Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 62

Какое-то время мы занялись поцелуями. Они были гораздо важнее и приятнее, чем допросы.

— Я хочу быть у тебя одной, — опять упрямо повторила я, — иначе я не соглашусь…

Он развернул меня к себе лицом. Комната была наполнена серебристым мерцанием светлой ночи. Его глаза казались чёрными и тоже мерцали.

— Я буду тебе послушен во всем, кроме одного. Гелия останется. А ты просто забудь о её существовании. Вот и всё. Я ведь мог бы и солгать тебе, что да, я её выбрасываю прочь от себя. Но я честен с тобой. И такой же честности жду от тебя. Пусть тебя и окружают одни лицедеи, ты должна забыть не то что о профессиональном лицедействе, но и о сугубо женском, природном притворстве. Впрочем, ты потому и привлекла меня, что прозрачна как утренняя росинка. Ты по любому будешь жить у меня. Тебе придётся покинуть этот город. И свою бабушку придётся покинуть. И своего отчима забыть. Так-то не волнуйся, мы отселим твою бабушку в отличный домик с садом, будем навещать и привозить ей подарки, а также необходимые деньги, чтобы она больше не работала на вашего как бы благодетеля.

— Но вдруг он не даст согласия на то, чтобы ты мог купить меня как свою наложницу? Бабушка-то согласится, я думаю…

— Я не собираюсь покупать тебя как вещь! Я хочу любить тебя и предлагаю себя самого для ответной твоей любви. Зачем тебе согласие хрыча, озабоченного лишь собой? Ну и не даст разрешения, и что? Пусть и остаётся наедине со своим богатством и лекарственными плантациями. Тебе-то они к чему? Важно лишь твоё согласие. Бабушка будет лишь счастлива твоему уже личному счастью и своей свободе от щедрот старого колдуна. Ясно выражаюсь?

— Да. А Гелия…

— Мне надоело говорить о Гелии. Ей нет места там, где с тобою мы.

— И мне, — отозвалась я. — Ну, её! Оставь её свободной полностью. Как она того и хочет. Будет хорошо всем…

Он стал гладить мой позвоночник, возник приятный озноб, и захотелось спать.

— Кто он, твой брат? — спросил он неожиданно и со странным оттенком в голосе, будто всё и давно знает об отношениях Гелии и Нэиля. Тут уж, будь я умнее и твёрже характером, то просто спихнула бы его со своей постели, куда он влез, да ещё с целью замаскировать ласками свои допросы. Поведение единственно разумное, но только не в случае взаимной и всеохватной влюблённости. Только он держал её под контролем, а я нет.

— Он? Военный. Учится, чтобы служить в элитном корпусе охраны Коллегии Управителей.

— Гелия с ним знакома?

— Да. Видела, кажется… — молчание могло означать для него, что я нечто утаиваю, поэтому я решила отвечать, но таким образом, чтобы не проболтаться.

— Он же был актёр. Она снималась с ним вместе в главной роли. Это называется «видела, кажется»?

— То была работа, прежнее актёрское ремесло. И всё.

— Я видел тот фильм. Там есть и нечто другое, чем простое ремесло. Или они были настолько гениальны? Я знаю Гелию насквозь и всю. И вот представь, в ней вдруг появляется вплетение мне чужое, но очень искусное и тонкое. Что это? Она же получила убогое развитие там в горах. Жизнь ей такая досталась. Кто мог её развить? Беженцы, ставшие аутистами от своей отверженности? Сумасшедшая мать или не адекватный миру Хагор? А уж своё вплетение в ткань её существа я всегда отличу от чужого. И вдруг она заиграла вся, засверкала. Её словно наполнили новым содержанием. Кто? Она же, как пустой сосуд, чем наполнили, то и несёт.

— Мой отчим её любит. Только он не молод, и его отношение к ней больше родственное.

— Он никого не любит, Нэя. Он просто не способен к человеческим чувствам. Он и к тебе равнодушен в том же самом смысле, как к собственным лекарственным растениям. Он ухаживает за ними, ловит их аромат и целует лепестки удачных экземпляров. Но отношение чисто утилитарное, как к полезной, но чужеродной форме жизни. Он лечит людей не ради их счастья, а ради собственных исследований, проводимых над тою же чужеродной и любопытной формой жизни.

