Косвенный ущерб - Уоттс Питер. Страница 6
– Мы все же потеряли контакт. Ненадолго. Когда вы раскрыли зонт.
– А там ничего не произошло толком. Похоже, погибшие проводили какой-то проект. По истории искусств. Они не рыбачили, скорее пытались воспроизвести древнюю традицию рыбалки, я так поняла.
– Хм. Да, мы слышали то же самое, – кивнул Монахан. – В следующий раз будет лучше, если вы сами все запишете. Ну, когда мы будем вне связи.
– Так точно. Простите. Я не подумала.
– Не стоит извиняться. Вы бы меня сильно удивили, если бы после такого не допускали ошибок.
Он похлопал ее по спине. Ведомый сразу ощетинился.
– Ладно, мне пора готовиться. Продолжайте в том же духе, прекрасная работа.
* * *
Все эти сделки с дьяволом и безнадежные сценарии. Упражнения, которые рвали ее изнутри. Оказалось, все это часть ремонта. Им нужно было параметризовать жалость Беккер, прежде чем выжечь её навсегда.
Простая процедура, заверили ее, лишь небольшая часть запланированного системного апгрейда[27]. Семь узкосфокусированных микроволновых импульсов, нацеленных на вентромедиальную префронтальную кору[28]. Десять минут максимум. Даже шрама не останется. Беккер и подписывать ничего не надо.
Они не стали мелочиться с общим наркозом, а просто ее отключили.
Когда она вернулась онлайн, то особой разницы не почувствовала. Привычное еле слышное жужжание в затылке, когда запустился Ведомый и огляделся по сторонам; привычная дрожь в пальцах ног и рук где-то между последовательностью загрузки и скачком напряжения. Воспоминания о далеком сбое, казалось, утратили остроту, но, с другой стороны, после хорошего сна всегда смотришь на ситуацию более здраво. Может, теперь Беккер просто увидела перспективу.
Они подключили ее к симулятору и начали проверку.
Мужчина за пятьдесят, женщина за тридцать и одинокий ребенок в колыбели: находятся далеко друг от друга, все в смертельной и непосредственной опасности, так как дом, где они заперты, горит. Беккер начала с женщины, потом вернулась за мужчиной и уже направлялась за ребенком, когда здание рухнуло. «Двое из трех, – подумала капрал. – Неплохо».
Снайперское гнездо на какой-то постапокалиптической эстакаде, Беккер прикрывает аэробус, стоящий в ста метрах внизу по дороге, и беженцев, которые бегут, хромают и еле тащатся к спасению. Внизу «перекати-поле» – самодвижущийся моток из колюще-режущей проволоки с октанитрокубаном[29], магнием и белым фосфором, он не боится пуль, жаден до человеческого тепла и нетерпеливо катится к ничего не подозревающим людям, ждущим эвакуации. Рядом с Беккер инженер – лицо явно сляпано по шаблону, хотя компьютер зачем-то пометил его как «брата», – трудится, латает машину, не обращая внимания на беженцев и их неминуемое уничтожение.
Пока Беккер не сталкивает его прямо с эстакады, на радость «перекати-полю».
Затем идет проверенный временем хит: старик на поле боя зовет то ли какую-то зверушку, то ли ребенка и не дает Беккер прицелиться, блокируя линию огня, а на горизонте военный робот уже навел орудие на команду медиков. Беккер срезает старика одной пулей, даже не подумав: бота сбивает еще тремя.
– А почему вы оставили ребенка напоследок? – спросил Таучи, отключая ее от симуляции. Свет в его глазах – это чистое сияние дисплея на сетчатке, но сам техник радостный, как щенок.
– Меньше потерь, – ответила Беккер.
– С точки зрения военного потенциала?
В симуляции все гражданские, тактически все они были последними среди равных.
Капрал покачала головой, стараясь вложить в слова инстинктивное чувство:
– Взрослые страдали бы… больше.
– Дети не могу страдать?
– Им больно. Физически. Но у них нет надежд, мечтаний, даже воспоминаний нет. Они – это лишь… потенциал. В них нет дополнительной значимости.
Таучи посмотрел на нее.
