Я вернусь в твою жизнь (СИ) - Малиновская Маша. Страница 33

Понимание того, что я по сути его почти не знаю, приходит неожиданно. Знаю, какой он на вкус, какие мягкие у него губы, как чувствуется соль на его коже, какими сильными могут быть его мускулы, сжимающие в объятиях. Но… о чём он мечтает? Какой видит жизнь? Какой любимый цвет, вкус, блюдо, запах?

Осознание, что я о нём, как о человеке, как об отце своей дочери, ничего не знаю, вдруг оказывается ошеломляющим. Я ведь даже не в курсе, в чём заключается его работа, я от Кортеса узнала, что Семён уже несколько месяцев не работает на отца.

И мне вдруг хочется узнать о нём. Всё и сразу, много. Хочется, чтобы он сам рассказал — с душой и эмоциями.

Хочется впитать это, почувствовать его.

Знаю, что это желание уж точно никак не совпадает с моим решением возвести границы. Но почему-то так хочется…

39

Настя очень тепло прощается с тренером и лечащим курортным врачом. Неделя пролетела так быстро, что и оглянуться не успели. Семён побыл с нами всего три дня, а потом ему всё же пришлось уехать на работу.

Он, оказывается, смог реализовать свою мечту! Ушёл от отца, порвал связи с семьёй, кроме сестры, рискнул, продав всё, что у него было, и вложился в разработку компьютерных игр. Он ведь в юности увлекался, даже зарабатывать неплохо получалось.

И не зря вложился, как оказалось. Сам в команде разработчиков, во всём участие принимает. И дела вверх идут, новая игра вышла совсем недавно и покорила геймеров по всей стране. По факту он всё начал с нуля, и у него получилось. Удачливый он.

Тогда на балконе мы долго говорили. Я в основном слушала. Казалось, будто узнаю его заново. Он рассказал о том, как родители шантажировали его сестру ребёнком, на много лет разлучили внучку с их матерью. И ему в этой истории сильно досталось, потому что он очень любит и сестру, и племянницу.

Его мать и отец — невероятные манипуляторы. Почему они так ведут себя с собственными детьми? Неужели не понимают, что лишают их счастья?

Мне сложно это представить. Я ни за что не стану так относиться к Насте. И Семён тоже. Она ведь не проект — она ребёнок. Человек. Со своими желаниями, со своим характером, личностью, даже в свои шесть лет.

Я узнала, что он любит слушать “Нирвану”. Любит смотреть канал про автоподбор. Ему нравится синий цвет. Русская кухня. Облепиховый чай. Американо. Грейпфрутовый сок.

Он не любит запах ванили и не переносит мяуканье котят, потому что его топит жалость, а он вроде бы как взрослый и брутальный. Ему скучно таскать железо в зале и он мечтает снова вернуться к скалолазанию. А ещё был бы не прочь попробовать какие-то водные виды спорта.

Я так много узнала в тот вечер о нём, как о человеке, что странным образом сама почувствовала некоторую наполненность. Как будто пустое давящее пространство внутри вытеснили и заполнили чем-то нужным, правильным, лёгким, приятным.

Я почувствовала то, чего никогда не ощущала между нами — близость. Не физическую, её я каждой своей клеткой не раз чувствовала, а духовную. Как будто только сейчас он открыл передо мной душу и позволил туда заглянуть, увидеть его настоящего.

Ещё Семён признался, что ему очень нравилось, когда у меня были светлые волосы.

— Мой фетиш — моя училка-блондинка, — сказал без сексуального подтекста вроде бы, но у меня, будто я в совсем юном возрасте, вспыхнули щёки. — Тебе и с тёмным великолепно, огонь прям. Но светлый… он как бы твой, понимаешь? Не как маска.

И знаете что? Через день, когда он уехал, Настю забрали на плавание и массаж, у меня были свободные три часа, и я пошла в парикмахерскую и снова перекрасилась. Не потому что он сказал, а потому что я и сама себя так и не приняла брюнеткой. Действительно, будто маска какая-то.

Прям совсем светлый не получился сразу, но уже привычнее так мне. Комфортнее, что ли.

В тот вечер он не прикоснулся ко мне. Мы пили шампанское, смотрели на море и разговаривали-разговаривали-разговаривали. Трогали не тела друг друга, а души. И это было не менее волнующе.

