Ночная Сторона Длинного Солнца - Вулф Джин Родман. Страница 52

Еще не дойдя до конца лестницы, он уже пожалел, что оставил трость Крови в селлариуме. Сев на кровать, он размотал совершенно холодную на ощупь повязку. Он бросил ее в стену, так сильно, как только смог, и заново наложил, потом снял обувь и надел чистые носки.

Он должен встретиться с Кровью в желтом доме на Ламповой улице. С Кровью может прийти Мускус — или кто-нибудь такой же плохой, как Мускус. Шелк свернул триптих, положил его в обитый сукном ящик из тика, застегнул пряжки и выдвинул складную ручку. Это, а еще Писания, которые он возьмет перед выходом; гаммадион Паса уже на шее, четки в кармане. Будет благоразумно взять святую лампу, масло и еще кое-что. Рассмотрев и отвергнув полдюжины возможностей, он все-таки взял ключ, лежавший под кувшином для воды.

С молодой орлицей на защищенной рукавицей левой руке, Мускус стоял на мокрых белых плитах у фонтана Сциллы, голова гордо поднята, спина прямее, чем у любого гвардейца. Он оглянулся; все они смотрели на него из глубокой тени портика: Кровь, советник Лемур, его кузен — советник Лори, комиссар Мошка и еще полдюжины остальных. Мускус мысленно потряс стаканчик с костями.

Орлица была приучена сидеть на запястье и брать приманку. Она знала его голос и научилась связывать его с пищей. Когда снимут ее клобучок, она увидит фонтан и текущую воду там, где текущей воды практически не осталось. Пришло время научить ее летать — но этому он не может научить никакую птицу. Орлица вернется к доске с приманкой… или нет. Время бросать кости.

Через плеск фонтана донесся приглушенный голос Крови: «Не торопи его».

Кто-то спросил, чего он ждет. Он вздохнул, зная, что не может откладывать дальше. Не может задержать мгновение, после которого, возможно, никогда больше не увидит принадлежащую ему птицу.

Небо было пусто или казалось таким, небоземли спрятались за бесконечным ослепляющим сиянием солнца. Летуны, даже если они и летали где-то недалеко, тоже были невидимы. Далекие поля, видневшиеся над верхушками деревьев по ту сторону стены, изгибались вверх, в небо, исчезая в голубой дымке. Озеро Лимна казалось кусочком зеркала, вставленного в виток, и напоминало безвкусное украшение в дешевой картинной раме.

Время бросать.

Как будто зная, что должно произойти, юная орлица зашевелилась. Мускус кивнул себе.

— Вернись ко мне, — прошептал он. — Вернись ко мне.

И потом, как если бы кто-нибудь (какой-то вмешавшийся бог или сумасшедшая дочь Крови) управлял ею, правая рука пошла вверх. По собственной воле она схватила украшенный багровыми перьями клобучок и сдернула его. Юная орлица подняла крылья, как будто собиралась взлететь, потом опять сложила их. Возможно, он должен был надеть маску. Если сейчас орлица клюнет его в лицо и не убьет, шрам останется на всю жизнь; но гордость не разрешала ему поступать так.

— Вверх, Сокол! — Он поднял руку, наклоняя ее, чтобы понудить птицу к полету. На долю секунды он подумал, что она вообще не собирается лететь.

А потом огромные крылья, казалось, отбросили его назад. Орлица летела медленно и неуклюже, при каждом взмахе кончики ее крыльев чиркали по сочной траве — к стене и налево, мимо ворот, опять налево вдоль травяной дорожки. На мгновение Мускус подумал, что птица возвращается к нему.

Зрители в портике бросились врассыпную, как куропатки. Если у стены флигеля она повернет направо и перепутает загон для котов с клетками…

Сейчас выше, на уровень стены, и опять налево. Отдаленный гром от взмахов могучих крыльев пронесся над его головой. Теперь выше, и еще выше, все еще кружась и поднимаясь вверх, подальше от обожженной солнцем лужайки и опаленных жарой крыш. Юная орлица поднималась все выше и выше, чернея в ярком свете, пока, как и поля, не исчезла в небесном просторе.

Когда все остальные уже ушли, Мускус все еще стоял на месте, затеняя глаза от безжалостного солнца. Спустя долгое время Заяц принес ему бинокль. Он приложил его к глазам, но ничего не увидел.

