Я вернусь в твою жизнь (СИ) - Малиновская Маша. Страница 21
Потом мы прощаемся, договорившись выпить кофе завтра.
26
Я безумно рада видеть Веру. Она невероятная. Вот так, за секунды ворваться в доверие ребёнка и уже стать обожаемой — талант нужно невероятный. Помню, Семён говорил, что у неё в юности было много проблем, серьёзных. Но это же невероятной силы жизни человек! Я правда таких не видела. Она заряжает только своим присутствием.
А ещё здесь Семён. И дышать становится трудно. Организм реагирует на него, и это никак не списать на случайность.
После нашего разговора я убеждала себя, что переживу это и отпущу, ведь я пять лет жила без него. Была уверена, что у него и жена, и дети есть. Просто всё оказалось именно так.
Но на самом деле, едва он вошёл, моя уверенность стала таять как сосулька под прямым лучом полуденного весеннего солнца. Южного весеннего солнца — быстро.
Очень вовремя приходит сообщение от Марио, и я с облегчением сбегаю. С Настей Вера, моя дочь в надёжных руках. Ну и к Семёну, как к отцу, у меня нет недоверия. Поэтому я позволяю себе дать слабину и сбежать.
— Здравствуй, сеньора, — улыбается Марио, когда я выхожу к нему, и снова протягивает мне букет васильков. — Я ждал нашей встречи с момента расставания. Едва уснул ночью, всё о тебе думал.
И снова он со своей бульдозерной откровенностью.
Принимаю букет и судорожно пытаюсь откопать в себе интерес к мужчине. Нет, что-то безусловно есть: симпатия, расположение, но не… не влечение.
Почему, спрашивается?
Марио молод, ему не больше тридцати пяти. Он красив. Боже, да он не просто красив, он невероятно харизматичен и сексуален. Как с обложки журнала просто!
Улыбка невероятная, как магнит. Богат, успешен. Горяч! Любая бы в обморок упала, обратись он к ней с этим своим “сеньора”, сказанным низким бархатным тембром.
А у меня пустыня внутри. Сахара. Выжжено.
И почему я такая… никакая?
Иссушена своей любовью, что-то сломавшей во мне.
— Марио! — слышу за спиной голос, наполненный ощутимой прохладой. — Вы в России? Бизнес привёл?
Семён подходит и становится рядом со мной. Настолько близко, что мне хочется сделать шаг в сторону. Не могу я выдерживать его близость, ломаюсь и осыпаюсь.
— Сеньор Радич, — удивлённо поднимает брови Кортес. — Неожиданная встреча. Нет, в этот раз я по личному.
— Смотрю, вы поднаторели в русском. И переводчик не нужен, — я чувствую сарказм в словах Семёна, мне становится очень неуютно.
— Учил день в день, — кивает Марио, и я едва успеваю прикусить язык, чтобы не подправить его. Наверное, это преподавательское — сколько бы ни прошло вне профессии, до конца не избавиться. Рефлекс. — А вы тут какими судьбами, Семён?
— Моя дочь находится в этой клинике после операции.
— О, сочувствую, — понимающе кивает Марио, а потом на мгновенье сводит брови, переводит взгляд с Семёна на меня и обратно. — Оу, — добавляет уже иначе.
Я не выдерживаю и опускаю глаза. Буквально кожей ощущаю, как между нами тремя натягивается нить напряжения. Воздух становится тяжёлым и давит в груди при вдохе. Хочется толкнуть Семёна в грудь обеими руками и спросить “какого чёрта?”. Он ведь не просто так подошёл и сказал про Настю. Он хотел смутить меня и Марио.
— Не знал, что вы… вы больше не брак, — голос испанца едва заметно, но всё же меняется. Становится твёрже, мягкая бархатистость растворяется.
— Мы не в браке, — вскидываю на него глаза. — И никогда не были. У нас просто общий ребёнок, а у Семёна своя семья. И вообще… Семён, извини, мы с Марио собирались выпить кофе.
— Отличная идея, — кивает Радич. — Я как раз тоже хотел. И буду рад узнать, как дела у моего дорогого испанского партнёра.
Мне хочется сквозь землю провалиться. И уж точно не идти пить кофе в компании Марио и Семёна. И пусть это не совсем свидание, но я не собираюсь позволять Бамблби портить мне жизнь во всём, в чём только можно.
