Лето наших надежд (СИ) - Орлова Настя. Страница 20

Сука, как же я так попался?

Пытаясь взять себя в руки, я поднимаюсь со скамейки и бесцельно хожу кругами по беговой дорожке. Со стороны, наверное, выгляжу как безумный. Что ж, я действительно сошел с ума.

Время, отведенное на одиночество, неумолимо заканчивается. Знаю, что мне пора возвращаться к отряду, что Паша несправедливо отдувается сейчас и за меня, и за Матвея, который слишком занят Александровой, но я чересчур взвинчен, чтобы как ни в чем ни бывало общаться с ребятами.

— Эй, — раздается надо мной мягкий голос, а на плечо ложится маленькая теплая ладонь.

Я даже вздрагиваю: настолько погрузился в свои мысли, что даже не заметил приближение другого человека. Поднимаю глаза, щурясь от яркого солнца, и вижу очертания девушки. Ее. Той самой, которая проникла в нутро и все разъедает своим ядом.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я грубо, сбрасывая с себя руку Александровой.

— Ты обещал, что научишь меня бросать мяч, — испуганно бормочет она, неуверенно переступая с ноги на ногу. — Я ждала и…

— Я передумал! — жестко перебиваю я.

— Что ж… Почему? — она выглядит растерянной и утомленной. А еще у нее красные глаза и припухшие веки, словно она плакала. Но, к черту, почему меня вообще это должно заботить?

— Потому что я терпеть не могу, когда из меня делают идиота! — взрываюсь я, с трудом подавляя желание схватить Александрову за плечи и трясти, пока она не перестанет бесстыдно врать, глядя мне в лицо.

— И как это относится ко мне? — в выразительных глазах отражается недоумение и обида.

Твою мать, как ей удается разыгрывать из себя святую невинность? Не видел бы ее с Матвеем собственными глазами, ни за что бы не поверил, что она способна на такой обман. Сука.

— Что ты делала с Матвеем за столовой? — вырывается у меня гневное обвинение, хотя я обещал себе никогда и никому не признаваться, что стал свидетелем той сцены.

Лера явно не ожидала этого. Она делает быстрый шаг назад, словно боится меня. Но берет себя в руки.

— Мы разговаривали, — словно защищаясь, отвечает она с вызовом.

— Как интересно. То, что он лапал тебя было частью беседы? — задаю вопрос, о котором тут же горько сожалею.

Он звучит так, словно мне есть до этого дело. Словно мне есть до нее дело. Словно я ревную.

— Он меня не лапал! — возмущенно восклицает Александрова, но ее щеки мгновенно бледнеют, становясь для меня доказательством ее очередной лжи.

— Я видел!

— А ты не можешь ошибаться? — спрашивает она, тяжело дыша.

— А я никогда не ошибаюсь.

— Никогда? — с издевкой уточняет она.

— Никогда, — яростно подтверждаю я.

— Счастливец, — голос Леры становится колючим и хриплым. — Как прекрасно идти по жизни, не делая ошибок, в отличие от остального человечества.

— Да уж, это куда лучше, чем идти по жизни, как эгоистичная сука, разбивая чужие жизни!

Внезапно перед глазами мелькает рука, и в следующую секунду я чувствую, как маленькая ладошка с характерным хлопком врезается в мою щеку. В фиалковых глазах, устремленных на меня, вспыхивают молнии, на смену бледности приходит жгучий румянец. Боль, пронзившую щеку и скулу, я ощущаю не сразу, лишь спустя несколько мгновений, когда происходит осознание того, что она сделала.

— Ты отвратительный хам! — шипит Лера, но не отводит взгляд, будто у нее действительно хватает смелости, чтобы ударить меня и потом произнести эти едкие слова.

Сука. Ослепляющая ярость, которую я надеялся похоронить внутри, вдруг вырывается наружу. Я делаю молниеносный выпад, хватаю ее за руку и заламываю за спину, вынуждая Александрову прижаться ко мне.

Не знаю, кого больше поражает то, что я сделал. Стук ее сердца отчетливо слышен в тишине летнего утра, и стучит оно в унисон с моим собственным. Очнувшись от секундного оцепенения, Лера пытается бороться, но я гораздо сильнее.

— Ты мне нравишься такой злой, пыхтящей и возмущенной, — рычу я ей в рот. — Интересно наблюдать, как ты изображаешь оскорбленную невинность.

