Сумеречный сказ - Локин Кайса. Страница 22

— Вань, а поведай мне, что Кирилл стережёт?

Удивлённо Баюн на Марью взглянул и на долю секунды аж дар речи потерял.

— Ты же сама знаешь, что он страж меж Явью и Навью. Кирилл следит, как бы никто к нам не пожаловал из живых, ибо обратно уже не вернётся. Воды Смородинки зачарованы и опасны для…

— Для тех, у кого сердце бьётся, да-да, — перебила его Марья. — Но я о другом, — напрягся Баюн, догадываясь, о чём речь пойдёт. — Что он в том гроте охраняет? Токмо не говори мне, что в горах Отшельницах самая дивная пещера во всей Нави — ни за что не поверю.

Упрямством была наделена Марья не по годам, а посему знал Ваня, что спорить с ней тухло — всё равно на свой лад поступит и доберётся до истины. Вздохнул Баюн глубоко и принялся сказку сказывать, правду в слова лукавые закутывая.

— Знаешь, жил да был на свете один царь…

— Нечего мне тут свои сказки рассказывать, — отмахнулась девочка, отворачиваясь. — На меня твои чары не действуют.

О способностях кота Баюна устрашающая молва по Яви шла. С малых лет в нём талант сказителя жил, а как попал Ваня в Навь, так и развил дары, природой данные. Облик исполинского кота, наделённого волшебным голосом, с годами Иван приобрёл. Мог он любого заговорить и задурманить, волю покорить и со свету белого проводить. Шептались в Яви, что иногда вечерами путники одинокие кота встречали и в лапах когтистых его навсегда пропадали. Однако ж голос колдовской власти особой над обитателями Нави не имел.

— Так ты просто послушай, не поддаваясь чарам, — Баюн расплылся в улыбке, заправляя себе за ухо выбившуюся из хвоста прядь волос.

— А зачем мне сказки слушать, если я тебя о ином спросила, а? — резко обернулась Марья, губы поджимая.

— Сказки сладки, а истина горька.

— Баюн, — чуть ли не зарычала Марья, вызывая у Вани звонкий смех. Любо было ему девчонку шутливо изводить. — Смейся-смейся, я тебе потом припомню.

— На угрозы мать твоя падка, тебе не к лицу. А сказку ты всё же послушай, глядишь, поймёшь что-то.

Вздохнула Марья глубоко, постаралась все мысли во взгляд испепеляющий вложить, однако ж кивнула и подпёрла кулачками подбородок, приготовившись слушать. Уселся поудобнее Баюн и завёл рассказ голосом бархатным:

— Жил да был на свете один царь, и желал он править всем миром сразу. Утопали его хоромы высокие в богатствах и яствах, слава о нём повсюду стелилась скатертью тёмной. Был этот царь хитрым и подлым, жадным и скользким. Всего ему на свете мало было: в походах старался захватить как можно больше земель, толпами уводил с собой пленных и красавиц, а всё награбленное золото уносил в своё царство. В недрах высокого терема располагались просторные комнаты, где целые горы сокровищ скопились да ослепительно сияли. Боялся царь: как бы кто богатства его не уволок. Мучился, маялся, изводил себя думами тяжкими, да до того дошёл, что сам в сокровищнице спать начал и никого к себе не подпускал. Страдания месяцами тянулись, покуда не отважился царь довериться людям. Слыхивал он, что в землях его обитал колдун злой, который одним только видом своим пугал до влас серебряных всякого. Явился колдун на зов, и принялся царь его просить сокровища защитить. «Пусть каждого, кто токмо осмелится посягнуть на золото моё, проклятия страшные одолеют», — приговаривал царь. Согласился колдун, однако ж не просто так всё было…

Замолчал Баюн, якобы вспоминая, что же дальше в сказке с царём и колдуном приключилось. Не подумал он, как историю закончить лучше, ведь не знала Марья правды всей об отце своём. Не ведала она, что рассказ этот был про то самое злато, что в горе у Кощея хранилось. Не представляла даже, что события те наяву были и Владимир в них не последнюю лепту внёс.

— Не молчи же, расскажи, что после было, — упрашивала девочка, не заметив, как заслушалась гласом ладным.

— Мала ты ещё, чтоб продолжение знать, — отрешённо проговорил Баюн, мысленно оплеуху себе отвешивая.

— А зачем же сказывал тогда, коль дитятко я? Потехи ради?

— Не серчай. Расскажу непременно позже, а покуда пойдём, ночь уж на дворе, — оборотень кивнул на пасмурное небо, словно мог видеть солнце сквозь дымку.

