Чужбина с ангельским ликом (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 25

— Как свекровь, возможно, ибо одержима жаждой совершенства и требует, чтоб ни сучка, ни задоринки, как говорится. Но как мать, — о такой матери лишь и мечтать. Ведь её сыну в подмётки никто из окружающих не годился, настолько она его отшлифовала во всех смыслах. Но она о дочке мечтала! Всё причитала: Ах! Кому я отдам свою уникальную коллекцию камней и драгоценностей?

Лицо Лоры выражало несколько чувств одновременно, — желание уйти, желание остаться, разрешить разговор таким образом, чтобы вернуть себе утраченное равновесие. Она критически оглядела утянутую в сиреневый спортивный комбинезон фигуру бывшей соперницы, ища, к чему бы придраться. Ксения ухмылялась, ловя её примитивные мысли и считая, что она-то как прежде, так и теперь, что называется, «не лыком шита».

— Ты чего такая лохматая? — спросила Лора, удовлетворённая тем, что нашла изъян.

— А ты сама?

Лора горделиво повела головой, — Вроде, я причёсана.

— А я тебя видела лохматую в гуще научного прилизанного сообщества и ещё подумала, что за русалка мельтешит среди их важной толкотни? Ты ещё с дядькой пожилого и разумного облика беседовала на темы вашей астрономической — агрономической науки.

— На ветру разлохматилась, — ответила Лора.

— Вот и я о том же. Для кого тут? Народ вокруг собран резко контрастный по своим возрастным признакам. Или юный, или чрезмерно уж утомлён накопленными познаниями. Для молодняка или старичья наводить красоту?

— Просто из уважения к себе и к людям.

— Что же я совсем и помело? — и Ксения пригладила волосы руками. С ней не было ни щётки для волос, ни косметички.

— У тебя роскошные волосы. Сходила бы в салон красоты, — Лора беспомощно вредничала, сильно затронутая темой про «сестрёнку — дочку».

— Сама что ли туда ходила? Никак переживаешь новое цветение своих душевных садов? Жалко, что соловьи уже не поют. И какое же оно у тебя по счёту?

— Не считала никогда. Я из породы вечно цветущих растений.

— А я на такую регенерацию юных и давно обломанных чувств не запрограммирована отчего-то. Так что на фиг мне прихорашиваться? Я и так лучше всех.

— Ну уж, не всех! Самомнение у вас, женщина, как у богини.

— Да. Богиня красоты и гармонии. Такое мнение имеют окружающие меня поклонники, только я в таком титуле ничуть не нуждаюсь. Я умственно и ценностно выше этих розово-душистых ярлычков, что так необходимы лишь девочкам, толпящимся на подступах к витринам жизненного и зачастую мнимого успеха. Я другим воспитанием сформирована. Другую программу в меня вложили мои реально необыкновенные родители. Я выросла, как пушкинская Татьяна, в тени русских дубрав, в уединённом отрадном доме, в светлой атмосфере любви и чистоты. И если в юности я рвалась оттуда на губительный солнцепёк, не понимая ничего в окружающем мире, то теперь я уже по собственной воле осознанно живу в прохладном укрытии и тишине. И мне там комфортно!

— Как старушка рассуждаешь, — недоверчиво усмехнулась Лора. — А ведь ты невеста, лишь чуточку неприбранная только. Видимо, день такой выдался, что тебе лень себя украсить. У меня тоже такие дни не редкость. А! думаю, да идите вы все, а я сны буду на ходу досматривать. Я помню, на моей свадьбе у тебя была потрясающая причёска. Вся в камнях и цветах. Тебя какие-то левые гости и принимали за невесту. Там столько народу набилось, в тот «Лесной Терем», что я только удивлялась, кто такие? Мать с отцом весь агропромышленный комплекс, где работали, туда и притащили. Жених глухо рычал от злости, ненавидя моих родственников и всю мою семью с их архаичными замашками. С его-то стороны и не было никого, кроме отца. А те гости приставали к вам с Рамоном, ну горько же нам! Ну! Целуйтесь же, чтобы пир подсластить! А вы с Рамоном всё танцевали и танцевали… а мы, новобрачные, сидели в углу, и все забыли о нас…

— Вспомнила! — и Ксения вся затрепетала, поражаясь, как совсем недавно тоже пребывала в мыслях на этой, трижды проклятой! Свадьбе. Неужели возможны настолько и синхронные воспоминания? — Не знаешь ты, какие причёски я делала когда-то, как только освободилась от тяготы быть предельно зализанной, как принято у балерин.

