори, что ты со мной, ладно?

— Не скажу.

На этот раз Гагарка промолчал, и их обоих окутало молчание. Такое же, как молчание Окна, подумал Шелк, как молчание богов: нависающее, ждущее. Стекло Гагарки было очень похоже на Окно; все стекла такие, хотя они намного меньше. В конце концов, как и Окна, стекла были чудесными творениями времен Короткого Солнца. Что о них говорила майтера Мрамор?

Сама майтера, бесчисленные неподвижные солдаты, которых показал Внешний, и вообще все похожие личности — все хэмы любого вида — были прямо или косвенно чудесными вещами, непостижимым образом созданными в Витке Короткого Солнца, и со временем (возможно очень скоро) должны были уйти. Их женщины редко рожали детей, и в случае майтеры это было…

Шелк тряхнул плечами, сурово напомнив себе, что, скорее всего, майтера Мрамор намного переживет его — он может умереть еще до тенеподъема, если решит не обращать внимания на указания Внешнего.

Монитор появился вновь:

— Сэр, не хотите ли выслушать несколько предложений? Пока вы ждете?

— Нет, благодарю вас.

— Я мог бы слегка выпрямить ваш нос и что-нибудь сделать с прической. Мне кажется, вам бы это понравилось.

— Нет, — повторил Шелк и добавил, скорее себе, чем монитору: — Я должен подумать.

Серое лицо монитора тут же почернело. Казалось, все стекло полностью исчезло. Черные маслянистые волосы курчавились над сверкающими глазами, от которых Шелк в ужасе оторвал свой взгляд.

Как пловец, который вырывается из волны и обнаруживает, что глядит на предмет, который он не выбирал, — летнее солнце, облако или верхушку дерева, — так и Шелк обнаружил, что глядит на рот Мускуса, на его губы, более красные, полные и нежные, чем у любой девушки.

Приглушая страх, он сказал себе, что подождет, когда заговорит Мускус; и когда тот не нарушил молчания, заставил себя начать:

— Сын мой, меня зовут патера Шелк. — Подбородок задрожал; прежде чем продолжить, он стиснул зубы. — Мой мантейон находится на Солнечной улице. Или, я должен сказать, уже не мой, вот почему я хочу поговорить с Кровью.

Привлекательный юноша в стекле ничего не ответил и не дал понять, что услышал его слова. Чтобы опять не попасть в ловушку блестящего и дикого взгляда, Шелк стал осматривать комнату, в которой стоял Мускус. Он последовательно оглядел богатый ковер, картины на стенах, стол, уставленный бутылками, и два изысканных кресла с мягкими малиновыми спинками и искривленными ножками.

— Кровь приобрел наш мантейон. — Как оказалось, он уже объяснял дело одному из кресел. — Я имею в виду, что, по-видимому, он заплатил налоги и перевел все имущество на себя. Теперь нашим детям будет очень тяжело. Всем нам, будь уверен, но особенно детям, если мы не сможем заключить какое-нибудь другое соглашение. У меня есть несколько предложений, и я бы хотел…

На краю стекла появился трупер [33] в посеребренных боевых доспехах. Пока он говорил с Мускусом, Шелк с легким потрясением сообразил, что юноша едва достигает плеча трупера.

— У ворот новая компания, — сказал трупер.

— Я уверен, — торопливо сказал Шелк, — что еще возможно какое-нибудь соглашение ради твоего же блага — или Крови, я имел в виду. Видишь ли, бог…

Привлекательный юноша в стекле засмеялся, щелкнул пальцами, и стекло стало темным.

Глава четвертая

Ночьсторона

Было уже очень поздно, когда они выехали из города. Небоземли над черной полосой тени были невероятно чистыми и блестящими, и Шелк (который обычно ложился спать рано и вставал на тенеподъеме) никогда не видел их такими; он ехал и глядел на них, и его мысли тонули в чудесных видах. Безымянные горы наполняли ничем не оскверненные долины, которые достигали краев их обширных черных теней. Саванна, степь и прибрежная равнина, окаймлявшая озеро, которое, насколько он мог судить, безусловно было больше, чем озеро Лимна, — все они венчали куполом мрачное ночное небо, а сами купались в солнечном свете.

— Во время ночьстороны случаются странные вещи, — заметил Гагарка, когда они еще шли по грязным и опасным улицам Ориллы. — Не думаю, что ты знаешь об этом, но, зуб даю, это лилия.

— Я знаю, — заверил его Шелк. — Я исповедую, не забывай, так что я слышал об этом. Или по меньшей мере я слышал несколько очень странных историй, которые я не имею права повторять. Ты, наверно, видел, как все это происходит, и воочию это должно быть еще более странно.

— Так вот, я собираюсь сказать тебе, — продолжал Гагарка, — что никогда не слышал ни о чем более странном, чем то, что мы собираемся — или попытаемся — сделать. И не видел ничего более странного тоже.

Шелк вздохнул:

— Могу ли я говорить как авгур, Гагарка? Я понимаю, что мои слова оскорбят очень многих людей, но Наша Грациозная Фэа знает, что я не хочу оскорблять их. Могу ли я сказать их тебе, Гагарка, хотя бы раз?

— Если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь услышал то, что ты собираешься сказать, ну, я тоже не хочу.

— Совершенно напротив, — заявил Шелк, возможно немного слишком горячо. — Я бы хотел, чтобы это услышал весь город.

— Говори потише, патера, или так и произойдет.

— Я рассказал тебе о том, как бог говорил со мной. Помнишь?

Гагарка кивнул.

— Я думал об этом, пока мы шли. Откровенно говоря, нелегко думать о чем-нибудь другом. Прежде, чем я поговорил с… с этим несчастным Мускусом. Да, прежде чем поговорить с ним, например, я должен был хорошо подумать над тем, что хочу рассказать ему. Но я не подумал — или подумал, но недостаточно. По большей части я думал о Внешнем; и не столько о том, что он сказал мне, сколько о том, что вообще побудило его говорить со мной и как это ощущается.

— Ты все сделал великолепно, патера, — к удивлению Шелка, сказал Гагарка и положил ему руку на плечо. — Ты все сделал правильно.

— Не согласен, хотя и не буду спорить. Но я хотел сказать, что на самом деле нет вообще ничего странного в том, что я делаю, или в том, что ты помогаешь мне это делать. Разве солнце когда-нибудь уходит, Гагарка? Разве оно когда-нибудь гаснет, словно лампа, которую ты или я можем погасить?

— Не знаю, патера. Никогда не думал о таком. Неужели может?

Шелк не ответил; он молча шел по грязной улице, не отставая от Гагарки.

— Мне кажется, не может. Ты бы не увидел небоземель во время ночьстороны, если бы оно ушло.

— Это все боги, Гагарка. Они все время говорят с нами, в точности так же, как солнце светит все время. Когда между нами и солнцем появляется темное облако, которое мы называем тенью, мы говорим, что это ночь, или ночьсторона, термин, который я никогда не слышал, пока не оказался на Солнечной улице.