Лето наших надежд (СИ) - Орлова Настя. Страница 5

Расписание каждого нового сезона в «Синичке» из года в год почти не меняется. Поэтому, я точно знаю, что на следующий день после посиделок у костра пройдет масштабная творческая вечеринка, на которой ребята будут придумывать название и девиз отряда и рисовать флаг смены. Мероприятие обычно проводят на стадионе. Как правило, мы выносим ватманы, краски, ножницы, цветную бумагу и карандаши, включаем музыку, приносим из столовой напитки и булочки — создаем максимально классную атмосферу, располагающую к творчеству.

У меня с творчеством не очень — я больше по точным наукам, поэтому моими ребятами руководят Матвей и Паша. Я же тут в роли разнорабочего — помогаю Нине Петровне приносить ящики с провизией, расставляю столы и вкручиваю в перегоревшие гирлянды новые лампочки.

Все этим вечером идет хорошо, замечательно даже. Ровно до того момента, пока каким-то шестым чувством я не ощущаю присутствие в радиусе пятидесяти метров Александровой.

Не поворачивая головы, боковым зрением слежу, как она на своих стройных ногах подплывает к Матвею и Паше: лучезарно им улыбается, что-то говорит, мелодично смеется, небрежным жестом откидывая за спину каскад белокурых волос. Стерва. Обаяние свое включила на полную — неудивительно, что у моих приятелей глаза на лоб лезут, а с лиц исчез даже намек на интеллект. Мальчишки из отряда, особенно те, что постарше, тоже поддались гипнотическому воздействию вожатой из первого: про свои поделки и картонки забыли и таращат глаза на Александрову, словно никогда не видели красивых девок с данными модели Victoria’s Secret. Мне их жаль. Всех. Если бы они знали ее сучью сущность, никогда бы не стали обгладывать ее взглядами. Впрочем, кого я обманываю — на озере меня это не остановило.

Сука.

Нахмурившись, лезу под стол за ящиком с инструментами. Раз тут все готово, пойду забор возле столовой приколочу — все, что угодно, только бы не смотреть на этот выездной фан-клуб имени Леры Александровой. Уму непостижимо, как она одним своим присутствием умудряется отравлять мне жизнь.

Пока роюсь в ящике, внутри меня все кипит и клокочет. Отец говорил, что в такие моменты необходимо сосредоточится на физической активности. Что ж, раздраженно отбрасывая в сторону отвертки и плоскогубцы, я представляю с каким удовольствием буду загонять металлические шляпки гвоздей в деревяшки.

— Если хочешь, можем отказаться от пари, — раздается над ухом мелодичный голос с приятной хрипотцой.

Я едва не подпрыгиваю от неожиданности, с отвращением отмечая, что короткие волоски на моей шее становятся дыбом, а к паху стремительно приливает кровь. Ну, какого черта она так на меня действует? Лучше бы на Ларису повелся, честное слово. Пользы от этого точно было бы больше.

— С чего ты решила, что я этого хочу? — резко уточняю я, даже не поворачивая к Александровой голову.

— Сегодня только ленивый не попытался объяснить мне, как вероломно я поступила, забрав себе первый отряд, — с дружелюбной иронией признается девчонка. — Я не знала, что в этом лагере цифры играют какую-то особую роль. Поэтому, если для тебя это действительно важно — можем поменяться.

Я в этот момент как раз сгребаю в кулак подходящие по размеру гвозди, поэтому делаю вид, что не расслышал слова Александровой. Тем более, что они бьют по больному — мне действительно не все равно, а с первым отрядом меня связывает куда большее, чем цифра.

— Ты что-то вроде легенды этого места, — не унимается она, приближаясь еще на пару шагов, так что теперь в поле моего зрения оказываются ее голые ноги, а в ноздри врывается едва уловимый запах мяты и мандаринов. Если не ошибаюсь, эти духи у нее еще со школы, потому что именно после знакомства с Александровой, меня начало воротить и от цитрусовых, и от ни в чем неповинной мяты. — Правда, что ты приезжал сюда каждый год с одиннадцати лет?

— Правда, — отвечаю коротко, не давая стерве даже шанса подумать, что меня увлекает этот разговор.

Пусть идет лесом со своим махровым любопытством и со своим предложением. Благотворительность от нее я не приму — мне куда приятнее будет в конце смены вытолкать ее аппетитную задницу за дверь красного домика и занять свою кровать на все оставшееся лето.

