Сантехник (СИ) - Белов Иннокентий. Страница 16

Почувствовала и сильно загрустила, осталось только вспоминать о такой непостижимой роскоши всю оставшуюся мне жизнь.

После этого снова собрались вместе со своими рогожами за крайней подводой и оказались осчастливлены тем же немногословным нелюдем каждый своей ношей. Рогожу все подкладывают под получаемый груз и я поступил так же.

Так пугающего меня путешествия с телом старухи или тем, что от нее осталось, я пока избежал. Да и вообще не заметил, чтобы кому-то его выдали. Как и тела тех двух женщин..

— Похоже, мою землячку все же вчера ночью совсем приговорили. Да и остальных жертв ритуального стола тоже не видно нигде. Не могли же эти тридцать пять орков сожрать тела трех женщин целиком за один ужин? Впрочем, почему не могли, а шесть гиеноконей на что? Сами вырезали себе лакомые места, а боевых товарищей своих побаловали остальным мясом и требухой.

Опять тоска пронзительная от таких мыслей навалилась, что должен подчиняться беспрекословно таким уродам, однако, быстро прошла. Когда нужно груз тяжелый тащить и поводки не попутать -— не особенно до моральных переживаний выходит.

— Черт, моя знакомая женщина по городу, и что еще теперь немаловажно — по планете проживания, закончила свои мучения в новом страшном мире очень быстро.

А сколько же придется помучиться мне под чужим жарким небом ужасного мира, пока я успокоюсь?

Как же орки кормят своих хищных коней, когда нет войны? Поэтому так мало их на всю толпу, только у самых сильных воинов имеются под собой?

Похоже, что прокормить большое стадо зубастых лошадей племя не сможет, тем более, когда нет столько пленников.

С другой стороны, они же — скотоводы, с мясом проблем у них не должно быть, только и против экономики не попрешь, на каждого воина плотоядную лошадь не приготовишь.

Может, специально к походу таких красавцев растят, вряд ли постоянно держат даже шесть таких зубастых мясоедов.

Наверно, только парочку на расплод и все. Меняются между племенами детенышами, чтобы порода не вырождалась.

Мне вручили два увесистых мешка на шею, связанные между собой, с каким-то сыпучим зерном. Я теперь просто счастлив, что у меня новый груз, совсем не похожий на вчерашний. Не приходится тащить холодное, закоченевшее после ночных низких температур тело знакомой пожилой женщины на своем личном горбу.

Как немного требуется для счастья, как легко опустить разумное существо ниже плинтуса, даже не убивая его окончательно. Просто не получить с утра плеткой по плечам и не нести мертвое тело немного в прошлом знакомой старухи.

И уже жизнь немного наладилась!

Судя по тому, как ведут себя остальные рабы и рабыни, именно это логичная нечеловеческая беспощадность так быстро подавила сопротивление и малейшее несогласие внутри каждого.

Это ощущение полного равнодушия к тебе и твоим желаниям, эта готовность перешагнуть через любого, если появится малейший повод, а на ужин меню еще свободно и можно вписать в него любого строптивого раба.

Переговорить я не могу ни с кем, и технически, и просто никто не смотрит друг другу в лицо, умение подавлять попытки к общению и возможному сговору у нелюдей развито идеально.

Придется рассчитывать только на себя и спрятанный в неприметном для нелюдей кармане нож.

На зажигалку особо не рассчитываю, что тут можно поджечь — не понятно.

Караван снова растягивается в колонну, мы глотаем больше всех пыли, идти приходится в постоянном напряжении. Чтобы, шатаясь от усталости, как произошло со мной к обеду, от веса мешков и жарящего неимоверно светила над головой не запнуться, не перейти чужой путь ненароком, не упасть и не приблизиться слишком близко к заду подводы.

За этим пристально следит нелюдь, чтобы никто не подошел слишком близко к подводе, чтобы поводки постоянно казались немного натянутыми, из-за несоблюдения дистанции и какого другого недосмотра собьешь всех рабов с ритма движения.

