Кровь, которую мы жаждем (ЛП) - Монти Джей. Страница 28

Дениз Бохарт и по сей день живет в Пондероз Спрингс, замужем за бывшим парнем Табиты и проводит свои дни как домохозяйка на пенсии. Люди перешептываются, когда видят ее рядом, а она до сих пор не может рассказать о случившемся.

Студенты годами утверждали, что слышат ее шаги, когда находятся ниже уровня, или видят ее дух, парящий среди рядов томов. В каждой упавшей книге, потерянном предмете или ночном стуке обвиняют призрак башни Колдуэлл.

Мисс Табита Флер.

Я знаю, что вокруг этого места много предательства, и общая энергетика Холлоу Хайтс жутковата. И все же я не могу не найти его красивым. Вся эта искусная готическая архитектура, каменные горгульи, мраморные фонтаны и открытое пространство создают захватывающий дух кампус.

Может быть, это потому, что я знаю, каково это, когда люди воспринимают меня как жуткую. А может быть, потому что я жду того дня, когда люди увидят меня красивой, а не этой извращенной, жуткой девчонкой-жуком.

Бзз. Бзз.

Я достаю телефон из кармана и смотрю на текстовое сообщение от Сэйдж, в котором она сообщает мне, что они с Брайаром уже в пути, я быстро отправляю ответ, затем убираю телефон в задний карман и кладу книги на стол.

Если призрак Табиты действительно обитает в башне, она никогда не беспокоила меня раньше. Возможно, потому что она понимает, что находится в хорошей компании с кем-то вроде нее. Хотя я живу, я тоже призрак, человек, который ценит мрачные помещения такими, какие они есть.

Есть что-то невероятно притягательное в заброшенных местах.

Кладбища, заброшенный мавзолей за районом Ротчайлд, эта пыльная башня — все они порождают страшные мифы и неуместный страх, но под всем этим скрывается одно и то же.

Дом для забытых.

Тех, кто канул в Лету и чья память больше не существует, разве что для того, чтобы пугать людей. Все они кажутся мне домом, а не местом скорби и печали.

Потому что я тоже одна из забытых.

Шорох материала щекочет мне уши, и, обернувшись, я вижу, что одна из белых простыней, которая была задрапирована на одном из бродячих предметов мебели, теперь занимает пол.

Я нахмуриваю брови, мой мозг уже говорит мне, что это просто ветер и ничего больше. Громкий стон сотрясает пол, вибрация тяжелых шагов доносится откуда-то издалека.

В моем животе зарождается страх, подсознание подсказывает мне, что это не просто возраст здания и мощные порывы ветра снаружи.

Оглядываю комнату, чтобы убедиться, что я все еще единственная в башне. Когда я обнаруживаю, что она совершенно пуста, я снова говорю себе то же самое, что и все остальные люди. Твой разум играет с тобой глупые трюки, Лира. Ты просто поддаешься сказкам, слишком много страшных фильмов перед сном.

Еще один стон проникает в пространство, но на этот раз он гораздо ближе. Я смотрю на закрытую металлическую дверь напротив меня и смотрю на нее, пока шум не возвращается. Это звук чьих-то ног, не торопясь поднимающихся по древним ступеням.

Каждый шаг сопровождается истошным криком старого материала, эхо которого доносится до башни, в которой я сейчас стою. В фильмах всегда говорят, чтобы вы не шли навстречу страшной суматохе, но человеческое любопытство — чертова штука.

Я подхожу к зловещей металлической двери, темный цвет которой испещрен пятнами ржавчины от старости, а края украшены засовами. Это не совсем та дверь, которая приветствует, когда ее открывают.

Мое тело наклоняется вперед, ладони прижимаются к прохладной стали. Она настолько холодная, что я едва не шиплю от шока. Ледяное ощущение обжигает кожу, но я не отстраняюсь; вместо этого я наклоняюсь еще дальше.

В воздухе стоит тишина, такая тихая, что почти громкая. Я слышу каждый вздох, вырвавшийся из моих губ, и чувствую, как гулко бьется мое сердце, прижимаю ухо к двери, прислушиваясь к тяжелым шагам, но ничего не слышу.

