Холодные Небеса (СИ) - "Мафия Маффин". Страница 19

А ангел тем временем присел, свесив ноги с края крыши, и взмахивал руками, будто дирижируя невидимым оркестром. Ещё один Гвардеец бросился на Бальтазара, а последний стал медленно обходить Демона В Красном слева, чтобы напасть на сгрудившихся позади посетителей клуба.

Натаниэль тоже находился в отчаянном положении. Лючия молча бросалась на него снова и снова, и каждый еë удар мог оказаться смертельным. Парируя одни выпады мечом и уклоняясь от других, ангел отступал и загонял себя в ловушку. Позади бушевало пламя. Впереди свистело лезвие нагинаты. У Нейта был только один выход: контратаковать и ранить ту, что была ему дороже жизни. И, разумеется, он бы скорее согласился умереть. Треск пламени оглушал, жар сдавливал горло. Почувствовав, как на глазах выступают слëзы, ангел отбил последний удар и закрыл глаза. Если это был конец…

Внезапно раздался вскрик, а в нос ему ударил едкий запах смолы и горелой плоти. Открыв глаза, Натаниэль опешил: Лючия лежала на земле, царапая ногтями чëрную корку, покрывшую еë правую руку. Нагинату она выронила, и оружие сейчас лежало прямо перед ним.

— Успеешь ещё героически умереть, Ангел Огней, — раздался раздражëнный голос слева.

Приняв боевую стойку, Накир уже формировал новый шар тлеющей смолы. Натаниэль чувствовал исходившее от голубоглазого ангела презрение, но, кажется, сейчас они были на одной стороне.

— Накир! Но… Как? Откуда ты?

— Обсудим позже. Просто дай мне помочь.

— Спасибо. Только, прошу, не делай ей больно! Я остановлю еë!

— Конечно, остановишь… — метнув снаряд, Накир отбросил Лючию на землю и закатил глаза.

Девушка жалобно закричала: вязкая обжигающая смола приклеила еë руку и тело к асфальту, причиняя невыносимую боль. Вторая еë рука шарила по земле, ища оружие, но Нейт придавил нагинату ногой.

— Пожалуйста… Ей же больно… — едва ли не плакал он.

— Чëрт возьми, будь благодарен за то, что она не сможет убить нас или угробить себя, — прорычал, сосредоточившись, Накир: его смоляная ловушка еле сдерживала метавшуюся девушку.

— Лючия! — обезумев от очередного еë вскрика, Натаниэль бросился к любимой, и в этот момент нагината, дрожа, медленно оторвалась от земли.

Накрыв девушку своим телом и придавив еë к земле, ангел закусил губу: горячая смола невыносимо обжигала. Схватив еë за запястье, он склонился к самому еë уху:

— Лючия! Очнись, умоляю тебя, очнись! Я никогда не причиню тебе вреда, слышишь? Ты не должна этого делать! Пожалуйста, не надо, Лючия! Слышишь?

Однако нагината, медленно поднявшись в воздух, уже выбрала себе цель, и Накир, в отличие от Натаниэля, успел это заметить. Оставалось только одно мгновение и только один выход, и, выругавшись, ангел бросился вперëд. Почувствовав на затылке брызги крови, Нейт обернулся. Накир стоял, разведя руки в стороны, и лезвие нагинаты торчало из его груди. Широко открытые глаза смотрели на спасëнного ангела, но в этом взгляде не было ни упрëка, ни презрения.

— Спасай то… Что тебе дорого… И скажи спасибо ему…

С этими словами Накир повалился набок, в бушующее пламя. Прерывисто дыша, Натаниэль ещё крепче сжал запястья Лючии, тем самым разрушая засохшую смоляную корку. Окровавленная нагината поднялась в воздух ещё раз и медленно повернулась, целясь ангелу в спину. Это был конец, и это Нейт знал наверняка: больше его никто не спасëт.

— Прости, Накир… И ты, Лючия, прости. Я люблю тебя.

Оружие стремительно рванулось вперëд и вдруг замерло, едва коснувшись испачканной в крови толстовки. Натаниэль задержал дыхание, но смертоносное лезвие не двигалось, лишь мелко дрожа, словно от холода. Точно так же дрожала напряжëнная до предела ладонь Лючии, а из еë нижней прокушенной губы сочились серые капельки. Опомнившись, ангел схватил нагинату за рукоять и прижал еë к земле, вернув в ладонь еë хозяйки.

