Правда, которую мы сжигаем (ЛП) - Монти Джей. Страница 63

— Я думаю, может быть хуже, — он поднимает голову, глядя на меня. — Время не лечит. Оно помогает тебе забыть, а она не заслуживает того, чтобы ее забыли. Буду ли я помнить через десять лет, как она пахла? Или как она выглядела, когда улыбалась? Нет. Она станет воспоминанием, а Рози была больше чем воспоминанием, Рук.

Вот что такое горе. Это палка о двух концах.

—Я знаю, что она была. И она всегда будет больше для нас. Мы справимся с этим вместе. Мы всегда с этим справляемся.

Наступает тишина, ветерок проносится вокруг нас, и я смотрю, как ветер подхватывает один из лепестков пиона.

Он парит в воздухе, плывя по течению.

Свободный и с крыльями.

И я думаю, что это способ Рози сказать нам, что мы справимся и что с ней все в порядке.

Каждый день в году для кого-то плохой день.

Двадцать четвертое июня может стать вашим днем рождения, лучшим днем в вашей жизни, а где-то в мире кого-то убивают.

Десятое октября может стать днем вашей свадьбы или помолвки. День, о котором нельзя было и мечтать. Тем не менее, через три дома живет маленькая девочка, потерявшая в тот день родителей в автокатастрофе.

Ваш лучший день всегда будет равен чьему-то худшему.

Я никогда раньше об этом не задумывалась. Я не думаю, что многие люди делают это, пока не испытают это на себе.

Двадцать девятое апреля превратилось из обычного дня, обычно солнечного, в основном проведенного в школе, в день, который я пропускала мимо и без задней мысли двигалась вперед, в день, который я никогда не забуду.

Сегодня раскол в душе ноет немного сильнее. Нервы, которые были разорваны, пульсируют в ожидании соединения. Мой мозг чуть настойчивее напоминает мне, что человека, с которым я пришла в этот мир, больше нет.

Я ходила сегодня утром на ее могилу и увидела, что кто-то уже оставил пионы, ее любимые цветы, но решила оставить и те, что купила. Она заслуживает всех цветов. Я думала о том, чтобы посидеть, остаться и поговорить. Чтобы рассказать ей о моей жизни, но все казалось таким негативным, и я не хотела обременять ее этим.

Как глупо. Я не хотела грузить могилу своими проблемами.

Я хотела остаться там, закрыть глаза и почувствовать себя так, будто мы под одеялом в ее постели. Болтаем о нашей жизни, смеемся, мечтаем о нашем будущем. Я хотела почувствовать ту связь, которая была у меня, когда она была жива.

Но я просто не могла этого сделать. Я не чувствовала ее там.

Это был просто надгробный камень с ее именем. Розы не было.

Я подумала, может, я сломалась? Ты же должен что-то чувствовать на кладбище, верно? Итак, если я не могла чувствовать ее там, куда я собиралась? Почувствую ли я когда-нибудь эту связь снова?

Вот что я чувствовала сегодня. Постоянно искала ее и знала, что никогда не найду ее.

Я толкаю дверь в общежитие, радуясь, что мой сосед по комнате в классе. Это значит, что я смогу свернуться калачиком в своей постели и плакать, и никто не будет задавать мне никаких вопросов. Небрежно скинув туфли, я иду к своей кровати и заползаю под одеяло.

Я поворачиваюсь всем телом к стене и делаю прерывистый вдох, не замечая, что сдерживаю себя. Слезы медленно капают на белые простыни. Я — сгусток разных эмоций, и все они кружатся внутри меня, как ребенок, рисующий пальчиками.

Чувство вины. Грусть. Злость.

Но тот, кто ударил сильнее всех, был недостоин.

Я была дерьмовым близнецом. Я была той, у кого был багаж, той, кто была измученной и злой. Я не заслуживала жизни, а Роуз заслуживала. Она бы сделала для своего будущего гораздо больше, чем я собиралась. Ее мечты были ярче, более достижимы моих.

Мир остановился, когда она умерла. И если бы это был я, он бы продолжал вращаться.

Это должна была быть я.

Это то, что я кричала отцу после того, как посмотрела это видео. Когда я увидела, что он так легко предпочел Розмари мне.

Это должна была быть я.

