Самый лучший комсомолец. Том второй (СИ) - Смолин Павел. Страница 28

Открыв, узрел на пороге понимающе (да что ты понимаешь, старый хрыч?!) лыбящегося деда в компании переодетой в этническое, сильно нервничающей Оли Кучер, ее мамы — рыжей симпатичной, прячущей карие глаза женщины «под сорок», и отца — опирающегося на трость подозрительно-радостного отца, седеющего крепкого мужика «чуть за пятьдесят».

— Сослуживца моего ты нашел, Сережка, — добродушно объяснил Судоплатов причину своей неверно истолкованной внуком улыбки. — Думал нет его давно, а оно вон как. Мы у меня посидим, а дам тебе на попечение оставляем. Пойдем, Юра.

И они свалили в квартиру напротив, оставив меня с дамами.

Глава 14

Весь перелет до Москвы общался с хорошей девочкой Олей — уже без платочка, но с «конским хвостом», в серой юбке и такой же блузке — потом к этому набору добавится курточка, в Москве-то климат похуже дагестанского, и снег как лежал, так и лежит. Вчера вечером я разговаривал по большей части с ее мамой — Дианой Викторовной, которая старательно отыгрывала свою часть симулякра — «сослуживца» дед от себя отпускать не хочет, вон сидят треплются через пару рядов от нас, так что ехать за мужем им бы пришлось так и так. Ну и надо себе врагом быть, чтобы от таких предложений отказываться — жизнь считай одним днем превратилась в безоблачную.

Сослуживец Юра у нас персонаж не простой, а НКВДшный, под опалу попал вместе с дедом, но успел свалить подальше от столицы, затерявшись в неспокойных в те времена республиках при помощи связей и поддельных документов. Поскитавшись там и тут, осел в Дагестане, устроившись на завод электриком. Трость — потому что одноногий, левой ноги чуть ниже колена нет, протезом пользуется. Женился на учительнице музыки, и через некоторое время у них родилась Оля, которая в данный момент дуется щечками и жалуется мне на несправедливость мира:

— У меня мама Гнесинку заканчивала, второй десяток лет в школе работает, почетных грамот и благодарственных писем — вешать некуда, а замдиректора Шамиля Омаровича сделали, потому что он директору двоюродный брат. У папы еще хуже — передовик, на доске почета висит, руки золотые — всем соседям розетки и утюги чинит, а его даже бригадиром не назначают, потому что русский!

Сочувственно вздохнул — а что тут ответишь.

— И ты такой же, — насупившись, укоризненно на меня зыркнула. — Я же знаю, что лучше всех в Махачкале пою, а ты мне — четвертое место!

— Искуплю, — пообещал усовестившийся я.

— А я и не знала, что ты такой грустный, — с совершенно детской непосредственностью переключилась она на сочувствие.

Наблюдательная, блин!

— По телевизору другой совсем — улыбка до ушей, шутишь смешно, песни поешь как будто из другого мира! — мило-премило зажмурилась от удовольствия, видимо, проиграв песенки в голове, и доверительно прошептала на ушко. — Мне мама твою пластинку не купила — говорит, что не музыка это, а грохот! А у меня в голове «Три полоски» играет все время, джинсы с первой получки (у неё будет своя не подконтрольная родителям получка) себе куплю, как у тебя — наши! — потыкала пальчиком мне в укутанную «Тверью» ногу. Вздохнув, грустно предположила. — От мамы попадет поди, если порежу — я у комсомолок видела, одну даже из республики выгнали, потому что голыми коленками светила, как проститутка.

Чудо, а не ребенок!

— Я себе чуть-чуть порежу, — скорчив хитрую мордашку, поделилась планами. — Вот здесь, чтобы не как проститутка, — показала на нижнюю часть голени. — И если мама ругаться начнет, сразу к папке побегу — он мне все разрешает, лишь бы семью не позорила. А какой позор, если в Москве даже в мини-юбках ходят? Я отличница, а ты? — резко поменяла она тему.

— Тоже отличник, в спецшколе учусь в Сокольниках, — ответил я.

— А я туда же ходить буду? — с трогательной надеждой в глазках спросила она. — У нас школа хорошая была, но в Москве, наверное, лучше!

