Кровь, которую мы жаждем (ЛП) - Монти Джей. Страница 68

Но даже этого было недостаточно. Ничего не может быть достаточно после всего, чем мы обменялись. Теперь я знала, каково это — быть обнятой мужчиной, к которому может прикоснуться только смерть, чувствовала его пальцы на своей коже, между бедер и знала, какова на вкус его кровь на моем языке.

Однако это не мешало мне быть жадной.

Я прижималась носом к каждому предмету одежды, висевшему в его шкафу, преследуя его запах. Провела пальцами по запонкам и галстукам. Проследила за черно-белыми клавишами, к которым так часто прикасались его руки.

Накинула на плечи один из его черных кардиганов, планируя взять его с собой. Мои руки пробежались по маленькому письменному столу, притулившемуся в углу, прикасаюсь ко всем его записям, прослеживаю отчетливые штрихи и взмахи его достойного почерка.

По почерку человека можно многое определить.

Например, широкие интервалы между словами Тэтчера говорят о том, что он не любит тесноты и любит быть один. Узкие буквы «е» показывают, насколько он не привязан к эмоциям людей. А намеренная косая точка над I? Ну, это говорит мне о двух вещах.

Как мало у него терпения к чужой неадекватности.

И как сильно он любит резать вещи.

Мое тело распласталось на его простынях. Я лежала в его постели и думала о том, что это был самый долгий период, когда я не видела его. Наблюдать за ним. Находиться с ним в одной комнате.

С тех пор как я вернулась в Пондероз Спрингс после смерти матери, он был там. Почти каждый день, хотя бы мельком, я видела его высокую фигуру. Я не чувствовала его присутствия уже много лет.

Мне хотелось чертовски разозлиться на него. Он знал, чем это было для меня, что это моя навязчивая идея, которую нужно подпитывать. Иногда мне кажется, что ему нравилось быть мужчиной, за которым я религиозно наблюдала, а теперь он ушел.

Забрал это. Вырвал из моих рук мое тайное, прекрасное увлечение. Мое сердце было в смятении, но я никогда не могла по-настоящему расстроиться из-за него. Не так, как он того заслуживал.

У Тэтчера была рутина, система, которой он неукоснительно следовал. До мельчайших деталей. Если бы это было нарушено, это привело бы к хаосу для него.

Не думаю, что он понимал, что он был моим, был моей рутиной, моей гребаной системой. И теперь я была в хаосе без него.

Я позволила себе проваляться еще тридцать минут, прежде чем наконец нашла в себе силы уйти. Возвращаться домой было последним, что я хотела делать, и хотя я любила Сэйдж и Брайар, я не хотела их видеть.

Я сидела в машине за рулем, когда поняла, какой сегодня день. В четверг были шахматы с Сайласом, а я уже давно не играла. Это был идеальный способ развлечь себя, побыть рядом с кем-то, кто мог бы меня понять.

Поездка была долгой и спокойной. Я не включала радио, просто сидел в тишине и слушал гул своего старенького автомобиля, пока наконец не въехал на парковку лучшей психиатрической больницы Портленда.

Сайлас читал «Искусство атакующего», книгу, как я позже узнала, о кибербезопасности, когда я нашла его. Одинаковые белые верхняя и нижняя одежды плотно облегали его крупную фигуру. Он был гораздо шире, чем Тэтчер, и почему-то я всегда чувствовала себя маленькой, когда находилась в его пространстве.

Нам не потребовалось много времени, чтобы сесть за игру. Клетчатая доска располагалась посередине между нами, и мы по очереди передвигали фигуры. Я играла вполсилы, но все равно была рада отвлечься.

— Шах и мат, — негромко сказал он, — Ты, наверное, худшая ученица на свете.

— Может быть, ты хреновый учитель, — говорю я, улыбка тянется к моим губам в шутку. Сайлас отлично играл в шахматы, и если быть честным, я многое узнала об игре от него.

Он наклоняет голову, приподнимая бровь, и это самое близкое подобие улыбки или искренних эмоций, которое я когда-либо получала от него с тех пор, как начала его навещать. Я не помню, чтобы когда-либо видел его улыбающимся, даже в коридорах с Розмари.

Но вы всегда могли видеть это.

