Только не|мы (СИ) - Толич Игорь. Страница 12

Но тут он заговорил:

— Её зовут Катя. Она медик, фельдшер на «скорой». Она из того сорта медиков, которые работают за идею, а не за зарплату. Работа трудная, но бросать её Катя не хочет. Мы вместе пять лет. Познакомились в интернете. Поболтали ни о чём, потом встретились. Всё, как положено — бурный роман, потом стали жить вместе. Потом поженились. Катя уже была раньше замужем, муж был пьющим, поэтому, собственно, и разошлись. У неё есть сын, Гриша. Ему сейчас одиннадцать. Трудный возраст. Но, наверное, дальше будет ещё труднее… Катя его любит, балует, тратит всю зарплату только на его хотелки. То он какую-то мышь игровую навороченную попросит, то очередную приставку — она все заказы исполняет. Я стараюсь по возможности заменить ему отца, но у меня слабо получается. Кроме того, он знает и помнит, кто его биологический родитель. Мне в этом плане было проще… Гриша любит своего отца, кажется, даже намного больше матери. Хотя Катя из кожи вон лезет, а отец этот так называемый пальцем пошевелить не хочет, чтобы даже просто с сыном увидеться. Но сердцу, как говорится, не прикажешь. В общем, ближе к этому Новому Году мы с Катей стали опять ссориться. Катя попросила денег. Приличную сумму. Это не проблема. Денег мне не жалко. Пусть бы она только просила на себя. Неважно, на что — платьица, украшения — без разницы. Но она стала просить на новую причуду для сына. Он там заказал новую консоль с кинектом и каким-то шлемом виртуальной реальности. Ну, это какая-то супер-навороченная штука для игр. Знаешь, можно бегать в этом шлеме, убивая всяких монстров. Идея, в целом, неплохая — Грише как раз нужно больше двигаться, а то к двенадцати годам он наберёт почти центнер, и тогда деньги понадобятся уже на врачей. Но проблема в том, что все свои игрушки Гриша быстро забывает, а учится он плохо, жиреет… Короче, я предложил альтернативные варианты: купить ему велосипед, купить ему абонемент в спортзал, записать его в какую-нибудь секцию. Может, в лагерь какой-нибудь отправить. Я б на его месте был в восторге от такого. Я сказал, что сам всё организую — отвезу, привезу, научу, подскажу. Так ведь поступают настоящие отцы? Но, увы, все мои предложения вызвали только гнев. С одной стороны, какая мне разница, на что потратит деньги Катя? С другой стороны, дело ведь не в деньгах, а в том, что они в итоге принесут. Можно долго спорить, что радость ребёнка от желанного новогоднего подарка бесценна. Но я с трудом верю в настоящность этой радости. Слишком уж она мимолётна. Сегодня Катя подарит Грише приставку, и он скажет ей: «Мамочка, я так рад», а завтра начнёт снова вопить, что хочет к папе.

Тони покрутил свой бокал со льдом и виски в руке. Льдинки отозвались мерным перестуком. Тони хмыкнул невесело и осушил бокал до дна.

Я молчала, не зная, что сказать, что посоветовать, и требуются ли здесь какие-то советы. А если требуются, то — какие? Разве есть у меня хоть малейший опыт в решении таких сложных нагромождений жизни? Я скорее была обескуражена той честностью, которую получила.

Вновь нахлынула грусть, но уже не за себя, а за человека рядом со мной. Человека, который стал мне за одну неделю небезразличен настолько, что я хотела бы чем-то помочь, но могла только пить виски и слушать.

— Прости, что вот так выплеснул на тебя свои проблемы, — мрачно сказал Тони.

— Я ведь сама попросила.

— Да. Но просить о чём-то и получить это — разные вещи. Ожидания и реальность порой не совпадают.

— Ты называешь себя решительным человеком… — осторожно начала я.

— Так и есть. Что из этого следует?

— Что ты можешь решить эту ситуацию, как-то повлиять на неё… — обронила я, сама до конца не понимая, что имею в виду.

Тони безрадостно усмехнулся. А меня вновь пробрали мурашки по всему телу, но совсем не нежный трепет вскрывали они, а сомнения, имею ли я право произносить подобные вещи.

