Я вернусь в твою жизнь (СИ) - Малиновская Маша. Страница 14

А с этим назойливым покалыванием за грудиной как-нибудь справлюсь.

— Мы ждали поездку. Ей и так тревожно. Я не стала вносить в её привычный мир ещё больше смуты.

— Мне кажется, это ты в свой мир не хочешь вносить смуту, — отвечает, попадая в яблочко. — Отель я твой отменил. Поедите в мою квартиру. Оттуда до клиники в два раза ближе, а во дворе есть и детская площадка, и все удобства рядом.

Открываю рот в возмущении и едва успеваю спохватиться, чтобы не наорать на Радича.

— Ты нормальный вообще? — шиплю, а у самой вся кровь к лицу от злости приливает. — Сначала билеты наши отменил, теперь отель! Тебе кто дал право распоряжаться нами?

— Я сам себе его дал, — отвечает спокойно и даже плечами пожимает, вроде как тут ничего необычного, чего это я вообще прицепилась.

А теперь мне уже не просто наорать на него хочется, мне жизненно необходимо стукнуть его чем-то тяжёлым.

— Вот знаешь, что?! Не поедем мы к тебе! Ещё чего. Не хочу я с тобой в одной квартире находиться.

— Успокойся, Адамовна, я у Марка остановлюсь или в отеле и Насте пока ничего не скажу, — я слишком уже надулась, чтобы резко сдуться и сдаться так-то, поэтому молчу в ответ. — Но вопросы и проблемы решаю я, усекла?

— Мы и без тебя…

— Василина!

— Хорошо! — рычу в ответ, прекрасно понимая, что он теперь не отстанет.

— Маячить сильно пока не буду, но ты мне всё сообщаешь: поездки в клинику, решение и выводы врача, проблемы, расходы. Всё, вплоть до необходимости заказать доставку продуктов или необходимых лекарств. Если операцию или лечение назначат ближайшее время, оставайтесь и живите, сколько потребуется. Всё понятно?

— Понятно, — уже скорее огрызаюсь.

Да, возмущение клокочет в горле. Я не привыкла, что кто-то решает мои вопросы и проблемы. Наши с Настей. Конечно, всегда на подхвате были сестра и её муж, но я никогда не доводила до того, чтобы приходилось к ним обращаться. Просто знала о такой возможности, а так тянула всегда сама. Зарабатывала, занималась с Настей реабилитацией, искала нужных специалистов.

Везде одна.

Трудно было, конечно. Но никто мне и не обязан был помогать, что-то делать.

А сейчас я вдруг зависла и не пойму, как реагировать.

Но странное дело. Вот это состояние тревоги, когда “а вдруг я не справлюсь, а вдруг не потяну, не получится”, которое всегда заставляло меня продумывать несколько вариантов, иметь запасные решения, это чувство вдруг… притихло. Примолкло как-то, сбавив обороты. Извечное привычное напряжение будто ослабло.

— Мам, скоро прилетим? — спрашивает сонно Настя, приоткрыв глаза и сняв наушники.

— Уже на подлёте, детка, вот-вот будем снижаться.

Через полчаса мы уже касаемся земли. Когда выходим из салона, замечаю, что Настя водит глазами, будто кого-то высматривая. Я, конечно же, знаю кого. Надо же.

А потом улыбается и энергично машет рукой. Она ведь видела Семёна по сути пару минут. Неужели действительно что-то внутреннее, глубинное сработало? А говорят, внутренняя связь есть только с матерью. Нет, конечно, и с отцами тоже, но это если он с рождения воспитывал. А когда впервые встретился в пять лет…

Семён действительно не маячит и растворяется в толпе, а к нам почти сразу после того, как проходим турникеты, подходит мужчина. Представляется водителем от Семёна Владимировича, забирает наш чемодан и приглашает пройти за ним к автомобилю.

Когда мы подъезжаем к жилкомплексу, моя тревога подтверждается — это та самая квартира. В ней я уже бывала. Сердце бьётся с замиранием, накачивая мозг воспоминаниями.

Лучше бы я всё-таки настояла на отеле, отказалась ехать сюда. Тяжко. Столько переживаний за дочь, ещё и призраки прошлого.

Но когда мы оказываемся внутри квартиры, я вижу, что тут и намёка нет на ту, что я помню. Ремонт от а до я. Была яркая, наполненная жизнью, духом самого Семёна, пусть и не убранная чаще всего, а сейчас это просто идеальное, дизайнерски продуманное, стерильное место. Бездушное и безжизненное.

