Мертвая тишина - Тамоников Александр. Страница 3

Когда Шубин планировал переход линии фронта, он думал, что придется брать врагов, что называется, «в ножи» – внезапно атаковать и всех вырезать. Но такая тактика могла сработать только при условии внезапного нападения. Если кто-то из немцев не спит, если он успеет закричать, подать сигнал тревоги – все, операция провалена. Прибегут другие немцы из соседних окопов, в ход пойдут уже не только ножи, но и винтовки с автоматами – и ни о каком прорыве через линию фронта речи быть не может. Только стремительное нападение разом на всех, находящихся в окопе, обеспечивало возможность скрытого продвижения дальше.

Но теперь, находясь в нескольких метрах от вражеской позиции, Шубин разглядел возможность другого развития событий. Правее немецкого окопа шла ложбинка, припорошенная снегом. Что, если проползти по этой ложбинке? Тогда враги их не заметят, и они попадут в немецкий тыл без шума, совершенно скрытно.

Шубин дернул напарника за локоть и, когда тот повернулся к нему, указал рукой на ложбинку. Коростылев вгляделся в ту сторону, понял замысел командира и кивнул, мол, все понял. Затем пополз в ту сторону. Шубин последовал за ним.

Они ползли медленно, очень медленно, капитан начал замерзать, хотя было, в общем, не холодно. Ага, вот и ложбинка. Они спустились в нее – и теперь уже не видели ни поля, ни немецкого окопа слева. Двинулись по ложбинке вперед. Ползли, ползли… Они ползли, казалось, целую вечность. Наконец, взглянув влево, Шубин увидел над собой снежный склон. Значит, они миновали линию окопов и уже находились в овраге. Он приподнял голову, огляделся. Так и есть! Они прошли!

Дальше можно было двигаться немного быстрее. Теперь они уже не ползли, а шли, пригнувшись. Коростылев, шедший первым, еще и просеивал снег между пальцев – он искал растяжку или торчащий из земли взрыватель мины. И дважды он нащупывал такой взрыватель; это место они обходили стороной.

Так они продвинулись метров на сто. Потом оба, не сговариваясь, взглянули друг на друга и кивнули. Оба одновременно пришли к заключению, что дальше мин не должно быть – не будут же немцы минировать овраг на всем его протяжении! Это было бессмысленно. Значит, теперь им можно было идти быстрым шагом, можно было даже бежать. И они перешли на быстрый шаг. Так они прошли около километра, постепенно поднимаясь. Овраг делался все мельче, это был уже не овраг, а ложбина. А потом и ложбина исчезла, слившись с местностью.

Передовая осталась позади, они вышли в немецкий тыл. Пора было подумать о том, чтобы взять языка.

Внезапно сержант резко присел, почти лег на землю; Шубин, следуя примеру напарника, сделал то же самое.

– Что случилось? – спросил он шепотом.

– Вон там, возле того холма, только что мелькнул огонек, – так же шепотом ответил сержант.

Это могло означать только одно: где-то здесь располагалась тыловая немецкая часть. Ведь никаких деревень здесь не было.

– Ну-ка, давай посмотрим, что тут у нас… – прошептал Шубин.

Разведчики легли на снег и поползли вперед, к тому месту, где Коростылев видел огонь. Они ползли от куста к кусту, от сугроба к сугробу. Так они постепенно приблизились к нужному им месту. Теперь стало ясно, что впереди располагается немецкий блиндаж. А дальше, если хорошенько приглядеться, можно было разглядеть еще один такой же блиндаж. Но блиндажи разведчиков не интересовали. Конечно, можно было надеяться на то, что враги спят и видят сладкие сны. И их можно будет прикончить всех вот так, во сне, оставив одного для допроса. Но так мог рассуждать только неопытный разведчик, так мог рассуждать мальчишка. А Шубин и Коростылев не были мальчишками. Они оба были опытными воинами и знали, что перед ними – хитрый и тоже опытный враг. Скорее всего, кто-то один в блиндаже не спит, караулит вход. И как только они туда сунутся, то нарвутся на пулю, караульный поднимет шум – и все, их разведка на этом закончится. Хорошо, если удастся уйти отсюда живыми, но без всякой информации.