— Не знаю, что ты имеешь против него, он настолько необычный и ни на кого не похожий человек с огромным умом. Он стольким людям вернул здравый рассудок, когда они его потеряли, стольких вывел из кошмарных миров безумия, куда они свалились. А у бедных он даже не берёт денег за лечение. Вот он каков! Люди поклоняются ему как жрецу из Храма Надмирного Света.

— Я ничего не знаю про его ум и судить не буду. Но он искалечил психику твоей матери, а потом просто продал её вдовцу-аристократу. По счастью, тот оказался достойным и добрым человеком. Они полюбили друг друга и породили прекрасных детей. Правильно, что ты ничего о нём не рассказываешь посторонним, и неправильно поступаю я, когда рассказываю тебе о том, о чём надо молчать. Значит, Гелия знает твоего отчима?

— Да. Мы вместе много разговариваем, и я тоже многому учила Гелию, ведь бабушка дала мне второе домашнее образование. Бабушка не из простых же людей…

— Нет, это не то, о чём думаешь ты. Это качественная перемена её сути. Так воздействует на женщину только тот, кто её любит. Кто он, скажи?

Я испуганно спрятала в подушку своё лицо, — Я ничего не знаю, — выдавила я мучительно.

— Я с тобой искренен, почему ты не хочешь? — он опять положил меня на свою грудь, как в прошлый раз. Я уже не скатывалась, а застыла покорно, сама того желая. Он был горячий. Весь в твёрдых мышцах, и ткань не скрывала рельефа его груди.

— Его зовут… он мой брат Нэиль. Отпусти Гелию к нему! — вдруг пролепетала я, проваливаясь в пропасть от ужаса своего предательства.

Как я необратимо перешла черту

Он молчал, никак не прокомментировав услышанное. Тёплая ночь набирающей силу весны заливала спальню серебристо-молочным свечением всё ярче. Оно вливалось из промытого мною недавно окна. Не знаю, кому как, а мне всегда бывает нехорошо в тот промежуток времени, когда ночь уходит, а утро ещё не наступило. Словно проваливаешься в какую-то вязкую бесформенность, безвременье, между светом и мраком, между жизнью и смертью. Реальность не казалась настоящей, а все чувства утратили определённость. Я сжалась, сильно прижавшись к нему, испытывая головокружение. И вовсе не от счастья. Как хотела бы я в данный миг очутиться у себя в безопасной постельке, в привычной своей личной клетушке наедине со своими снами, обычно такими крепкими именно перед утром. Из сумрака, размывающего все границы между внешним и внутренним, возник Тон-Ат с его напоминанием, похожим на предсказание, — с этим пришельцем лёгкого счастья у меня не будет! Я неожиданно всхлипнула, — Я хочу уйти!

— Куда? — удивился он. — Ночь же. Конечно, я могу тебя отвезти домой, но стоит ли? Чего ты испугалась?

— Не знаю. Мне страшно…

— Забудь о том, что было днём. Такого уже не повторится. Я же сказал.

— Разве тебе никогда не бывает страшно просто без причины? Жизнь такая страшная, когда начинаешь задумываться о её смысле, а он не поддаётся пониманию… И этот всегда чудовищный её конец, когда всякий человек так страдает…

— Что же страшного в твоей жизни именно сейчас? Ты живёшь как цветок, ты же наполнена буквально эфирной красотой и лёгкостью. Ты здорова телесно и прозрачна душой. Ты встретилась мне, а я буду беречь тебя, обеспечивая тебе безопасность, беспечность и безмятежность. Ты будешь бесценным украшением в моей, скудной в этом смысле, жизни. Ты должна верить мне, поскольку я не лжец.

— Разве ты не боишься смерти?

— Я не думаю о смерти. Бесполезные думы никак не влияют на те законы, над которыми мы не властны. А то, что мне подвластно, а именно твоя уже безопасность и твой чисто-женский комфорт в дальнейшем, я тебе обеспечу.

— А в бессмертие души ты веришь?

— Скорее нет, чем да. Во всяком случае, не верю тем болтунам, которые сочиняли прежде, да и теперь продуцируют целые мега — байты информации, являющейся мусором по своему содержанию… — иногда он вставлял в свою речь непонятные мне слова, но в целом я отлично его понимала. — Никто же ничего не знает! Все исследования по этому вопросу бессмысленны, все тупиковые. Заглянуть за пределы жизни нельзя! Давай радоваться вместе тому, что мы прямо в данный момент времени можем наслаждаться друг другом, осязать, дышать, мыслить…