— Так что с пари? — переступая с ноги на ногу, спрашивает она.

Волнуется что ли, не пойму? Если так — замечательно. Из-за нее я лишил весь лагерь холодной воды минимум на сутки, так что ее нервозность станет мне достойной моральной компенсацией за час в ледяном душе.

— Все в силе, — поднимаясь на ноги, подчеркнуто равнодушно бросаю я. — Вместо того, чтобы так быстро выкидывать белый флаг, лучше бы подумала, как собираешься зарабатывать очки со своим отрядом. С другой стороны, если ты боишься проиграть…

— Я не боюсь проиграть! — возмущенно восклицает она. — Я просто хотела…

— Ты хотела разжалобить меня своим предложением? — подсказываю я с мрачной иронией, разглядывая жменю гвоздей в своей ладони. — Мне не интересно.

На несколько секунд между нами повисает вязкая тишина, в которой слышны только ее прерывистое дыхание и тяжелый стук моего сердца, отдающегося в барабанных перепонках.

— Я тебе не нравлюсь, — вдруг говорит Александрова тихо. — Никогда не нравилась.

Эти слова застают меня врасплох. От неожиданности я даже забываю о своем намерении игнорировать стерву и поднимаю голову, чтобы взглянуть ей в лицо. Это моя принципиальная ошибка. Потому что, едва поймав девчонку в поле зрения, мой взгляд выходит из-под контроля и начинает как голодный бульдог бегать вверх и вниз по ее телу, мысленно вылизывая каждый сантиметр голой кожи, которую открывают неприлично короткое платье с таким же неприличным квадратным вырезом на груди.

— А ты хочешь мне нравиться?

Она дергается, словно я ее ударил, на округлых щеках проступает яркий румянец, а черные зрачки почти полностью скрывают фиалковую радужку, но Александрова не отступает, продолжая упрямо смотреть мне в глаза.

Черти что, но в этот момент она кажется мне почти уязвимой.

— Я привыкла, что нравлюсь людям, — произносит она ровно, кончиком розового языка смачивая нижнюю губу.

— Возможно, эти люди просто недостаточно хорошо тебя знают, — парирую я, пытаясь подавить в себе голодного зверя, который усмотрел в ее действии сексуальный намек. — А я таких как ты на дух не переношу.

— Таких как я? — возмущенно шипит она, порывисто вздыхая. — Да что ты вообще обо мне знаешь? Ты никогда не интересовался…

— Ты была девушкой моего лучшего друга, поэтому я знаю достаточно, — напоминаю холодно и демонстративно наклоняюсь, чтобы достать молоток. — Не стоит тебе тестировать свои актерские таланты на мне, прикидываясь невинной овечкой. Это пустая трата и твоего и моего времени. Мы с тобой заключили пари. У меня нет никакого желания отказываться от него, потому что ничто не доставит мне большего удовольствия, чем твое поражение. А теперь, извини, у меня много дел.

Гвозди впиваются в ладонь, пальцы другой руки судорожно сжимают деревянную рукоятку молотка, пока я быстрым шагом несусь вон со стадиона. Плевать, как это выглядит со стороны. Пока я не уйму свое разыгравшееся либидо, от Александровой мне лучше держаться подальше. На кону, черт возьми, моя репутация.

— Это видите? — спрашиваю с нажимом и кивком указываю на стеллаж позади меня, уставленный золотыми кубками с эмблемой «Синички». — Это место славы нашего отряда. Он может называться первым или, как в этом сезоне, четвертым, неизменным остается то, что мы побеждаем. За последние четыре года мы упустили Кубок лагеря лишь однажды с минимальным отставанием. Услышьте меня: один раз из двадцати четырех. В этот раз тоже своего не отдадим. Согласны?

В ответ на мою речь, призванную вдохновить на борьбу за первые очки в сезоне, мальчишки дружно кивают.

— Это значит, мы должны соблюдать три основных принципа: дисциплина, активность и эрудиция, — продолжаю я нравоучительно, расхаживая взад и вперед по деревянному полу актового зала. — За каждый успех Совет лагеря будет начислять очки. За прокол — снимать их. К концу вашей смены в итоговой гонке победит лишь один отряд. Сегодня начинается настоящая игра. Соберитесь, парни! Я в вас верю.