— Я никого не изображаю, — хрипит она, продолжая попытки вырваться.

— Правда не изображаешь? — мой голос сочится сарказмом. — Вчера вечером в парке и ночью в вожатской — что это было?

Я не собирался задавать этот вопрос, но повисшее между ними напряжение словно подталкивает меня к необдуманным поступкам. И этот ее сводящий с ума запах, и ощущение теплого тела в пугающей близости от меня, и то, что я так долго ее хотел, а теперь ненавижу… Голова идет кругом, мне приходится судорожно сглотнуть, потому что внезапно перестает хватать воздуха.

— Отпусти меня, — шепчет Лера.

Я вглядываюсь в ее лицо. Она отвечает мне таким же пристальным взглядом, глаза огромные, зрачки расширены, но не от страха или неприятия. В ее выразительных глазах я вижу голод, почти такой же сильный, как и у меня самого.

Сука.

До конца не отдавая отчет в своих действиях, я приподнимаю ее подбородок согнутым пальцем и, рывком притянув к себе, накрываю мягкий рот своими губами, едва не задыхаясь от острого наслаждения.

Это похоже на безумие. Вслед за первым потрясением на меня обрушивается головокружительный коктейль из жара, возбуждения и адреналина. Язык по-хозяйски врывается в податливый рот, проникая внутрь в скользкой, горячей ласке. Стон желания, который вырывается из горла Леры, вторит моему утробному рычанию. Поцелуй становится глубже, требовательнее. Наверное, им я хочу подчинить девушку себе, и одновременно наказать, но все снова идет не так.

Я освобождаю из захвата ее руку, чтобы обхватить ладонями лицо. Жадно целую ее, топя в ее сладости и отклике собственную фрустрацию, боль и разочарование. Неважно, что было у нее с Матвеем. Сейчас я просто хочу ее. И она, черт бы ее побрал, отвечает мне взаимностью. Не настолько уж она хорошая актриса, чтобы подделать этот искренний чувственный отклик, с которым ее хрупкое тело, утопающее в мелкой дрожи, прижимается ко мне.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я отпускаю ее и отступаю на шаг, совершенно ошарашенный произошедшим. Лера, очевидно, тоже с трудом приходит в себя, но все же инстинктивно пятится назад. Ее глаза затуманены желанием, губы опухли, волосы, в которых мгновение назад хозяйничали мои пальцы, растрепанные, а сама она выглядит странно беззащитно и растерянно.

— Ты не имел права делать так после того… После того как… — ее голос срывается, а глаза подозрительно поблескивают. — Матвей просто друг. Он оказался рядом, когда мне нужно было. Он поддержал меня. Это было дружеское… Дружеское участие, а не то, что ты себе придумал. Я…

— С тем парнем, из-за которого ты бросила Вадима, у тебя тоже было дружеское? — сдавленно спрашиваю я, ощущая как от воспоминаний о прошлом, которое тесно переплелось с настоящим, гнев рвется наружу.

— Хочешь знать, почему я рассталась с Вадимом? — ее голос дрожит, но глаза с внезапным вызовом впиваются в мое лицо.

— Потому что ты изменила ему? — подсказываю я, слегка обескураженный тем, что она рискнула поднять эту тему в такой момент. — Не сомневаюсь, что взрослый парень на BMW показался тебе куда боле предпочтительным вариантом, чем школьник-хоккеист.

— Потому что он пытался меня изнасиловать! — выкрикивает она яростно. — И когда это произошло, мне на помощь пришел мой дядя! Дядя, слышишь ты или нет? Никогда не было никакого другого парня!

— И ты думаешь, я тебе поверю? — спрашиваю я скрипучим голосом, который выдает мое внутреннее напряжение.

— Мне плевать, поверишь ты мне или нет! — кричит она, ожесточенно вытирая ладонями слезы, которые теперь бесконтрольно струятся по щекам. — Ты всегда был упертым, самодовольным слепцом! И почему только я решила, что сейчас все будет иначе?

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Вадим всегда тебе завидовал, — говорит Лера мрачно. — Тому, что тебе все давалось легко: что ты запросто мог познакомиться с понравившейся девчонкой, что мог на отлично написать контрольную, не готовясь к ней, что, не посещая тренировки, мог выйти на лед или баскетбольную площадку, и стать первой звездой школьного матча. А еще тому, что ты понравился мне.