Мы не делали выводов, не строили планов. Мы просто были друг с другом рядом. И было так хорошо…

А потом, когда он уехал, я поняла, что скучаю. В груди стали тесниться чувства, в голове решения. Непростые, те самые, которых я так боюсь.

А что если мы всё же можем попробовать?

Вот так, осторожно, по шажочку.

А если получится?

Семён встречает нас с Настей на вокзале в Краснодаре и отвозит домой, но сам не поднимается — сильно торопится.

— Лапуля, не обижайся, — крепко обнимает её, подняв. — Ты сегодня разбирай вещи и отдыхай, а завтра съездим с тобой в Орс Молл. Говорят, там будет выступать московская танцевальная студия. Погуляем, мороженое поедим.

Настя, было насупившаяся, начинает оттаивать.

— Мама, а ты с нами поедешь? — смотрит на меня.

— Поеду, — внезапно даже для самой себя соглашаюсь. Мне почему-то больше не хочется быть в стороне, хочется быть с ними вместе, втроём.

— Отлично, — улыбается Семён, и я обращаю внимание, каким тёплым взглядом он смотрит на меня. И у меня в груди тоже что-то нежное разливается. — Заеду за вами завтра в одиннадцать.

Мне очень хочется прямо сейчас стянуть косынку, чтобы увидеть его реакцию на изменения. Но я сдерживаюсь. Причёска слежалась, уж лучше завтра пусть увидит, когда я в порядок приведу и уложу красиво.

Вечером, когда Настя смотрит мультики, я несколько раз беру в руки телефон, чтобы написать Марио. Думаю, как сделать это тактично и не обидеть его. Мы не встречались, даже до поцелуя ни разу не дошли, но его ухаживания имели вполне себе понятные характер и цель. И мне нужно это пресечь, иначе будет совсем некрасиво.

Но так ничего в итоге и не пишу. Не идут корректные фразы в голову, всё ещё сомнения одолевают. Решаю отложить это до завтра. Подумать, как объясниться.

Утром провожу у зеркала куда больше времени, чем в какой либо раз за последние несколько лет. И расстроиться несколько раз успеваю. И лапки гусиные у глаз кажутся слишком заметными, и межбровка какая-то глубокая. Конечно, я не юная девушка, понимаю это прекрасно, но мне хочется выглядеть идеально. Хочется лучиться красотой и свежестью.

Для него…

Волосы уже и так укладываю, и эдак. То подколю от лица, сделав образ более строгим. Ни дать, ни взять — училка. То распущу, добавив лёгкости.

Настя несколько раз заглядывает в мою спальню и с серьёзным видом оценивает:

— Мамуль, тебе очень идёт. Ты вообще очень-очень красивая!

— Спасибо, солнышко, — улыбаюсь ей.

— Папе понравится, — бросает вроде бы как между прочим, смущая меня, а потом убегает к себе.

К одиннадцати мы обе собраны, а я испытываю невнятное волнение. Будто мы не в торговый центр гулять идём все вместе, а на свидание вдвоём.

Может, это в некотором смысле и есть свидание. Для меня.

— Вау, — улыбается Семён, когда приезжает за нами. — Вот теперь вижу свою Адамовну.

Это “свою” звучит так приятно. И даже как-то привычно.

В торговом центре мы смотрит концерт детской танцевальной группы, от которого Настя в восторге. Она фотографирует некоторые моменты выступлений на телефон и собирается позже отправить эти фото тёте Вере и обсудить с ней. Вроде бы как мы с Семёном не совсем понимаем, так как не специалисты.

Потому идём есть мороженое, потом, конечно же, папочка балует любимую дочь походом в магазин игрушек.

— Сегодня прям аншлаг, — говорю Семёну, выходя из уборной. — Народу даже в туалете куча.

— Да, за кофе тоже пришлось постоять, — протягивает мне стаканчик. — А Настя где?

Замираю.

Вопрос простреливает в мозгу неприятным ощущением.

— В смысле? — смотрю на него. — Она же была с тобой.

— Она зашла в женскую уборную сразу за тобой. Вот буквально дверь ещё не закрылась.

Где-то под рёбрами обдаёт холодом. Я осматриваюсь вокруг. Людей много, снуют туда сюда, болтают о своём, смеются. Концерт закончился и народ расползся по торговому центру.