Не удивительно, конечно, он ведь, как я понимаю, сам живёт теперь в Краснодаре. Квартира, наверное, пустует.

— Тут красиво, — с неким сомнением замечает Настя. — Только как-то… серо немножко. Весёленького не хватает. Шторочки бы розовенькие, скатерть на стол зелёную. Как в моём домике Барби.

— А у тебя есть вкус, — подмигиваю дочери. — Только мы тут менять ничего не станем, это же чужой дом. Мы просто временно арендуем, в этом случае нельзя переделывать.

— Понятно, — кивает дочь и, скинув сандалики, проходит вглубь квартиры.

Буквально минут через пятнадцать, едва мы успеваем вымыть руки и отнести вещи в комнату, как в дверь звонят. Доставка принесла еду.

Мы с Настей едим, убираемся за собой, немного болтаем, а потом она ложится вздремнуть, а я отзваниваюсь в клинику, подтвердить наш приезда и ещё раз уточнить время на завтрашнюю консультацию.

Вечером мы с Настей выходим во двор. Красиво тут, конечно. Огни разноцветные, двор закрытый, благоустроенный. В Краснодаре тоже такие есть в новых жилкомплексах, но мы снимаем квартиру в старом районе, поэтому нам непривычно.

Настя с удовольствием катается на горках, знакомится с какой-то девочкой. Они играют в песочнице, а я сижу рядом на лавочке и наблюдаю. Слышу их разговор:

— А как зовут твою маму? — спрашивает девочка.

— Василина, — отвечает моя Настя.

— А мою Кристина. Она модельер.

— Круто. Моя мама переводчик.

— А ещё у меня есть брат и папа. Брат маленький и только недавно родился. Он всё время плачет, поэтому папа часто берёт меня с собой на работу. Его зовут Александр Романович, — с трудом выговаривает имя и отчество девочка, спотыкаясь на звуке “р”.

Раньше Настя как-то ровно реагировала на разговоры о папах-братьях-сёстрах, но сейчас я вдруг замечаю, что она поджала губы и насупилась.

— А у меня тоже есть папа, — внезапно заявляет она. — И зовут его… Семён.

Я давлюсь глотком воды, как раз пригубив бутылку минералки, когда Настя совсем уж добивает.

— И брат тоже скоро будет! И сестра!

Она вскакивает на ноги и отходит в сторону, провожаемая удивлённым взглядом девочки, с которой беседовала. Садится на лавочку и отворачивается, сложив руки на груди, а я со сжавшимся сердцем замечаю, как у неё дрожат губы.

Что это нашло на мою Настю?

Собираю в песочнице её игрушки и иду к ней.

— Пойдём уже? — спрашиваю мягко, поправляя на плече косичку.

Настя соскакивает с лавочки и идёт впереди меня молча к подъезду. И только уже в квартире залезает на колени, когда я сажусь на диван и зову её к себе, и обнимает за шею.

— Ты сердишься, что я соврала? — спрашивает опустив голову.

— Нет. Но я бы хотела знать, почему ты решила так сделать, — глажу пальцами её нежные щёчки.

— Потому что… потому что мне стало так завидно. И очень-очень обидно, что у меня нет папы. И брата нет. Ну или сестры.

Тугой комок перекрывает горло. Она ребёнок, и ей сложно понять многие жизненные обстоятельства, которые приключились со мной и её отцом, как бы понятно я не пыталась ей это объяснить. Я всё ждала, пока она станет старше. Мне казалось, Настя принимает нашу с ней реальность такой, какая она есть, достаточно спокойно. Может, так и было.

— А почему ты сказала, что твоего папу зовут Семён? — внутри трепещет. Он же не мог ей как-то это сообщить? Как? Телефона у неё своего нет, в самолёте я всегда была рядом. Да и не стал бы он, обещал ведь. И Настя бы не смогла так долго от меня скрывать свои чувства.

— Он мне понравился. Добрый такой, милый. Вот бы он правда был моим папой…

Я прикусываю губы. Пальцы покалывает. Знаю, я не хотела, чтобы Настя лишний раз нервничала, ведь завтра у нас с ней непростой день. Но…

— Настя, — говорю, а голос неожиданно хрипит, будто горло эти звуки пропускать не хочет. — Семён… он… он и есть твой папа.

19

“Я сказала ей”

Отправляю сообщение на заархивированный номер в мессенджере и вгрызаюсь зубами в костяшки. Внутри всё горит, настоящая буря в груди разыгралась.