Глава десятая

Кот с раскаленным докрасна хвостом

Лишившись тайны ночи, Ламповая улица опять стала знакомой и безопасной. Шелк, который часто ходил по ней, обнаружил, что давно знал несколько лавок и даже широкие, недавно отлакированные двери желтого дома.

Полная женщина, открывшая дверь в ответ на стук Журавля, очень удивилась его приходу:

— Еще ужасно рано, патера. Сама только что встала. — Она зевнула, как будто хотела это доказать, с запозданием прикрыв рот. Ее розовый пеньюар сочувственно распахнулся, между разошедшихся краев жарко выглянула белая выпуклая плоть.

Мимо нее сочился горячий воздух дома, несший с собой запахи сотни несвежих духов и уксусную вонь разлитого вина.

— Я должен встретиться здесь с Кровью ровно в час дня, — сказал Шелк. — Который час?

Журавль уже проскользнул мимо них в гостиную.

Женщина не обратила на него внимания.

— Кровь всегда опаздывает, — рассеянно сказала она и провела Шелка через низкую арку, завешенную нитями с гремящими деревянными бусинками, в маленькую контору. Открытые дверь и окно выходили в тот самый дворик, который он представлял себе прошлой ночью; несмотря на это, в конторе казалось жарче, чем на улице.

— Мы уже пытались изгонять бесов. — Полная женщина заняла единственное удобное на вид кресло, оставив Шелку стул из полированного дерева без подлокотников. Уронив свой мешок на пол, он с благодарностью сел на него и положил ящик с триптихом на бедра, держа между коленями львиноголовую трость Крови.

— Я пошлю кого-нибудь за подушкой, патера. Здесь я разговариваю со своими девочками, и твердые стулья лучше. Они не дают им уснуть, а узкие сиденья заставляют думать, что они растолстели; кстати, чаще всего так и есть.

Воспоминание о жареных помидорах укололо Шелка виной, хорошо сдобренной голодом. Быть может, через эту неряшливо одетую женщину говорит какой-то бог?

— Оставь все как есть, — сказал он ей. — Мне тоже надо научиться поменьше любить свой живот и кровать.

— Ты хочешь поговорить со всеми девочками сразу? Один из твоих так и сделал. Или я могу рассказать тебе.

Шелк отмахнулся от вопроса:

— Мне неинтересно, что эти конкретные бесы сделали здесь, и я не собираюсь обращать внимание на их злые проделки, чтобы не поощрять их. Это бесы, и их присутствие нежелательно; вот все, что я знаю, и если ты — и все живущие здесь — желаете мне помочь, больше мне ничего знать не надо.

— Хорошо. — Полная женщина поправила пухлые подушки и откинулась на спинку кресла. — Ты веришь в них, а?

Тот самый момент.

— Да, — твердо сказал Шелк.

— А один из твоих — нет. Он произнес много молитв, прошелся по всему дому и все такое, но он думал, что мы все сошли с ума. Он был примерно твоего возраста.

— Доктор Журавль думает точно так же, — сказал ей Шелк, — хотя у него седая борода. Он не говорит этого так резко, но именно так и думает. И конечно, он тоже считает, что я сумасшедший.

Полная женщина горько улыбнулась:

— Угу, догадываюсь. Кстати, я — Орхидея. — Она протянула ему руку так, как будто ожидала, что он ее поцелует.

Он ее пожал.

— Патера Шелк, из мантейона на Солнечной улице.

— А, то старье? Еще открыто?

— Да, конечно. — Вопрос напомнил Шелку, что вскоре все может измениться, но лучше об этом не упоминать.

— А мы нет, — сказала ему Орхидея. — До девяти, так что у тебя куча времени. Но сегодня наша самая большая ночь, как обычно, я была бы благодарна, если бы ты к этому времени закончил. — Заметив, наконец, что он упорно отводит глаза, она без особого успеха поправила края розового пеньюара.

— Мне понадобится не больше двух часов, чтобы совершить первоначальные ритуалы и собственно церемонию, при условии, что все будут сотрудничать. Но, может быть, лучше подождать, пока приедет Кровь. Прошлой ночью он сказал, что хочет встретиться со мной здесь, и я уверен, что он захочет принять участие в церемонии.