Не надо, папа! (СИ) - Тукана Эпсилон. Страница 250
Глава 94. Вкусный
94
Карин не спала. Просто лежала у себя в комнате в темноте и…
Чувствовала.
Любой другой человек на ее месте, наверное, видел бы только темноту, прислушивался к тишине убежища, надеясь выловить какой-нибудь характерный звук. Она же умела больше.
Стоило прикрыть веки, прервать поток информации от глаз, и ей в полной мере открывались слои, которые не мог ощущать никто более. Только она. На самом деле, Карин чувствовала все время, даже с открытыми глазами, однако с закрытыми всегда лучше воспринимаются и вкусы, и звуки. Чакра не была исключением. В каком-то смысле она тоже имела вкус.
Очагов вокруг было много. Справа ярусом ниже — целый рассадник: экспериментальные образцы и будущие подопытные. Совсем не впечатляющая чакра, по большей части слабая. Время от времени один из огней вдруг становился ярким, разгорался и разрастался, словно перезревшая звезда, а затем взрывался, как и полагалось сверхновой. Это были подопытные Орочимару-сама, над которыми он все еще экспериментировал с ферментом Джуго. Экспериментальные образцы периодически взрывались, и находиться поблизости от решетки в такие моменты было достаточно неприятно, а вот наблюдать за вспышками маленьких сверхновых из своей уютной комнатушки уже стало для Карин своеобразным хобби. Подопытные взрывались не так уж и часто. В последнее время все реже, и ее это огорчало, но тем большую ценность обретал каждый отдельный взрыв.
Сзади, за макушкой, по лабиринтам коридоров перемещался одинокий очаг, металлически холодный и неприятный. Каждый раз, когда Карин ощущала эту чакру, она казалась ей мокрой, будто очаг регулярно роняли в лужу, а он не успевал просыхать, или сам выделял кожей жидкость, как амфибия.
У очага нет кожи. Но почему-то мне все равно кажется, что он мокрый и металлический.
На этом этаже больше никто не жил, а коридор не вел ни в какие толковые места, так что мокрый-и-металлический явно направлялся к ее комнатке. Ему было еще далеко, а потому Карин продолжила валяться и исследовать окрестности.
Последний огонек чакры над головой, на два яруса выше, она оставила на десерт. Ощущать этот очаг было еще приятнее, чем наблюдать вспышки сверхновых в камерах с заключенными подопытными. Он появился менее года назад, и Карин далеко не сразу поняла, кому принадлежит эта прелесть. Очаг маячил где-то в окрестностях, но она всякий раз с ним разминалась и лишь полгода назад наконец выяснила, что это новый фаворит Орочимару — Учиха Саске.
Когда она концентрировалась на этой чакре, ей казалось, что тесная комнатка и все убежище Орочимару растворяются и исчезают без следа. В зажмуренное лицо дул прохладный ветер, резкими порывами налетал на деревья, поднимал кругом сильнейший шелест и затихал. Но воцарившийся покой, как правило, был временным. Где-то в глубине этого очага дремал грозовой шторм. Вибрация отдаленных раскатов грома проходила через все тело, вызывая мурашки и томительное предвкушение надвигающейся бури. Наверное, такой же экстаз можно было испытывать, наблюдая за хищником, готовящимся к смертельному броску. Мышцы в напряжении, он плавно припадает на передние лапы, пасет свою жертву, практически не дыша.
Такой чистый…
Карин мечтательно вздохнула. Одержимость потрясающе вкусной чакрой Саске начинала походить на откровенную наркоманию, но ничего с собой поделать она не могла. Всякий раз, оставаясь в одиночестве в своей комнате, Карин перебирала все очаги в округе и в конце концов переходила к последнему — очагу Саске. Она растворялась в его чакре, купалась в ней, пропускала через свою душу, вздрагивала от холодных мурашек и испытывала почти физическое наслаждение.
В ее жизни было мало приятного. Приятными скорее были промежутки покоя, когда о ней забывали и раны от укусов успевали хоть немного затянуться. Чакра Саске распахнула для Карин вселенную. Откинула границы узкого прежде мирка куда-то к рубежам мироздания, куда вселенная еще не успела расшириться. Как-то вдруг оказалось, что на земле есть не только ад, но и рай, просто раньше вход в него был Карин недоступен, потому что находился в деревне Скрытого Листа, но никак не в деревне Скрытой Травы.