— Я тебя тогда не знала.

— Почему я не помню у тебя настолько естественно-прекрасных волос? У тебя мотались хоть и до уровня попы, да высветленные как пакля! Ты напоминала какую-то первобытную женщину из лесных дебрей. Твой природный цвет — супер! — неожиданно похвалила Лору Ксения, не сумев утаить искреннее своё впечатление от внешности уже не актуальной соперницы.

— Да что я понимала в юности! Ты не поверишь, но я считала себя никчемной, пока не встретила Сашу… ну, того… помнишь, он преподавал у нас в Академии культурологию? Этот человек внушил мне веру в себя. Как глупо я утратила его… — Лора задрожала губами, тараща узкие глазки и удивляясь собственной распахнутости перед той, кого меньше всего желала бы видеть рядом с собой. — Ты и сама теперь можешь понять, насколько уязвимы бываем мы в юности…

Она принадлежала к той породе женщин, которые обладая, если по общепринятым канонам красоты, неправильными чертами лица, однако же, выглядят очень привлекательными, гармоничными, излучающими светлую душевность. А Лора к тому же обладала и неоспоримо красивой фигурой.

— Насколько зависит наш дальнейший путь от тех, кто и становится спутником, — продолжила Лора. — В такой бурелом могут затащить… Если бы Рудольф не столкнул меня в условную яму на обочине дороги, я добилась бы настолько больше, чем имею теперь…

Наконец-то! Заветное имя было произнесено! И не Ксенией, а самой Лорой.

«Ох-ох»! — мысленно ехидничала Ксения, — «ты была недалека от истины, напоминая вульгарную раскраску под русскую красу — матрёшку. И не тем ты брала молодых дураков — испытателей своей удали. Кто тебя только и не прижимал! И не один лишь «витязь» Саша из несуществующего монашествующего ордена, просто другие были никому неизвестны, пока чистый Грязнов — сокурсник обрёл тебя как высшее счастье. А Венд… Он же в упор не желал тебя замечать! Знать бы, чем ты зацепила-то его».

Вслух Ксения произнесла совсем другое, — Ты была как розанчик, весёлый такой и забавный. Вся в цветочках и улыбках. Над тобой разве что бабочки не порхали, и пчёлы не жужжали. Казалось, что ты в восторге от всех, а больше всего от себя самой.

— Нет. Такого не было никогда. Я была неуверенной в себе. В отличие от тебя. Я, если честно, тебе завидовала. Твоей осанке, твоей уверенности в собственной неотразимости. Твоему внутреннему и внешнему благополучию. Ты распространяла вокруг себя ауру всеми любимого и дорогущего существа — недоступной абы кому ценности, наподобие прозрачного редчайшего алмаза. У нас на курсе многие преследовали тебя своим вниманием, но боялись той дистанции, которую ощущали. Ты-то себя любила всегда.

— А то! Зато другие не любили.

— Ну, уж! Ребята головы теряли…

— Головы нашли и терять не хотят.

Лора светло улыбнулась, соглашаясь на окончательное перемирие, как решила Ксения. Но ошиблась, поскольку Лора сказала, — Единственное, что мне в тебе не нравилось, так это твои жилистые ноги и плоская грудь.

— У меня тренированные ноги, сильные всего лишь. Наследие балетного детства. Не на твой простецкий вкус я изготовлена Творцом в его божественной мастерской. Я эксклюзивное одухотворённое изделие, а не шаблонное, конвейерное. Всевышний оттачивал каждый мой пальчик, вплетал в мою голову тончайшие нейроны, одарил шелковистой кожей. Как это там в преданиях? «И одел их в ризы кожаные». Так вот, он мою ризу лично отбелил по высшему разряду. Сотворил с любовью как личный заказ для моих необыкновенных родителей. Видела бы ты мою маму, это же фея, сотканная из грёз, а не женщина была…

— Не видела, — Лора насмехаться не стала, зная, что мать Ксении умерла в молодом возрасте. — А вот папу твоего видела. Реальный громовержец, только скипетра Зевса ему и не доставало. А уж грубый, свирепый-то какой! Глядит в упор, словно пробурить насквозь хочет, челюсть волчья какая-то…