Только не|мы (СИ) - Толич Игорь. Страница 49

Габи почти посинела от холода, но её зачарованный синий взгляд грел нас обеих. Я и сама была зачарована: чистейшая белая равнина, снежный край моря, и ни одной живой души, кроме нас. Лишь вдалеке мы разглядели пару, гуляющую с собакой. А лёгкие буквально затопило кислородом, родившимся среди юрмальских сосен.

— Илзе, — сказала Габриеля, — ты счастливейший человек!

— Почему? — улыбнулась я.

— Ты живёшь в получасе от моря и ещё спрашиваешь «почему»? Сколько раз ты здесь купалась?

— Если не считать детства, ни одного.

— Ну и дура! — со смехом выпалила Габи и со всех ног бегом бросилась вперёд по белому снегу.

Я быстро догнала её. Мы хохотали, держась друг за друга, чтобы не упасть. Наш смех заглушал ветер. Мы надышались им до красных щёк и ломоты в зубах. Пошли греться в кафе.

На улочках тоже было безлюдно, а в кафе мы оказались единственными гостями.

Нам принесли два молочных супа с рыбой и два десерта — хлебный суп и порцию буберте. Заказ делала я. И мне пришлось потрудиться в убеждении Габи, что всё это съедобно, потому что при словосочетании «манная каша» её скривило, как и большинство людей, помнящих советское детство, а молоко и рыба ей показались вовсе несочетаемыми продуктами. Про десертное блюдо с название «суп» она вообще слышать не хотела и от кровяных блинчиков отказалась наотрез, как я не упрашивала.

В самом деле, ничего страшного в национальной латышкой еде совершенно нет. Латыши питаются просто и без изысков, но, пожалуй, в креативности эта кухня преуспела. По крайней мере, по части соединения самых разных ингредиентов и в использовании вторичных продуктов животноводства.

— Впрочем, если вспомнить из чего состоит ливерная колбаса — излюбленный деликатес советских граждан, — ввернула я, с удовольствием уплетая густой наваристый суп на рыбно-молочном бульоне с тёртой картошкой, — то все вопросы о блинчиках из свиной крови отпадут сами собой.

— Даже не пытайся агитировать, — стойко держалась Габи, хотя горячая и весьма необычная уха всё-таки пришлась ей по вкусу. — Ливерная колбаса хотя бы называется ливерной, а не «колбаса из всего, что не добили, не выбросили и стыдно было отдать поросятам».

— Зато честно. Тебе бы стало легче, если бы их назвали «блинчики а-ля руж»?

— Пожалуй, да, — ответила Габи. — Но я бы всё равно поинтересовалась, из чего они сделаны. Особенно после того, как мы с Вовой как-то пошли в ресторан, и я там заказала «Лампочки Алладина». Главное, ем и понять не могу — это вообще что? Сало — не сало, мясо — не мясо… Ну, вот и додумалась спросить у официанта.

— И что же это было? — я даже есть прекратила на некоторое время.

— Догадайся.

— Я не знаю… Почки?

Габи, хитро прищурившись, отрицательно помотала головой.

— Ну, хорошо… — я отложила ложку и постучала пальцами по столу, чтобы легче соображалось. — Глаза?..

При этом мои собственные глаза расширились в ожидании ответа.

Но Габи снова мотала головой.

— Тепло, — сказала она. — И всё же не то. Но ты мыслишь в верном направлении. Это был о́рган.

— Какой о́рган?..

— Детородный, — по слогам ответила Габриеля и засмеялась. — Чёрт возьми, Илзе! Лампочки, понимаешь? Лампочки Алладина!

Я поперхнулась супом, который уже успела проглотить, но он почему-то в ту же минуту, как я догадалась, на что намекает Габи, запросился обратно.

— Господи!.. — закрывая и нос, и рот ладонью, простонала я. — Какой кошмар, Габи! Зачем ты сказала?!

А Габриеля смеялась и не могла остановиться:

— Да уж! Я тоже была не в восторге. Хотя на вкус вполне ничего, если, конечно, не знать, что жуёшь бычью мошонку.

— Ох, Габи! Лучше замолчи! — я тоже смеялась, однако мой смех был скорее нервным.

Зато моя подруга теперь заливалась и над собственной историей, и над моей реакцией.

— Да ладно тебе, Илзе! Брось! Вообще, — она чуть сбавила громкость и проговорила на пониженных тонах: — мужчинам это ведь нравится…

Подмигнув мне, Габи посмотрела куда-то в сторону, а затем — вновь на меня.