Кортес тоже счастьем не светится от нежданной компании. Но выбора у нас, кажется, нет.
Мы заходим в кофейню и выбираем один из столиков. Семён садится на диванчик рядом со мной, а Марио напротив. Через пару минут нам приносят кофе. Мужчины начинают разговаривать о делах, о бизнесе. В общем, и ни о чём конкретном. Я же не знаю, куда себя деть. Мне некомфортно. Будто на иголках сижу. Близость Семёна и внимательный взгляд Марио напрягают.
— Я пойду к Насте, — в итоге встаю. — Да и с Верой хочу пообщаться. А вы тут болтайте. Марио, я напишу тебе вечером, — добавляю мягко и замечаю, как у Радича натягиваются желваки, а рука на колене под столом сжимается в кулак.
Марио улыбается мне и кивает, но я вижу в его взгляде некий вопрос. Сомневается? Не хочет портить отношения с бизнес-партнёром? Ну что ж, тогда счастливого пути в Испанию, амиго.
Я возвращаюсь в палату к Насте. Они с Верой как раз с чего-то весело смеются. Настя выглядит счастливой, довольной. Я застываю на входе в палату, опираюсь на косяк двери плечом и просто наблюдаю за ними. Замечаю, что, оказывается, тётя и племянница очень похожи. И, если судить из того, что я знаю о Вере, и по характеру тоже.
Неожиданно на локоть мне ложится крепкая мужская ладонь.
— Иди сюда, поговорить надо, — Семён буквально выдёргивает меня в коридор.
От неожиданности я оступаюсь и едва не падаю, но он удерживает и оттаскивает к окну.
— Ты совсем, что ли! — шиплю сердито. Хочется накричать, но делать это в тишине больничного коридора совсем уж неприлично, поэтому давлюсь интонациями. — Какого лешего тебе надо?
— Ты не можешь быть с этим! — он тычет пальцем назад в сторону выхода на лестницу. Там никого нет, но я, конечно же, понимаю, о ком он.
Он слишком близко. Безапелляционно вторгается в моё личное пространство, и я осознаю, насколько Семён сейчас зол. Тяжёлый взгляд горит, челюсти сжаты, вена на лбу вздута. Он пышет яростью настолько, что меня это даже пугает.
— Это ещё почему? — сжимаю ладони в кулаки, чтобы он не заметил, как мои пальцы трясутся. — Это моё дело, понял? Ты вообще, кто такой, чтобы решать, с кем мне быть, а с кем нет? — у меня самой пружина внутри начинает сжиматься и накаляться.
— Кортес тебе не подходит!
— Я тебе ещё раз повторяю, Бамбли, не тебе решать. Я же не указываю тебе, на ком жениться, с кем спать? Вот и ты не смей!
— Василина, — уже не говорит, а почти рычит приглушённо, подаётся вперёд, заставляя вжаться спиной в стену. — Запомни: я не позволю тебе закрутить с Кортесом. Не позволю увезти дочь, поняла меня?
— Эй! — окрик Веры действует на нас обоих как ведро ледяной воды. — Врача зовите, Насте плохо.
27
— У Анастасии раньше случались приступы астмы? — спрашивает врач.
— Нет, — отрывисто машу головой. Все мышцы словно окаменели от напряжения, а глаза горят от слёз, с которыми едва-едва удалось совладать. — Никогда ничего подобного не было. У неё за всё время даже бронхита не было ни разу.
— Приступы эпилепсии?
— Нет, — снова качаю головой, испуганно глянув на врача.
— Результаты ЭЭГ эпиактивности не выявили, да, — вздыхает он и сводит брови. — Значит, всё, как я и предположил изначально.
Задерживаю дыхание в ожидании вердикта. Пальцы покалывает, в груди проворачивается ледяной шар.
— Уважаемые Семён и Василина, — он откашливается, вгоняя в полуобморочное состояние и меня, и побледневшего до цвета белой стены Семёна, — вы должны понимать, что ваш ребёнок только что перенёс сложную операцию. И ранний, да и не только ранний, восстановительные периоды — это совсем не подходящее время, чтобы выяснять отношения.
Тупо моргаю, глядя на профессора. Мыслительная деятельность собственного мозга ощущается замедленной, будто кто-то забыл смазать вращающиеся колёсики.
— Не мне вам указывать, конечно, но я в первую очередь озабочен состоянием ребенка, особенно уязвимым на данном этапе послеоперационного восстановления.