Баламут 2 (СИ) - Горъ Василий. Страница 24

— Это было бы неплохо. Но перед тем, как заняться этим делом, скажи спасибо своим подружкам — я задолжал им по паре жизней…

— А мы ему — добрый деся-… — начала, было, Долгорукая, но опоздала — матушка метнулась к ней и сжала в костедробительных объятиях. В кои веки полностью забыв про этикет.

Вслушиваться в то, что она при этом говорила, я не стал — технично накрылся маревом, выскользнул в коридор и услышал «грозный» рык:

— А ты куда намылилась?! Я тебя никуда не отпускала!

«Ну вот, теперь попала и Язва…» — мысленно хохотнул я, парой-тройкой волчьих скоков долетел до двери в ванную, ворвался в помещение, врубил свет, покосился на артефактную панель управления каменкой сауны, понял, что хочу выспаться не на твердой полке, а в нормальной кровати и, быстренько раздевшись, вломился в душевую кабинку.

Мылся добросовестно, но быстро и не выпускал из «виду» силуэты всех трех женщин. Поэтому, заметив, что они двинулись в мою сторону, в темпе смыл с себя остатки жидкого мыла, вырубил воду, выбрался наружу и влез в банный халат. Вернее, не влез — он почему-то оказался тесен в плечах и не сошелся на груди. Тем не менее, на талии все-таки запахнулся, так что я завязал пояс, взял из шкафчика чистое полотенце и протер «ежик». Чтобы высушить хоть что-нибудь. А через несколько секунд услышал голос Язвы, донесшийся с порога:

— Можешь заходить, он уже одет. И обрати внимание на то, как на нем сидит халат…

Матушка вошла в ванную следом за «моими» женщинами, пристально оглядела меня с головы до ног и успокоено хмыкнула:

— Ну да, так и есть, заматерел. Но прическа… Так, я его забираю!

— А кто нам будет мылить спинки, грудки и все такое? — закапризничала Шахова.

— Вас двое. Поможете одна другой… — отбрила ее моя родительница, вцепилась в мое предплечье и потянула к двери. А уже через полминуты втолкнула в спальню, вернула на место створку, рывком развернула меня к себе и… уткнулась лицом в грудную клетку.

Такого варианта выражения чувств в ее исполнении я не припоминал, так что на миг растерялся и выдохнул первое, что пришло в голову:

— Все в порядке, мам…

— Не сказала бы… — мрачно буркнула она, сцепила руки на моей пояснице и тяжело вздохнула: — Я в свое время довольно изучила характер и лексикон Дарьи Ростиславовны, так что сегодня, анализируя, как она тебя хвалит, поняла, что в ее глазах ты ни разу не подросток: с таким уважением, как о тебе, государыня не говорила даже о покойном отце. Об отношении к тебе Язвы можно даже не вспоминать — по моим ощущениям, она живет одним тобой, а со мной и Долгорукой дружит по привычке. Называть эту парочку легковерными дурочками не стал бы даже самый пристрастный злопыхатель, следовательно, ты уже вырос. Но я не могу с этим смириться и убедить себя в том, что мой мальчик может принимать самостоятельные реше-…

— Мам, я вырос для всех, кроме вас с папой… — мягко сказал я и погладил ее по спине. Но столь великодушно предоставленная возможность поворчать была проигнорирована:

— Я сейчас не об этом, а о самостоятельности: раз ты мотаешься по Зоне с Язвой и Бестией, значит, прислушивайся к ним хоть иногда, ладно? Опыта у них хоть отбавляй, тебя они по-настоящему уважают и давно не девочки… в смысле, переросли все детские болезни, а значит, если что и посоветуют, то только по делу!

— Уже, мам… — признался я и на всякий случай дал более развернутый ответ: — Я оценил уровень их знаний, чувствую отношение и советуюсь перед тем, как принять любое более-менее важное решение.

Родительница подняла голову, поймала мой взгляд, убедилась в том, что я не шучу, и одобрительно кивнула:

— Молодец! Я тобой горжусь и на этом, пожалуй, все… хотя нет, не все: Дарья Ростиславовна, конечно, баба волевая и умеет держать себя в руках, но ее нынешнее спокойствие продержится недолго — ваш рейд уже закончился, так что она вот-вот позволит себе хоть немного расслабиться. А что творится в ее душе после гибели дочери, ты знаешь в разы лучше меня. В общем, не выпускай Долгорукую из виду и не позволяй ей уходить в себя слишком глубоко, ладно?