Его любовь жила там, в этих глубоких карих радужках.

А теперь...

Теперь она мертва, и его глаза тоже.

— Прости, я не очень внимательна. — Я тяжело выдохнула: — Чувствую себя немного...

— В твоей голове? — Он заканчивает за меня, и я киваю с мрачной улыбкой.

— Знаешь какие-нибудь хорошие способы это исправить?

— Думаешь, если бы знал, то был бы здесь?

Я смеюсь, хотя это не совсем смешно, но мне нравится его сухой юмор. Это приятное изменение темпа.

— Справедливо. — Я пожевала внутреннюю сторону щеки, вопрос, который я хотела задать с момента прибытия, тяжело давил на язык.

С моей стороны было эгоистично спрашивать. Проделать весь этот путь, чтобы он почувствовал, что я использую его для получения информации, но он казался мне последней надеждой.

— Могу я задать тебе вопрос, Сайлас?

— Конечно. — Он откинулся на стуле, скрестив руки перед грудью. — Не обижайся, если я не отвечу.

Сейчас или никогда, верно?

— Ты, — сглотнула я, — ты знаешь, где Тэтчер? Или куда он может пойти, если ему понадобится уехать из Пондероз Спрингс?

Лицо Сайласа не двигается, не подает никаких признаков реакции, он просто сидит и смотрит на меня. Его так трудно понять: он похож на Тэтчера, но в то же время отличается от него.

Тэтчера трудно читать, потому что он не чувствует так же, как другие, поэтому у него нет таких реакций, которые можно было бы искать. Сайлас же чувствует, он просто скрывает это. Глухая стена, которая ничего не впускает и ничего не выпускает.

Поэтому я просто сижу там, изучая его выдающиеся брови, наклон его сильного носа, темные веснушки на его светло-коричневой коже. Неподвижно и непреклонно, и я думаю, может быть, причина того, что он часто молчит, в том, что он пытается прочитать и меня.

— Нет.

Один слог. Одно единственное слово. Единственный ответ, который я собираюсь получить от него относительно его друга.

Я киваю, глядя вниз на шахматную доску. В моей груди все пульсирует, надежда умирает внутри меня, знаю, что мне просто придется ждать, пока Тэтчер не вернется оттуда, где он находится.

Если он вернется.

— Почему ты хочешь знать? — Голос Сайласа ровный, искренне любопытный.

— Потому что я...

Слова умирают на моих губах. Что я вообще могу сказать?

Потому что я его преследую и не могу его найти? Потому что я одержима твоим лучшим другом и была им с самого детства?

Потому что я люблю его?

Это все ответы, но ни один из них не подходит для того, чтобы произнести его вслух. Каждый из них кажется настолько банальным, что я не думаю, что существуют слова, способные объяснить тягу моей души к Тэтчеру.

— Просто потому что.

Я поднимаю своего коня, двигаю его вперед, избегая предыдущего шаха Сайласа, блокируя его ферзя. Довольная тем, что продолжаем нашу игру и сидим в тишине, как мы обычно делаем.

— Лира, — говорит Сайлас, его голос заставляет меня поднять глаза от доски, — почему ты так поступаешь с собой?

Ему не нужно больше ничего говорить. Я знаю, о чем он спрашивает. Почему я нахожусь во власти человека, который снова и снова доказывает, насколько он не способен на чувства?

Этот вопрос волнует всех. О чем они шепчутся между собой. Вопрос, о котором они думают, но никогда не спрашивают меня, а если и спрашивают, то я обычно не даю ответа. Ожидание, я устала от людей, которые измеряют то, что я чувствую к Тэтчеру, по своей шкале ожиданий любви.

— Любить его — это не значит получать что-то взамен.— Я говорю с твердым взглядом: — Моя любовь к Тэтчеру не эгоистична. Она не требует взаимности или празднования. Она честна, она может существовать сама по себе, не замечая этого.

Я призрак, которая преследует человека, которому не нужно, чтобы он сделал меня человеком. Ему достаточно видеть меня, достаточно, чтобы я обитала на пустых чердаках его разума и в бесплодных коридорах его сердца.

Достаточно любить его без одолжения. Это моя одержимость, которая требует внимания, которая требует подпитки.