Опять же будешь наказан сурово снимающей шкуру плеткой, в общем, из-за всех таких требований обычная переноска груза на спине превращается в изматывающее мероприятие на выживание.

Ладно, у меня новая, еще немного дубовая спецовка на спине и плечах одета, она не дала рассечь сильно мою шкуру сплошной полосой. Только в местах, куда прилетели завязанные узлы появились разрывы на коже, покрытые сейчас коростой. А вот у местных крестьян одна мягкая рубаха на себе, она точно не убережет так, как меня моя униформа.

Вода разлита из бурдюка и выпита еще раз уже утром, чашки собрал один из надсмотрщиков, больше воды до привала не положено, как и еды тоже.

Вокруг та же безлюдная выжженная степь, время от времени мимо проезжает кто-то из гонцов или просто встречных нелюдей, все уже на обычных однорогих козлах. Передают ли они какие-то приказы вожаку этого отряда или просто так проезжают мимо, мне не видно из-за пыли и усталости. Подвода закрывает все картину того, что впереди происходит.

Сил больше нет даже шею повернуть, остались самые последние крохи, чтобы контролировать свой поводок и держаться своей стороны подводы.

От полного отупения спасают только мысли в нагретой голове, они текут медленно и трудно. Только, это все, чем я могу сейчас заниматься, не привлекая лишнего внимания.

Переставляя ноги, я думаю о том, что происходит со мной, что я вижу вокруг себя.

Выводы делать очень трудно, тем более, не имея возможности перекинуться с кем-то единым словом, только по вскользь мазнувшим меня взглядам и выражению лиц товарищей по рабству что-то можно понять.

Понять, конечно, относительно.

Честно говоря, тот груз, который мы тащим, выбиваясь из последних сил, можно было бы с большей скоростью перевозить на той же подводе или распределив между всеми остальными.

Однако, это постоянное балансирование на краю жизни и смерти, то есть, на краю сурового наказания, эти поводки на шее, явное обозначение нашего статуса, изматывание непосильной ношей под сжигающими лучами светила — это мне кажется такой довольно отработанный и простой способ превратить свободных людей в забитых рабов, совсем не способных сопротивляться любой воле нелюдей.

Похоже по моим соседям, что они, получив команду прыгнуть в огонь, все так и поступят безропотно, после такой обработки болью, жарой, невозможной усталостью, постоянным страхом что-то не так понять и неправильно выполнить.

Из-за чего попасть на ужин к нелюдям.

Этого похоже и добиваются нелюди, поставив превращение бывших людей в зашуганных до крайности рабов по своей сути на конвейер, притом без особых сложностей для себя. Просто в ходе передвижения каравана и при некотором контроле за нами.

Я с самого подъема намотал на волосы носовой платок, найденный в кармане и оставленный при обыске, поднял воротник спецовки, защищая шею от жгучих лучей. Остальные рабы смуглые от загара, им не привыкать к такой погоде и жгучим лучам светила.

Я же могу сгореть очень быстро и сильно, поэтому даже уши сзади замазал грязью, как и верхнюю часть шеи, выглядывающей из воротника. Лицо все равно сгорит под лучами поднимающегося навстречу светила, поэтому лоб тоже намазал, главное — солнечный удар не получить в пути.

Вряд ли орки будут кого-то приводить в чувство, просто тот же поводок задушит потерявшего сознание раба. Его завернут в рогожу и оставят лежать на подводе к обеду или ужину.

Очень плохо, что мы идем вглубь территории орков, откуда окажется невозможно убежать совсем. Если и побежишь из рабства, то только, чтобы умереть свободным в степи от жажды, если тебе посчастливится не попасться в руки нелюдей. Тоже такая смерть, к которой никогда не привыкнешь и добровольно на нее не согласишься.

Сегодня ночью я попробовал прикинуть план побега, раз столярный нож еще остался при мне, перерезать им удерживающий меня поводок ничего не стоит.

Только, ничего путного не придумал, охранники всю ночь вертятся около каравана, вокруг нас разлеглись воины-нелюди, а в полной темноте точно не сможешь обойти всех, не шумя и не привлекая внимания.