От убийства до убийства - Адига Аравинд. Страница 38

— Сгинь, не то Брата позову!

Упоминание о важной шишке, которой принадлежали в этой части города все бордели, заставило Ченнайю вздохнуть и повернуться на другой бок.

«Может, пришло время жениться?» — подумал он.

Правда, связей со своими родственниками он не поддерживал, да и не хотелось ему жениться на самом-то деле. Ну, наплодит он детей — а что их ждет? Самый бабуинский из всех поступков, какие совершают работяги. Они плодятся, словно говоря, что довольны своей долей и счастливы пополнить новыми людьми мир, который доверил им исполнение этой задачи.

У него же ничего, кроме гнева, не было, а если он женится, то может и гнев потерять.

Вертясь в тележке, Ченнайя вдруг заметил на своей ноге след, словно бы от удара. И нахмурился, пытаясь припомнить, откуда он взялся.

А на следующее утро, доставив груз и возвращаясь в магазин, Ченнайя уклонился в сторону и остановил тележку у находившегося на Зонтовой улице офиса партии Конгресса. Он поднялся на веранду, присел на корточки и стал ждать, когда из офиса выйдет какой-нибудь важный на вид человек.

У двери офиса висел плакат с Индирой Ганди, вскинувшей руку. Подпись гласила: «Мать Индира защитит бедняков». Ченнайя усмехнулся.

Совсем они спятили, что ли? Неужели и вправду считают, что найдется дурак, который поверит, будто политик станет защищать бедняков?

А потом он подумал: может, эта женщина, Индира Ганди, была какая-то особенная? Может, они и правы. В конце концов, ее же застрелили, верно? А это вроде как доказывало, что она собиралась помочь народу. И ему вдруг представилось, что в мире все же есть добрые сердцем мужчины и женщины — просто сам он отгородился от всех от них своей озлобленностью. И Ченнайя пожалел, что так нагрубил журналисту из Мадраса…

На веранду вышел мужчина в свободной белой одежде, сопровождаемый двумя прихлебателями; Ченнайя подбежал к нему и опустился на колени, сложив перед собой ладони.

Всю следующую неделю он, выкраивая время перед тем, как снова наставал его черед, разъезжал по населенным преимущественно мусульманами улицам, клеил на стены домов портреты кандидатов партии Конгресса и выкрикивал: «Голосуйте за Конгресс — партию муслимов! Победим БД!»

Неделя прошла. Состоялись выборы, были объявлены их результаты. Ченнайя приехал на своей велотележке к офису партии Конгресса, поставил ее у веранды, подошел к швейцару и сказал, что хочет увидеться с кандидатом.

— Он теперь человек занятой, подожди у двери, — ответил швейцар и положил ладонь на спину Ченнайи. — Ты сильно помог нам в Гавани, Ченнайя. В других местах БД нас одолела, но ты заставил муслимов отдать голоса нам!

Ченнайя разулыбался. Он остался ждать у штаб-квартиры партии и видел, как к ней подъезжают машины, как из машин вылезают богатые, важные персоны, которым не терпится поговорить с кандидатом. Смотрел на них и думал: «Вот здесь я и буду собирать деньги с богачей. Небольшие. Всего по пять рупий с каждого, кому охота повидать кандидата. Мне и этого хватит».

Сердце его взволнованно билось. Прошел час.

Ченнайя решил посидеть в приемной, чтобы уж наверняка увидеть Большого Человека, когда тот в нее выйдет. В приемной стояли скамьи и стулья, на них сидели в ожидании люди, человек десять. Ченнайя увидел свободный стул и подумал: может, и ему тоже сесть? Почему бы и нет — разве он не потрудился ради победы? Он почти уже опустился на стул, но тут швейцар сказал:

— Сядь лучше на пол, Ченнайя.

Прошел еще час. Всех, кто находился в приемной, уже призвали одного за другим к Большому Человеку, а Ченнайя так и сидел на полу, приложив к щекам ладони, ожидая.

В конце концов к нему подошел швейцар с коробкой, наполненной круглыми желтыми конфетами:

— Возьми одну.

Ченнайя взял конфетку, поднес ее ко рту, но затем вернул обратно.

— Мне не конфетка нужна! — Голос его быстро набирал силу. — Я развешивал плакаты по всему городу! А теперь хочу увидеть Большого Человека! Хочу получить работу у…

Швейцар отвесил ему оплеуху.