Нет, им было нужно место, где находится один немец. Пусть даже он не спит, пусть стоит на посту – но чтобы он там был один. А чаще всего часовые стоят на посту возле какого-нибудь склада… Не сговариваясь, разведчики повернули и поползли в обход блиндажей. Им нужно было найти место, где находится склад. Ведь если тут располагается немецкая тыловая часть, значит, она что-то охраняет – снаряды, продукты, медикаменты. Вот такой склад им и нужно было искать.

То ползком, то перебегая от дерева к дереву, разведчики отошли от блиндажей. И вот перед ними появился холм очень правильной формы. Ясно было, что этот холм – искусственный и под ним скрывается тот самый немецкий склад. А значит, где-то поблизости должен находиться часовой.

И не успели разведчики об этом подумать, как увидели этого часового. Он расхаживал на пятачке возле входа в склад. Спать он точно не собирался и то и дело поглядывал по сторонам. Над его плечом торчало дуло винтовки. Шубин обратил внимание, что деревья возле склада все были спилены, и подобраться к часовому под их прикрытием было невозможно. Однако он не сомневался, что разведчики выполнят эту задачу. Это облегчалось тем, что их было двое. И оба знали, как использовать это преимущество: им даже не нужно было заранее договариваться, как именно.

Шубин тронул сержанта за плечо и подал ему знак ползти левее. А затем шепнул:

– Совой кричать умеешь?

Коростылев молча кивнул и пополз в указанную сторону. Шубин сбросил с себя вещмешок, снял винтовку и достал из кобуры пистолет. Стрелять из пистолета он не собирался: оружие ему было нужно в качестве кастета. Приготовившись таким образом, он стал подкрадываться к часовому, используя те моменты, когда тот отворачивался и шел в другую сторону. Но вот капитан достиг предельного расстояния, на котором он мог остаться незамеченным. Дальше подбираться было нельзя – надо было ждать, когда ему на помощь придет сержант.

И вот в ночной тишине внезапно раздалось уханье совы. Судя по всему, птица находилась совсем близко. Немец, видно, сомневался, что совы могут охотиться в зимнее время. Он насторожился, снял с плеча винтовку. Держа ее на изготовку, он двинулся в ту сторону, откуда доносился совиный крик. Сделал шаг, другой… И тут ему на голову обрушился сильнейший удар, от которого часовой осел на снег, теряя сознание.

…Очнулся он довольно скоро, но в совершенно незнакомом месте. Вокруг не было ни склада, ни блиндажей, где находились его товарищи. Вокруг был густой лесок. Дернувшись, немец понял, что руки у него связаны, а во рту находится кляп.

Увидев, что язык очнулся, Шубин придвинулся к нему и сказал на немецком:

– Ага, вот мы и пришли в себя. Это хорошо. Теперь можно побеседовать. Будешь честно отвечать на вопросы – сможешь остаться в живых. Станешь юлить, врать – буду резать тебя на части. Все понятно? Кивни, если понятно.

Немец несколько раз кивнул. Он явно хотел жить, и он был готов говорить. Это устраивало Шубина, хотя он знал, что потом его будет мучить совесть. Ведь он не собирался оставлять языка в живых – он просто не мог этого сделать, потому что им предстояло идти еще вперед, в глубину вражеской обороны, не меньше десяти километров, а затем возвращаться обратно, и часовой будет им обузой.

– Значит, мы договорились, – заключил Шубин и вынул кляп изо рта пленного.

Отплевываясь, тот заговорил:

– Да, я готов вам рассказать все, что знаю, господин офицер. Но учтите: я знаю не очень много, ведь я простой рядовой…

– Как твое имя?

– Карл Шмидт.

– А как называется часть, в которой ты служишь?

– Второй батальон 383-го стрелкового полка.

– Что ваша часть здесь делает?

– Мы охраняем склады с артиллерийскими снарядами. Но если говорить честно, охранять там нечего – склады почти пустые.

– Почему так?

– Потому что армия готовится к отходу. Артиллеристам приказано расстрелять все имеющиеся запасы снарядов, чтобы не тащить их назад в тыл. Поэтому все последние дни наши артиллеристы ведут усиленный обстрел русских позиций. Вчера вечером мы отправили на передовую последние ящики со снарядами.