— Я хочу сказать, — опять сделала я попытку объясниться, — что ты изначально вступал в отношения с определёнными условиями…

— Да, я знал, на что шёл, — грубо перебил меня Тони. — Знал, что будет непросто. Наверное, на этом всё знание моё ограничивалось. Никто не знает, как повернётся жизнь через пять лет. Да и вообще, никто не знает, какие трудности преодолеются со временем, а какие — только усугубятся. Поначалу всегда кажется, что как-нибудь выплывешь, а в итоге заплываешь в тупик.

— Если это — тупик, тогда выход один — расстаться.

— Расстаться…

Тони покачал головой, закурил, налил ещё виски мне и себе. Он откинулся затылком на спинку кресла. Бесцельно глядя в потолок, начал говорить:

— Илзе, я не могу с ней расстаться. Она моя жена. Мы привыкли друг к другу. Кроме того, без меня ей будет трудно. Да и мне без неё… Всё-таки пять лет бесследно не проходят. Прирастаешь почти на генетическом уровне. Это уже не любовь. Это долг, с которым смиряешься. Теперь я знаю наверняка, что дальше будет только хуже. Мы не занимаемся сексом, она всё свободное время проводит с сыном. Я бы, может, и рад к ним присоединиться, но меня быстро выводит из себя, что пацану спускается на тормозах буквально всё. Его не воспитывают, а попросту калечат. Но сказать-то я ничего не могу. Я же не отец. И всё это вкупе здорово угнетает, поверь. Но расстаться — последнее, что тут можно сделать.

— А что ты делаешь сейчас?

— Пью с тобой, — улыбнувшись одним уголком рта, ответил Тони.

— Я о том, что ты делаешь, чтобы повлиять на ситуацию.

Тони вздохнул и выпрямился.

Бледность, некоторое время одолевавшая его, стала уходить. Тони снова был сам собой, а я снова любовалась его улыбкой. Любовалась тем, как он любуется мной, — я это чувствовала.

Он не просил вслух, не признавался ни в чём и больше открыто не заигрывал, но в тот момент он вошёл в моё сердце. Вошёл по-настоящему, как входят не в гостиничный номер, а в свой собственный дом. Так же и Тони случился со мной однажды, будто стихийная покупка, которая почему-то вдруг стала неотъемлемой частью жизни. Отныне я не знала, как смогу жить дальше, если не увижу этой улыбки, если Тони станет улыбаться другим, но не мне. Не обогреет меня в который раз неугасимым теплом своих искр, не посмеётся над моей вздорной жеманностью, над глупыми попытками выглядеть лучше, чем я есть.

Но каким-то образом я знала, что он скажет сейчас, как знала то, что это поставит финальную точку между нами.

— Я ничего не делаю, Лиз. В данном случае это лучшее, что я могу сделать.

— Опять ты зовёшь меня Лиз… — не без грусти констатировала я. — Словно хочешь видеть на моём месте кого-то другого.

— Неправда, — ответил Тони. — Я хочу видеть тебя такой, какой ты сама себя видишь в своих книгах.

— Хочешь видеть, но ничего не хочешь делать…

— Лиз, — Тони подался вперёд и, может, думал взять мои руки в свои, но и здесь его хвалёная решительность опять дала сбой, — ты напишешь прекрасный роман, я уверен. Я со своей стороны сделал для этого всё, что мог.

«Не всё…» — подумалось мне в ту же секунду.

И в ту же секунду я чуть сама не схватила Тони за руку. Но я и раньше не слыла решительной, не стоило и начинать.

Мы по очереди приняли душ, легли в постель.

В общую постель, где ровно по центру проходила невидимая красная черта — граница между мной и Тони. Теперь я понимала наверняка, кто прочертил эту границу. Даже знала, как зовут этого человека. От такого знания мне не сделалось легче, и самым тяжёлым в нём оказалось полное и безоговорочное потрясение, что Тони не зайдёт дальше красной черты.

Я слушала его дыхание до тех пор, пока оно не стало глубоким и медленным. Тони уснул первее меня. Мне же предстояло долго ворочаться, почти до самого утра. Я должна была как-то уснуть, но сон обходил меня стороной. Укладываясь то на левый бок, то на правый, я искала и не находила хоть сколько удобное положение. Как назло, в наимягчайшей большой кровати не остыскалось такого места и такой позы, что я смогла бы заснуть.

Уставившись взглядом в окно, я считала звёзды. Такие многочисленные и далёкие, они не утешали меня.