Ненаписанное письмо (СИ) - Толич Игорь. Страница 21

— Только если ты попросишь.

— Придурок! — разозлилась Саша и рванула к лестнице.

Она преодолела ступени с такой скоростью, что я даже позавидовал ее алкогольной закалке — ни разу не споткнулась и дверью хлопнула, как настоящая оскорбленная женщина.

Я постоял внизу еще некоторое время. Ждал, когда она включит свет. Но свет не загорался. Я решил, что девушка уже вырубилась, и собрался уходить.

Внезапно дверь снова приоткрылась.

Саша стояла на пороге в том же образе, как я увидел ее впервые, — обнаженная грудь, желтые трусики. Стояла и смотрела на меня вполне осознанным взглядом, пытливым и гипнотизирующим.

— Ты еще здесь? — она облокотилась на бамбуковый поручень так, что соски коснулись предплечий. — Вроде бы пьяная из нас только я, а плохо соображаешь ты.

Я не отвечал, ждал, что она выдаст еще. И ждал не зря.

После короткого, но пристального осмотра моего лица в световом пятне лампочки, болтающейся над лестницей, Саша проговорила:

— Что стоишь? Подымайся.

Я сделал шаг. Еще.

Честно говоря, перестраховывался, чтобы она не спихнула меня с лестницы — поручни на ней хоть и бамбуковые, но ступени из какой-то шершавой, твердой смеси навроде бетона или асфальта. Грохнуться на такую поверхность с высоты двух метров посреди чужого пустого двора — участь незавидная. Но Саша стояла, не шевелясь.

Я наконец забрался на самый верх, обнял ее за талию.

Мы долго целовались, затем она потянула меня спиной в комнату. Насколько я успел заметить, обстановка ничуть не поменялась с тех пор, как я заходил сюда в первый и единственный раз. Но больше меня, разумеется, интересовало расположение того самого матраса. Было бы обидно промахнуться в такой ответственный момент. Но я сориентировался идеально: повалил Сашу на кровать, содрал ненавистную желтую тряпочку, которая уже двое суток не давала мне спокойно жить.

Сашины стоны заполонили мой мозг. Стонала она не как матерая проститутка, но и совсем не как робкая девочка. Она все время зачем-то закусывала кулак, вжималась лбом в мои ключицы, затем откидывала голову назад, отчего ее волосы разбивались о постель и казались живыми, уползающими по кровати змеями.

Ей нравилось произносить мое имя:

— Джей… Джей… Только не кончай сейчас… Еще немножко, Джей…

Впервые обладая женщиной (я имею ввиду женщиной, которая тебе действительно нравится), каждый мужчина старается показать себя с лучшей стороны, но выходит почти всегда неважно. Волнение, долгие прелюдии в виде череды свиданий, в конце концов, воздержание — все это буквально выводит на финишную прямую еще задолго до того, как ты снимешь штаны и наденешь презерватив.

Никогда не забуду, как оплошал впервые перед тобой, Марта. Конечно, и ты, и я сделали вид, что все в порядке, но изнутри меня грызло ощущение собственной ничтожности, а вдобавок ко всему — страх, что ты не захочешь попробовать еще. Поэтому, на всякий случай, я не стал тянуть со второй попыткой. В итоге и она была очень далека о той феерии, что случалась с нами в последствии, но все искупила моя нежность и твоя любовь. Я смотрел в твои глаза и не мог налюбоваться: сколько невысказанной красоты они прятали в глубинах зрачков. Никакого безумства и исступления я в них еще не видел, но чувствовал, что тебе хорошо только потому, что я рядом. А большее вскоре пришло.

Однако сейчас у меня не было шансов на вторую попытку. Но, быть может, из-за того, что Саша была сильно моложе и еще сильнее пьяна, я чувствовал безусловное превосходство — пьянящее, восторженное чувство, которое откидывает далеко на задний план лишние элементы эротической драмы под названием «мужчина и женщина».

— Господи… — Саша сцепила зубы и прекратила дышать.

Ее кулак прошелся по моей спине между лопаток. Я поцеловал ее в шею, а она отвернулась и еще долго смотрела пьяными пустыми глазами куда-то в стену.

И я не видел, как они закрылись, потому что сам уснул.

Наутро сон потеснила рано пробудившаяся природа, которая подала свои сигналы тогда, когда разум еще пребывал в дремоте, но снизу живота уже началась активная деятельность. Короче говоря, проснулся я от желания. Ему благоволило лежащее рядом обнаженное молодое женское тело, и я стал ласкать его, не открывая глаз.