— Спасибо, Лючия. Спасибо. Я знал, что ты справишься.

Роджер лежал на крыше, глядя за разгорающимися звëздами. Странное дело: с момента первого знакомства с ангелами и демонами его необъяснимо тянуло наверх. Улочки и кирпичные ракушки Смиттауна внезапно стали для него слишком тесными. Однако здесь вместе с чувством абсолютной свободы куда острее чувствовалась и собственная уязвимость.

— Тебе бывает страшно?

— Конечно. Как и всем в этом мире, — тихо ответила Лерайя, подложив руки под голову.

— И как с этим справиться?

— Зависит от того, чего ты боишься, Роджер, — серьёзно ответила она, хотя прекрасно знала ответ.

— Знаешь, я ведь всегда ощущал себя таким слабым, незначительным рядом с ними. Ни на что не влиял, ничего не решал…

— Врëшь, — улыбнулась девушка, — причëм врëшь самому себе. Так не бывает, Роджер. Иногда ты просто не можешь сделать так, как хочешь. Но каждое твоë действие влияет на десятки жизней, и каждый раз, когда ты не совершаешь ничего плохого, ты сам так решаешь. Ты хороший, Роджер, и чтобы поступить так, как хочется, тебе нужно больше, чем плохим людям. Но ты сознательно избегаешь неверных поступков, и это твоя воля.

— Знаешь, порой мне кажется, что как раз сознательно-то я допускаю ошибки, а вот когда отпускаю ситуацию и доверяюсь интуиции, выходит гораздо лучше, — вздохнул парень.

— Тогда поступай так. Не все решения стоит обдумывать. Те, кто рассуждает о благе слишком много, разочаровываются в нëм.

— Это как?

— Ну, смотри: ты любишь цветы?

— Да.

— Отлично. Я тоже. А теперь подумай, что есть цветок. Это просто промежуточная форма растения, красивая приманка для насекомых, заставляющая их выполнять роль в процессе размножения. Их аромат — лишь хитроумная комбинация запахов, делающая цветы более привлекательными. Всë это ради их выгоды и выживания. Совсем не так красиво, как раньше, верно?

— Ничуть, — улыбнулся Роджер, — мне всë равно нравятся цветы.

— Мне тоже, — прижавшись к нему, ответила Лерайя, — но я это к чему: некоторые вещи не надо глубоко анализировать. Нужно просто любить их. Помнишь мою мечту?

— Конечно.

— У этой мечты нет врага страшнее разумных доводов. Ни архангелы, ни архидемоны не развязывают и не затягивают войну. А вот долгие рассуждения о том, почему мир невозможен, а война — единственно правильный образ существования, действительно поворачивают историю.

— Хорошо, — согласился Роджер, — тогда я просто буду любить твою мечту… И тебя.

— Спасибо, — она повернулась, и две слегка печальных серых искорки внимательно уставились на парня.

Он хотел бы, чтобы весь мир исчез. Остался где-то далеко внизу. Чтобы не было вражды, страха и смерти. Чтобы осталась только эта крыша, и на ней — они двое. Сердце билось ровно, совсем не так, как пишут в книжках, однако Роджер знал, что чувствует. Его любовь к Лерайе была другой: спокойной и тëплой.

— Хочешь увидеть мой истинный облик? — внезапно спросила она.

— Д-да, наверное… Да. Хочу, — растерялся Роджер: он ведь никогда не задумывался, какая она, настоящая Лерайя.

— Я не стану читать твои мысли, поэтому ты сам скажешь мне, что почувствуешь, увидев меня такой, — немного отодвинувшись, девушка легла на спину, и еë тело начало меняться.

Теперь она была чуть выше двух метров ростом. Еë кожа стала гладкой и блестящей, похожей на покрытый росой цветок. Между ног, словно обутых в высокие сапоги с двумя пальцами, тянулся длинный гибкий хвост с полумесяцем на конце. Из плеч Лерайи росли однотонные длинные лепестки, скрывавшие руки и доходившие до пояса, а сзади на шее был воротник из каплевидных причудливых бутонов. Голова еë была похожа на человеческую, но лишëнную рта, а на макушке под сложенными лепестками мерцала нежно-голубая сердцевина. Роджер затаил дыхание, глядя ей в глаза, которые из серых тоже стали небесно-голубыми. Лерайя сама была прекраснейшим цветком, который ему доводилось видеть…