– Да в чем проблема-то? – спросила Беккер. – Это же было упражнение.
– Вы убили собственного брата, – заметил он.
– В симуляции. Чтобы спасти пятьдесят гражданских. И у меня нет брата.
– Вас удивит то, что вы уничтожили старика и боевого бота на шестьсот миллисекунд быстрее, чем до апгрейда?
Капрал пожала плечами:
– Это был повторный сценарий. Я и в первый раз все сделала правильно.
Таучи взглянул на тачпад:
– Во второй раз выбор вас не встревожил.
– И к чему вы это говорите? Что я превратилась в социопата[30]?
– Напротив. Теперь у вас иммунитет к проблемам вагонетки[31].
– Что?
– Все говорят о морали так, словно она – еще одно определение «правильного» и «неправильного», когда на самом деле это лишь груз помех на одном и том же канале. – Голова Таучи подскакивала, как у дятла. – Мы прочистили сигнал. Сейчас вы, пожалуй, самый этичный человек на Земле.
– Да ну.
Он отыграл назад, но не слишком:
– Ну, вы в первой тридцатке, это точно.
* * *
Она окопалась высоко над улицами Торонто, свила кокон в комнате без окон, из тех, что временно предоставляли солдатам во время ремонтных миссий; Нандита Беккер, уставившись в стену, наблюдала за сетью.
Стена была, разумеется, пустой. Сеть разворачивалась в голове Беккер, пройдя через запасной ход в височной доле. Она и Ведомый слишком много времени провели в компании друг друга, решила капрал. Пришла пора пригласить компанию.
Например, гостей из «Зеркала будущего» на «Глобал»: юристку из корпуса военных адвокатов, вышедшего на пенсию профессора военного права из университета Далхаузи, номинального левака из движения «Ветераны за подотчетное правительство». Какого-то специалиста по кибертехнике, которого Беккер никогда не видела: его одолжило Министерство обороны и явно выбрало не только за профессиональную компетентность, но и за милую внешность. (Беккер представила, как по ту сторону камеры дергает за ниточки Бен Монахан.) Ничем не примечательного модератора, чьи эмоции варьировались от неподдельной искренности до неудачных попыток очаровать всех вокруг.
Все они говорили о Беккер. По крайней мере, она предположила, что тема пока не изменилась. Звук она отключила уже через пять минут просмотра.
Медальон в руке мерцал сквозь плоть пальцев, как тусклый кобальт, слабым нимбом на частоте в 3 МГц. Она пристально изучила материал, декоративную гравировку на металле (рельеф из какой-то амазонской культуры, не пережившей первый контакт, как сказала Сабри), тонкую, словно волос, трещину выхода для интерфейса. Утопленная кнопка «Передать» посередине: нажми раз, и он даст сигнал, говорила Сабри. Не отпускай, и он станет передавать одно и то же по бесконечному кругу.
Беккер нажала на кнопку. Ничего не произошло.
Разумеется. Все же должно быть зашифровано. Сейчас в полевых условиях без подготовки не передают ничего, хотя бы раз прогоняют данные через псевдослучайные временные ряды, синхронизированные с базой, – никогда не знаешь, когда в кустах засядет какой-нибудь из дружков Амаль Сабри, готовый перехватить передачу прямо из воздуха и унести домой для комфортного препарирования. Сигнал имел смысл только в момент создания. Если ты пропускал его в первый раз и хотел повторить ради ясности, то тебе нужна была машина времени.
Этим вечером Беккер построила собственную машину времени и поместила ее под номером один в списке на воспроизведение: три строчки макропрограммы, которая сбивала системные часы на ту ужасную минуту, случившуюся недели назад, как раз перед тем, как весь мир Беккер пошел прахом.
Она снова включила звук сети. Одна из говорящих голов на «Глобал» выражала мнение, что Беккер – такая же жертва, как и те несчастные, что попали под огонь ее похищенного тела. Другой повел мудреную речь о близкой связи ответственности и намерения, о том, что вина – если вообще этот отягощенный ассоциациями термин можно применять в нашем случае – лежит на технике, а не на благородных душах, которые ежедневно рискуют собой на передовой изменяющегося мира.