«Вот я-то и есть самый большой здесь дурак», — думал, возвратившись в проулок, Ченнайя. Все остальные возчики лежали в своих тележках, похрапывая. Была уже поздняя ночь, и только он один не мог заснуть. «Самый большой дурак, главный из здешних бабуинов».

На следующее утро, отправившись доставлять груз, Ченнайя попал на Зонтовой улице в очередную пробку — таких больших он еще не видал.

Он остановил тележку и сидел, каждые несколько минут сплевывая для препровождения времени на землю.

Когда же он добрался до места, выяснилось, что груз предназначается иностранцу. Человек этот настоял на том, чтобы помочь Ченнайе сгрузить мебель, чем ужасно его смутил. И, пока шла работа, он все время говорил что-то Ченнайе — по-английски, словно полагая, что в Киттуре этот язык известен каждому.

А под самый конец иностранец пожал ему руку и дал бумажку в пятьдесят рупий.

Ченнайя перепугался — где же он сдачу-то возьмет? Он попытался объяснить, что сдачи у него нет, но европеец лишь улыбнулся и закрыл дверь.

Только тут до Ченнайи все и дошло. И он в пояс поклонился двери.

Когда он вернулся в проулок, принеся с собой две бутылки вина, другие возчики стали приставать к нему с насмешливыми вопросами.

— Откуда у тебя деньги на это, а, Ченнайя?

— Не ваше дело.

Он выпил бутылку до донышка, а за ней и вторую. И, сходив в винную лавку, купил еще одну; проснувшись же на следующее утро, понял, что спустил на выпивку все деньги.

Все.

Он закрыл лицо ладонями и заплакал.

Доставив груз на железнодорожный вокзал, он подошел к водопроводному крану напиться и услышал разговор водителей моторикш об их товарище — том самом, который избил клиента.

— Он имел на это полное право, — говорил один из них. — Положение бедняков становится здесь нестерпимым.

Та к ведь сами-то они не бедняки, думал Ченнайя, плеща на лоб воду, живут в домах, и каталки у них собственные. Наверное, думал он, чтобы жаловаться на бедность, нужно хоть немного разбогатеть. А когда ты беден по-настоящему, у тебя нет права на жалобы.

— Посмотрите, во что норовят превратить нас здешние богачи! (И Ченнайя понял, что водитель указывает на него.) Им хочется обсчитывать нас, пока мы не станем вот такими!

Возвращаясь с вокзала, Ченнайя никак не мог выбросить эти слова из головы. Не мог отключиться от них. Они словно падали в его сознание, точно капли воды из протекающего крана. Думай, думай, думай. Проезжая мимо памятника Ганди, он снова задумался. Ганди был одет, как бедняк, — одет, как он, Ченнайя. Но что сделал Ганди для бедняков?

Да и существовал ли Ганди? — вдруг подумал Ченнайя. И вообще все это — Индия, река Ганг, мир за пределами Индии, существуют ли они?

Откуда ему знать?

Только одни люди стоят ниже, чем он. Нищие. Единственный ошибочный шаг — и он скатится к ним. Единственный несчастный случай. И он станет нищим. Как другие справляются с этой мыслью? А никак. Они предпочитают не думать.

Когда в этот вечер он остановился на перекрестке, к нему протянул руку старый нищий.

Ченнайя отвернулся от него и поехал к магазину мистера Ганеша Паи.

На следующее утро, в который раз переваливая через гору, — с пятью большими картонными коробками, составленными в тележке одна на другую, — он думал: все потому, что мы позволяем им это. Мы не решаемся сбежать с пачкой в пятьдесят тысяч рупий, потому что знаем: другие бедняки сцапают нас и отволокут назад, к богачу. Мы, беднота, сами построили тюрьму, в которой сидим.

Вечером он лежал, изнуренный, в своей тележке. Возчики развели костер. Кто-то подошел к Ченнайе, дал ему немного риса. Он исполнял самую тяжелую работу, и потому босс объявил всем, что Ченнайю надлежит кормить регулярно.

Он смотрел на двух трахавшихся собак. В том, что они делали, не было никакой страсти — собаки просто спускали пар. Вот все, что мне сейчас нужно, подумал он, — отодрать какую-нибудь бабу. А вместо этого приходится лежать здесь и думать.