И поскольку он выбрал неправильный вариант, я решила, что он не получит свой талон на питание. Он забрал ее у меня, поэтому я собиралась забрать у него его деньги.

Изначально я планировала убить его после того, как увижу это, но я хотела, чтобы он страдал. Я хотела, чтобы он познал эту боль, чтобы он прожил свои дни сломленными, голодными и пустыми.

Так что я столкнулась с ним в нашей гостиной и сделала то, что заставило меня уйти. Для него это было удобно, идеальный предлог, чтобы запереть меня и заставить молчать. Но я не ожидала, что буду жить. Я читала, что, если ты будешь делать это определенным образом, у тебя не будет возможности выжить.

Вертикальные шрамы на обоих моих запястьях пульсировали.

Видимо, я сделала недостаточно, потому что врачи успели наложить швы прямо перед тем, как отправить меня привязанной к носилкам. Я хотела умереть, так как Роуз не было здесь, потому что было бы несправедливо, если бы мы не были здесь вместе, потому что мой отец не имел права выбирать что-то подобное.

Теперь у меня остались эти шрамы как напоминание о том, что я даже не могла правильно умереть. Я провела много времени в психиатрической больнице, планируя выбраться и отплатить отцу за то, что он сделал, придумывая способы уничтожить его, потому что я поняла, что он сделает все за деньги.

Даже если бы мне удалось покончить с собой, он все равно продолжал бы делать ужасные вещи, чтобы остаться на вершине пищевой цепи Пондероз Спрингс.

Единственный способ остановить его — убить, а я не могла дождаться этого дня.

Всхлип вырывается из моей груди, вытекая из меня, как яд. Он обжигает и разрывает горло, когда накапливается. Я закрываю рот рукой, дрожа от слез, и они текут немного быстрее.

Эта суровая реальность, которую я никогда не хотела принимать сегодня, как поезд.

Это осознание того, что ты старше своего близнеца. Этот монументальный удар под дых, потому что триста шестьдесят пять дней без нее. Это день рождения, Рождество, все эти воспоминания, которые она так и не создала. Еще одно напоминание о том, что, когда она умерла, я тоже. Я просто продолжала существовать.

— Сэйдж?

Переворачиваюсь на кровати, смотрю на дверь.

Лира и Браяр стоят в арке, держа в руках пакет с конфетами и фильмами.

— Ты сказала, что тебе нравятся «Шестнадцать свечей», верно? Мы не могли вспомнить, говорила ли ты что-то о кислом Skittles или обычном, поэтому взяли оба, — говорит Лира, покачивая сумкой в воздухе.

— Как вы сюда попали?

Браяр достает из кармана заколку для волос.

— Эти замки просты и… — засунув руку внутрь своей клетчатой рубашки, она вытаскивает косяк. — Я стащила это у Рука на днях.

Хотя я действительно не хочу, я немного улыбаюсь.

— Маленький Воришка теперь начинает обретать смысл, — говорю я ей.

Она пожимает плечами.

— Мое воровство стало здесь очень кстати.

Провожу рукой под носом, вытирая попавшие туда сопли и слезы. Они обе выглядят такими обнадеживающими, приходя сюда, чтобы подбодрить меня или, по крайней мере, дать мне передохнуть от печали.

Они знают о сегодняшнем дне.

— Спасибо, ребята, но я не совсем в настроении. Я думала, вы все будете с парнями.

— Они проводят выходные в домике родителей Сайласа в Портленде. Им нужно было время, нужно было пространство, чтобы быть где-то с Сайласом. И мы подумали… — Браяр смотрит на Лиру в поисках помощи.

— Мы подумали, что можем сделать то же самое для тебя, — заканчивает она за нее.

— Я просто… — мычу я, пытаясь больше не плакать, ненавидя это чувство слишком уязвимой. — Я просто думаю, что сегодня мне нужно побыть одной. Я думаю, мало что может сделать это лучше, не сегодня.

Думаю, именно поэтому мне нравится играть. Находясь на сцене, я могу свободно выплеснуть свои эмоции через персонажа, и никто не сомневается в этом, потому что они думают, что это просто часть сценария. Я могу быть ранимой, мягкой, нежной.

Не этот постоянно язвительный, озлобленный человек.