Она вспомнила о местах, из которых она была родом, и сердце придавило тяжелым грузом неприятных воспоминаний.
«Как печально видеть шиноби без родины», — первое, что сказал Орочимару, когда увидел ее.
До этого Карин не задумывалась о том, что у нее могла бы быть Родина. Она с рождения жила с матерью в деревне Скрытой Травы, и местные сделали все, чтобы убедить ее, что она — чужая. Ей постоянно напоминали, что она никчемна и бесполезна, а свою полезность вечно приходилось доказывать, подставляя нежное тело под укусы чужих людей. Отвратительных людей. Карин все еще являлись в кошмарах воспоминания о запахе госпиталя, окровавленных бинтах, вони крови, гноя и лекарств. В ушах звенели стоны раненых. Тело болело от укусов, кожу стягивали высохшие слюни, а от зловонного запаха изо рта очередного раненого, разевающего пасть, хотелось блевать, но всякий раз приходилось сдерживаться.
Сейчас-то запоздало приходило осознание, что на самом деле она была бесценна и без нее сотни и тысячи шиноби скончались бы от ран, но в самой деревне ей не давали почувствовать собственной важности. Местным это было невыгодно.
Карин ненавидела свой дар. Ей казалось, что она не человек, а просто сосуд панацеи, из которого всякий считает своим долгом испить. Наблюдая бесчисленное множество раненых, Карин не раз задумывалась о том, что сил на всех не хватит и в конечном итоге ее опустошат до дна и выкинут. Так же поступили с мамой.
Она никогда не была никому по-настоящему нужна. Именно она, а не ее способность. В то же время к генинам деревни относились иначе. Карин казалось, это потому, что она действительно никчемна, тогда как остальные генины на порядок выше и полезнее нее, однако экзамен на чунина, на который ее отправили в качестве дежурной аптечки для настоящих генинов Травы, показал, что эти ребята еще более никчемны, чем она. Вот только в провале экзамена обвинили в первую очередь ее. Не их.
…шиноби без родины…
С тех пор Карин не раз задумывалась о том, что все могло быть иначе, если бы ее родная деревня некогда не пала. Возможно, дома она была бы нужна и любима? Узумаки. Узумаки Карин. Ей несложно было догадаться о своем происхождении, хоть мама никогда и не рассказывала ей о настоящей родине. Деревня Скрытого Водоворота. Какой она была?
В дверь вежливо постучали. Карин вздрогнула, вынырнула из размышлений и отлипла от вкусного очага Саске.
— Вхожу, — предупредил металлический и вечно мокрый.
Наконец-то добрался.
Карин приподнялась на локте и потянулась за очками на прикроватном столике. Очки у нее были все те же, еще со времен жизни в Скрытой Траве. Одежда тоже осталась старая.
Дверь приоткрылась, и на полу растянулась полоса желтого света. Заглянул Кабуто.
— Спишь?
Карин молча покачала головой.
— Для тебя есть задание.
Новое задание предвещало новые укусы. Карин со вздохом поплелась за Кабуто, жалея, что ее покой наедине с чакрой Саске продлился недолго.
Но ее ожидал сюрприз.
В зале у огромной змеиной морды с горящими желтыми глазами стояли лучшие шиноби Орочимару-сама. Карин слышала, когда-то их называли Четверкой Звука, однако нынче их команда сократилась до трех человек.
Карин не нравилась их чакра. Чакра многорукого Кидомару казалась какой-то грязной, будто смешанной с сажей и в то же время кишащей муравьями. Чакра лицевой стороны двухголового сиамского близнеца с синими губами была ледяной настолько, что от его присутствия становилось больно. Стоило принюхаться к нему, и словно острые и холодные осколки стекла рассекали Карин сердце. Она тут же отшатывалась и пыталась мысленно отгородиться от ранящей чакры. В то же время чакра заднего походила на бездну, способную засосать в свою черноту любого, кто к ней притронется. Карин слабо представляла, как чакра может засасывать, но захлестывающие ее ассоциации зачастую были лишены логики. Чакра Таюи напоминала концентрированную кислоту. Она была наиболее неприятной из всех, возможно, потому, что девушка не пыталась удерживать эту кислоту внутри себя, а была совсем не прочь выплеснуть ее на окружающих.