— М-м-м… Что ты делаешь? — кряхтела Саша неразборчиво. — Блин, прекрати…

Я пробирался ладонями по ее позвонкам, нащупал пальцами ямочки на пояснице, прижался губами к расслабленной дуге плеч. Кожа пахла амброй, согретой теплом землей и редкими пряностями. Я вдыхал этот аромат, и сознание медленно восставало заодно с уже воспрявшей частью моего тела.

— Джей, я еще пьяная, уйди…

Я наконец разлепил глаза и уложил Сашу на спину. Она попробовала меня отстранить слабыми руками.

— Извращенец… Хочешь потрахаться, хотя бы не буди…

Я принялся ласкать ее грудь языком и ладонями. Когда попробовал поцеловать в губы, она отвернула лицо, и я ухватился за мочку уха.

Саша поморщилась:

— Ты издеваешься… — она приподняла веки. — У меня нет сил, мальчик. Сделай все сам по-быстрому.

Но мне не хотелось по-быстрому. Мне хотелось, чтобы она кончила.

И я пополз вниз, оставляя поцелуи то здесь, то там. Я спускался, не торопясь. Рассвет уже прокатился над островом, и солнце жарило мне спину из открытого окна. Птицы затянули утренние песни. А у меня имелось предостаточно сил и времени, чтобы завлечь Сашу в отрезвляющую пытку.

Я устроился между ее ног и осторожно, постепенно, медленно изучал языком ее чувствительность. Через некоторое время появились первые внятные реакции. Она зашевелилась и начала понемногу оживать. Спустя еще несколько минут — застонала в голос. И чем громче доносились до меня звуки, тем жестче становились ласки.

Под конец я вошел в нее, но только чтобы сбросить собственное напряжение, которое уже отдавалось болью в паху и требовало выхода. Саша дрожала подо мной. В ее глазах стояли слезы.

— Чокнутый, — произнесла она первое слово после долгой тишины, но впервые обращалась ко мне с настоящей нежностью. — Ты чокнутый.

Я лежал щекой на ее длинных волосах как на пледе и желал оставаться в таком положении как можно дольше.

— Ты тоже, — ответил я. — Чокнутая.

Стоит ли говорить, что с этой минуты моя жизнь переменилась? Нет, мне не отшибло память, и утраченная на большой земле часть меня продолжала отдавать болью, но ее заглушали новые впечатления. Потому что у двоих чокнутых в два раза больше шансов заблудиться в иллюзорном счастье и свободе, чем поодиночке.

23 сентября

Сколько могу вспомнить, за две грядущие недели мы почти не расставались с Сашей. Ее бешенная энергетика увлекла меня с головой, что я стал меньше посвящать времени работе и пару раз ошибся при отправке готовых файлов клиентам, чего за мной никогда замечено не было. К счастью, обошлось без серьезных конфузов, а ошибки я исправил в оперативном порядке и не подмочил свою репутацию.

Конечно, мне стоило бы задуматься наперед, чем может грозить подобная расхлябанность, но я, как и в ранние времена с тобой, Марта, ничего не замечал. Мужчина тоже склонен попасть в романтическую эйфорию и потерять голову, особенно, если долго сидел на строгой «диете», состоящей из глухого одиночества и случайных связей с продажными особами. В моем случае «рацион» так же состоял из бесконечных терзаний, мученичества и химических веществ разной степени тяжести.

Проведя с Сашей всего одну ночь, я подсел на совершенно новое, вопиюще притягательное вещество, которое вызывало зависимость с первого раза. И какой бы горечью не обернулась эта зависимость в будущем (а любые зависимости, какими бы безобидными не казались, рано или поздно приводят к негативным последствиям), я был благодарен ей хотя бы за то, что у моей жизни заново появился вкус. Обескураживающе терпкий и безусловно сексуальный вкус страсти, приключений и молодости.

Да, это звучит странно и даже пугающе, но в свои тридцать пять я давно привык ощущать себя взрослым солидным мужчиной. В то время, как Саша фонтанировала юношеством. В ней было что-то от Криса — бесстрашие, тяга к неизведанному, азарт. На байке мы исколесили все побережье, забирались вглубь острова в заповедные джунгли, посетили все храмы, которые нашли, и пообедали на всех пляжах. И каждая наша вылазка не была похожа на все предыдущие и будущие, потому что мы сами каждый день становились немножечко другими.