Английскому ее отец дома обучал — он им в совершенстве владеет, потому что «нелегалом» успел поработать еще до войны, а в школе Оле давали немецкий и аварский — последний осваивала почти добровольно, сиречь — по совету матери.

— Школа нормальная, — кивнул я. — Бассейн большой есть, каток на зиму заливают. Но на каток лучше в другое место ходить, в эко-парк, мы рядом с ним будем жить.

Твою мать, теперь я просто не могу ее не позвать — вон какая рожица, аж светится.

— Сходим вместе?

— Сходим, если мама отпустит, — с довольной улыбкой кивнула она.

Может попросить, чтобы не пускала? Как-то быстро Оленька меня под контроль брать начала. Да ерунда, я ж без задней мысли, просто прикольная, типа Тани моей, будем дружить, пока возможность есть — это пока Сережа не начнет слюнями истекать, когда она кондиции наберет. Вот потом придется подумать.

Внезапно она отвела глазки, поерзала, потерла ладошки друг о дружку и едва слышно спросила:

— А ты правда Электроник?

— Нет конечно, я живой, из плоти и крови, — с улыбкой покачал я головой. — У меня и мама есть, хорошая, познакомишься как-нибудь, она тебе мои детские фотографии покажет — Электроники же сами не растут, их какими сделали, такими они и остаются.

— А ты меня с ними познакомишь?! — загорелись Олины глазки.

Ути боже!

— Не существует их, — расстроенно развел я руками. — Но могу с автором книжек про Электроника познакомить, с Евгением Серафимовичем — он сам расскажет, как Электроника придумал.

— А я все равно в Электроников никогда не верила! — поспешила она оправдаться, чтобы не выглядеть в моих (а главное — собственных, девочка же!) глазах совсем уж наивным ребенком. — И в Деда Мороза не верю! — мощно усилила впечатление, слегка подпрыгнула с выражением «сболтнула лишнего» и попросила. — Только маме с папой не говори, ладно? Вдруг на Новый год подарки дарить перестанут!

Точно не перестанут!

— Обещаю!

Как только я вошел в родную квартиру, по пути, само собой, не забыв заехать к маме в больницу — «вырос-то как, а я лежу тут, скучаю, даже вставать толком не дают» и прошел в захваченный «соседский» сегмент — пока дети не подрастут, буду жить здесь, без пяти минут в отдельной квартире — только проход прямой к семье и отличает — сразу же попался в Вилочкины лапки, был жарко расцелован и едва ли не на руках утащен в уже полностью переделанную под мою прежнюю комнату спальню. Вот это я понимаю возвращение домой! Когда первая часть программы — это когда поговорить некогда — была завершена, Виталина положила голову мне на грудь и, поглаживая по голове, выслушала рассказ о поездке — стопроцентно уже про все в курсе, но мне приятно. После этого она накормила меня котлетами с пюрешкой, сама ограничившись пустым чаем, и зазвонил телефон — мне провели отдельный, «рабочий».

— Ткачев! — здесь положено представляться псевдонимом.

— Как ты, Сереженька? — раздался полный сочувствия голос Екатерины Алексеевны.

Тоже все знает.

— Жизнь продолжается, дела не ждут, и я к ним готов, — проявил я моральную стойкость.

— Молодец какой! — припечатала меня Фурцева. — Приказ у меня для тебя есть.

— Готов ко всему!

— Изначальный состав «Ласкового мая» решено снабдить англоязычным репертуаром. Справишься? — чисто для проформы уточнила она.

— Все составы?

Фурцева подвисла — приказ явно продиктован валютными поступлениями от других проектов, сиречь — жадностью, и именно с ней она сейчас и борется.

— Нельзя, — разочарованно вздохнула она. — Одно дело здесь, другое — там, — выдала исчерпывающее объяснение.

— График доработать придется, чтобы хотя бы пару дней между концертами заграничными и местными пауза была, Занавес-то только называется «железным», а по факту сквозит и туда и сюда, — на всякий случай подстелил я соломки.

— Само собой, — голосом отмахнулась она. — То же самое и с «Цветами», им особое внимание удели — задача поставлена показать, что Советский рок лучше буржуйского! Ты же обещал «Битлов порвать»?