— Откуда знаешь? Здесь сумерки вечные, время совсем не различимо, или ты своим особым зрением глядишь? — пренебрежительно фыркнула Марья.

— А ты прислушайся к лесу и всё поймёшь, — Баюн легонько щёлкнул девочку по носу.

Нахмурилась Марья и, обиженно на Ваню взглянув, собралась и пошла прочь, не обращая внимания на оклики друга. Она, хоть и не подала виду, всё же стала вслушиваться в звуки Сумрачного леса, пытаясь отыскать перемены, на кои намекал оборотень. Однако ж сказка Ивана уж слишком её тронула и не давала покоя, отвлекая от прочих дум. Чувствовала Марья, что злато в сокровищнице отца связано с богатством того царя. Поэтому и решила девочка во всём разобраться сама.

В Тёмном тереме Кощея горница целая отдана была под шкафы с грамотами, трактатами и свитками. Туда-то и направилась Марья, желая смысл сказки понять. Принялась девочка по полкам рыскать и всё на заветные корешки украдкой поглядывала: были у Кощея по чёрной магии книги, для Марьи пока что запретные. Перелистав всё доступное, просмотрев свитки в поиске крупиц знаний, убедилась девочка, что нужное ей в сокровенных трактатах таилось и надобно было на них хоть мельком взглянуть. Но как только отыскала Марья «Заговоры на крови», так тут же в горницу Владимир вошёл. Увидал он, что дочь за пазухой спрятать пыталась, и разозлился страшно:

— Что сказано было? Разве я разрешал тебе это читать? — огнём зеницы Кощея пылали, ужас вселяли. — Нельзя тебе к этим свиткам прикасаться! Мала ты ещё слишком. А теперь отдай, я жду.

Ни слова вымолвить Марья не могла, взгляд испуганно отводила, но медленно ручку протянула и возвратила свиток. Крепко сжал его Владимир и хотел уже вновь нравоучения прочитать, но взглянул на дочь, и сердце сжалось. Не мог он на неё серчать долго, ибо обожал безмерно.

— Прошу тебя, Марья, — мягко проговорил Владимир, девочку к себе прижимая, — не трогай эти свитки. В них много тайн и зла, с коими ты пока что справиться не сможешь. Я за тебя переживаю, светоч мой. Ты же не хочешь беду на нас накликать?

— Нет, батюшка, не хочу, — пролепетала девочка.

— Хорошо. Впредь тогда будь аккуратнее и умнее. Теперь ступай спать. Поздно уже.

Проводил Кощей дочь до комнаты, поцеловал на прощание и оставил на попечение Варвары, которая уж поджидала и спать укладывать Марью желала. Спросила она меж делом, что случилось. Марья от матери никогда ничего не скрывала, а потому-то и рассказала и про сказку Баюна, и про поход в библиотеку, и про стычку с отцом.

— На свете много страшных заклинаний существует, что душу могут выворачивать да голову пуще яда дурманить, — проговорила Варвара, одеяльцем накрывая дочь. — Не рискуй, милая, не стоит тебе ещё в это всё влезать да грани колдовства познавать. Не понаслышке отец твой знает о том, что бывает, когда осторожностью пренебрегают, — и, пожелав доброй ночи, оставила девочку одну.

Однако не шёл всё сон, маялась Марья — любопытство нездоровое её обуяло так крепко, что решилась она в сокровищницу Кощея тихонько пробраться. Тёмный терем в горах Отшельницах располагался, от всех любопытных был надёжно скрыт валунами, а к порогу его вели узкие и длинные лестницы, спрятанные в уступах камней. Однако знали обитатели дома, что пробраться к ним можно было ещё и через проход тайный, скрытый в пещере Змея Горыныча. Там-то, за лабиринтом мрачных коридоров и зачарованными дверьми, хранились богатства Владимира. Доселе никогда Марья в тех местах не бывала, но молву про проход слуги часто по углам шептали и про Кирилла ужасы сказывали. Поговаривали, что любой дурак, кто решится Кощея обхитрить, непременно в лапы Горыныча попадёт, а головы дракона настолько ужасны, что дух испустить мигом можно.

Как бы то ни было, не боялась Марья облика Змея, с которым много раз виделась, да и воровать она ничего не собиралась. Миновав всех слуг и ступая только на носочках, добралась наконец девочка до заветного прохода. Зажгла она огонёк меж пальцев и в коридоры ступила, ко всем звукам прислушиваясь. Понимала, что дорога к озеру с самоцветами где-то рядом находится, а потому идти аккуратно надо — попадаться Кириллу совсем не хотелось.