Позади меня раздается грохот, заставляя меня отпрянуть от двери немного быстрее, чем ожидали мои ноги. Я чувствую, что скольжу назад, и быстро пытаюсь подставить руки, чтобы остановить падение.

Когда мой зад врезается в пол, я вскрикиваю от боли. Болезненность сразу же запульсировала в моей спине, когда я повернула голову, чтобы посмотреть, откуда доносится шум. Сильный ветер сорвал еще одну дощатую панель, отправив лист дерева на пол.

Ветер завывает и хлещет сквозь открытые щели, свистит внутри маленького помещения, которое до этого момента казалось мне весьма очаровательным. Жжение покалывает мое тело, и я смотрю на свои ладони.

Они действительно спасли меня от перелома копчика, но взамен получили побочный ущерб. Неприятные зазубренные полосы прорезают нежную плоть моих открытых ладоней.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки, глядя на отодранные слои кожи — ничего страшного, что мне понадобится медицинская помощь, но мне определенно понадобится куча неоспорина и несколько бинтов.

— Больше никаких страшных фильмов после середины…

Жесткий, леденящий кровь вой открывающейся двери прерывает меня.

Темнота и неизвестные вещи, которые там таятся, никогда не пугали меня. Я никогда не боялась ночных толчков или полуоткрытых дверей шкафа, потому что встречалась лицом к лицу со своим худшим кошмаром и выжила. Я видела худшее, что есть в человечестве, как выглядит настоящее зло, и вышла живой.

Когда я смотрю в зеркало, на меня смотрит тьма, которой все боятся. Мне нечего бояться, когда я — сам страх. Снаружи я осталась той же девушкой, но внутри превратилась в безвестность и смерть.

Поэтому я не удивляюсь самой себе, когда поворачиваюсь лицом к двери, не обращая внимания на то, что может стоять в открытом дверном проеме. Мое воображение представляет всех злодеев и упырей из фильмов ужасов, которых я когда-либо видела, готовясь к тому, что меня ждет демон или слэшер.

Дверь приоткрыта едва ли на дюйм, достаточно трещины, чтобы я заметила, но ничто за ней не пытается прорваться. Я сижу и смотрю еще мгновение, терпеливо ожидая неизбежного испуга, и когда ничего не появляется, я испускаю вздох.

Мог ли ветер быть достаточно сильным, чтобы распахнуть эту дверь? Даже если бы это было так, как она открылась? Я дергала и дергала за эту ручку, когда только поднялась сюда. Ее никак нельзя было открыть без ключа.

О том, как она стоит здесь, распахнутая настежь, проливая темноту, я подумала лишь мельком. Я встаю, вытираю пыль с брюк тыльной стороной ладоней, стараясь не тереть открытые раны о джинсы.

Ветер шумит еще какое-то время, прежде чем из-за двери доносится металлический звон. Его серебристая гармония заставляет волоски на моих руках плясать, а брови приподниматься.

Он просачивается из открытой щели, плавая и запутываясь в свисте ветра. Музыка заставляет меня вспомнить ночь, когда я танцевала с Тэтчером на балу в канун Дня всех святых во время нашего первого семестра.

Вальс был жестким, мы использовали его как отвлекающий маневр, чтобы Алистер и Брайар могли ускользнуть незамеченными, сказал он, когда отзвучала последняя нота. Но даже несмотря на то, что мы почти не разговаривали, ощущение кружения на вощеном танцполе с ним, держащим меня за руку, было ночью, о которой я мечтала несколько месяцев.

Причудливая щипковая мелодия делает противоположное своему возможному предназначению. Мне совсем не страшно; я заинтригована, что бы ни было за этой дверью, играющей музыку, которая так напоминает мне о том, что я чувствовала, находясь в объятиях Тэтчера.

Как это было — вальсировать со смертью.

И уйти невредимой.

Когда я тяну дверь дальше, чувствуя, что она сопротивляется моему усилию, я тяну чуть сильнее, пока она не открывается настолько, что я могу заглянуть внутрь. На верхней ступеньке первой лестницы горит одна-единственная свеча. Я была прав насчет каменных ступеней, идентичных материалу, из которого сделаны стены вокруг.

Свеча мерцает, охватывая лишь небольшой радиус и я едва вижу вторую ступеньку, а все, что ниже, кажется обсидиановой тьмой, поглощающей весь свет.