— Ну же, Илзе. Ну, хоть немного расскажи. Как у вас с Андрисом?

— Нет, — без тени улыбки отрезала я. — Не будем это обсуждать.

— Ладно. Молчу.

И на какое-то время Габи действительно замолчала. Но её выдержки не хватило надолго поддерживать молчаливое состояние.

— Нет уж, я всё-таки спрошу!..

— Габи!..

— Илзе, а что такого? — Габриеля развела руками, словно вопросы её в самом деле были безвинны. — Ну, ладно ещё ты о Тони рассказывать мне не хотела. Но когда вы жили с Максом, как-то же мы могли говорить…

— Нет…

— Илзе.

— Габи.

Мы уставились друг на друга, будто играли в «гляделки», но сейчас вряд ли кто-то бы из нас рассмеялся. Я уже была рассержена, а Габи, чувствуя моё напряжение, пришла в замешательство.

— Ладно, Илзе, просто скажи: у вас с Андрисом всё в порядке?

Я не произнесла ни слова, ни звука. Но Габриеля каким-то образом прочитала ответ по моему взгляду. Возможно, где-то в глубине глаз отразилась моя жалость к самой себе. А может, что-то другое. Тоска? Усталость? Или горечь?..

— Илзе, это ведь ненормально…

— Это нормально, — сказала я. Вздохнула, опустила голову, отодвинула недоеденную тарелку супа, уткнулась локтями в стол и повторила: — Это нормально. Я даже рада, что всё именно так. Поначалу, когда мы только познакомились с Андрисом, мне тоже казалось, будто что-то не в порядке. Думала, это я его как-то отталкиваю. И, честно, я боялась дотронуться до кого-то после Тони. Я не знаю, как тебе это объяснить. С ним у нас было всё и ещё сверх того — гораздо больше, чем я раньше могла себе представить и позволить. С Тони было просто. С ним было естественно. Как бы странно это ни звучало. А потом… А потом мне стали неприятны чужие прикосновения. Я пробовала. Когда появился Стас, помнишь? Мне стало так гадко, так противно… Я думала, пройдёт время, я смогу полюбить другого человека. И тогда всё наладится. Полюбить я действительно смогла. Я люблю Андриса. Но я рада, что ему не нужно что-то большее, чем моя платоническая любовь и забота. Мы говорили с ним об этом. Не сразу, но говорили. Уже после того, как он сделал мне предложение. Он сказал: «Илзе, мы можем попробовать, если ты хочешь. Но всю страсть, которая у меня есть, я отдаю музыке. А в другой страсти я не вижу смысла». Потому он долго не женился. Ему не нужна была любовница. Она у него уже есть. Музыка. Ему нужна была семья. И я стала его семьёй. И я счастлива в этой семье. Счастлива, что не должна отдавать какой-то там супружеский долг, потому что уже его отдаю тем, что я рядом с любимым мужем. Андрис — больше, чем мой муж. Он — мой бог, мой отец, мой друг, мой брат. Он — моя опора, моя вера. Я обожаю его всего, могу обнимать его бесконечно. Но если Андрис отдал свою страсть музыке, то я отдала свою страсть Тони.

— Ты поэтому с ним решила увидеться? — глухо спросила Габи.

— Нет… А может, и да… Не знаю, — мне стало совсем дурно.

Голову заволокли скорбные мысли. Я больше не могла говорить с Габи, глядя ей в глаза, пускай даже понимая, что она не придирается и не осуждает, а всего лишь пробует достучаться. Мне было стыдно, но стыд этот исходил изнутри.

— Габи, — сказала я, — наверное, я ужасный человек. Возможно, я недостойна Андриса, не спорю. Но я сделаю всё, чтобы искупить свою вину.

— Илзе, — Габи перегнулась ко мне через стол и взяла мои запястья в свои ладони, — прекрати себя убивать. Ты слышишь меня? Прекрати.

— Я должна выкинуть этот ключ, — резко подняв голову, выпалила я на одном дыхании. — Прямо сейчас. Идём!

Расплатившись в кафе и так ничего не доев, мы выбежали на улицу.

Смеркалось. Я шагала впереди, Габи — за мной. До моря оставалось ещё метров триста. Мы преодолели их за минуту.

Я достала ключ из сумки. Замахнулась.

И… застыла.

— Габи, выброси ты, — обернувшись через плечо, попросила я подругу.

Габриеля находилась в нескольких шагах от меня. Она сделала отрицательный жест головой.