Я кивнул, и матушка, заметно повеселев, умчалась по своим делам. Само собой, не забыв чмокнуть меня в щеку. Я проводил чувством леса ее силуэт, почесал затылок и приложил себя слабым восстановлением, чтобы ненароком не вырубиться раньше времени. Потом подошел к шкафу, снял влажный халат, натянул чистую футболку, трусы и шорты, забрался в постель и, подумав, лег посередине. Хотя обычно при любой возможности старался укладываться с краю, оставляя между собой и государыней Шахову.

Как и следовало ожидать, этот «демарш» не остался незамеченным. Но шутить по этому поводу не подумала даже Язва. Наоборот, чуть приотстав от Бестии, украдкой показала мне большой палец и, как ни в чем не бывало, пошла к своей половине кровати. Эта похвала довольно сильно напрягла, ибо перекликалась с предсказанием матушки, поэтому я, привычно закрыв глаза, чтобы дать женщинам спокойно раздеться и лечь, напрочь заткнул «голос совести». А после того, как правая сторона матраса просела, демонстративно отвел в сторону руку и не ошибся: Дарью Ростиславовну, скользнувшую под одеяло и без колебаний вжавшуюся в мой бок, уже трясло мелкой дрожью!

Шип нашел ближайшую жилу «сам собой», и я, мысленно охнув от той жути, которая творилась в эмоциях Долгорукой, в темпе выпростал из-под второй половины одеяла левую руку и отпальцевал Язве приказ ложиться за нашей венценосной подругой. Затем перевернулся на бок, притянул к себе сгусток душевной боли и принялся гладить по разгоряченной и чуть влажной спине, обтянутой шелковой ночнушкой. А когда меня поддержала Лариса Яковлевна, коснулся губами ушка:

— Даш, мы ее помним, а значит, она с нами… Прямо сейчас… И твоя боль рвет душу и ей… А Ярина настолько добрая и светлая девочка, что ей надо улыбаться… Всем сердцем… И жить дальше так, как хотела бы она…

— Я улыбаюсь… — через вечность выдохнула женщина, помолчала еще немного, вытерла краем одеяла заплаканное лицо и добавила: — Спасибо… За «добрую и светлую», за поддержку, за объятия… И-и-и… я полежу в них еще немного, ладно? А то все эти дни я как-то держалась, а сейчас…

— Лежи, сколько надо… — перебил ее я, чтобы не дать уйти в себя. а Язва с той же целью пошутила:

— Рат, ты чего? Привыкнет!

— Уже… — вымученно отшутилась Долгорукая и зачем-то продолжила: — Просто пока помню, что мы подруги, и не выгоняю тебя с облюбованного места. В общем, цени мое великодушие и отвечай им же. Как можно чаще. Тут Язва попробовала возмутиться, но прервалась на полуслове, так как услышала грустный смешок государыни:

— Меня все никак не отпустит фраза Баламута о том, что Ринка сейчас с нами. Я представляю ее сидящей у изножья кровати, вижу ехидную улыбку и слышу едкие комментарии. Правда, озвучивать тот, который она бы сейчас выдала, не буду, ибо стесняюсь, зато скажу, что так горевать намного легче. И… если вы не возражаете, то я ее еще немного повеселю, ладно?

…За следующие сутки я просыпался раз пять. Три раза по вине Дарьи Ростиславовны, слишком сильно вздрагивавшей во сне, и дважды благодаря любимому кошмару с китайским огневиком. В трех первых случаях засыпал через считанные минуты: оказавшись в моих объятиях, Долгорукая довольно быстро расслаблялась и «переключалась» на каналы с более веселыми снами. А в двух последних валялся чуть ли не по получасу, невидящим взглядом пялясь в темноту и тщетно пытаясь успокоить заполошно бьющееся сердце. Поэтому «окончательное» пробуждение приятно удивило: я «выплыл» из сна в реальность на удивление спокойно и комфортно, почувствовал, что полон сил, и не ощутил никакого дискомфорта из-за того, что обнимал Бестию, скажем так, несколько фривольно.

Да, для того, чтобы выскользнуть из-под одеяла, не разбудив «своих» женщин, пришлось постараться, но я все-таки справился с этой задачей, выполнил «обязательную программу» и оккупировал верхнюю полку сауны — моих в блоке не обнаружилось, отправляться на поиски было лениво, а мысль о возможности как следует погреться бередила душу.