Внучка жрицы Матери Воды (СИ) - Кольцова Лариса. Страница 94

Я согнулась, чтобы утишить боль в животе. Что могло так сильно болеть? Но уже в следующую минуту, я обо всём забыла, как и Ифиса.

Хрустальная пирамида любви разбилась не только в моём сне

В разгромленный холл влетела Гелия. Она была в красном платье, в том, что сшила я, и точно такое же я сшила для куклы её дочери. Это пунцовое платье сидело на ней как-то косо, было грязное на подоле. Волосы были распущены, и вид её был безумный. Она стала кричать таким же безумным голосом, — Его убили! Нэиля убили! — и бросилась на пол, стала выгибаться дугой, колотить руками, ногами и кричать не остановимо. Все замерли и вмиг протрезвели. Те, кто спали, начали выползать из комнат большой квартиры, мятые и всклокоченные. Гелия всё кричала, и было страшно всем. Мне казалось, что это продолжение сна. Мягкий кокон ласк и нежности всё ещё держал меня в себе, и до меня ничего не доходило.

В холл вошёл Чапос. Я начисто забыла о его существовании. Он прошёл мимо меня, как мимо стены, не видя или не желая того. Он был подобен кубу, так широк и массивен, но невысок ростом, прекрасно одетый, хотя и по-другому, чем в тот раз. Он тоже красовался в светлом в отличие от того раза, как я его запомнила. Светлая одежда как-то особенно подчёркивала нелепость его облика, смуглость кожи. Он вошёл как часть всего этого кошмара и повелительно сказал Гелии, — Вставайте! Он вас ждёт! Срочно надо ехать! Срочно, пока не прибыли люди из Департамента безопасности! — и стал рывком поднимать её с пола. Несмотря на средний рост, он оказался невероятно сильным, поднял Гелию с лёгкостью и потащил за собой. Я побежала за ними без мыслей и чувств, как автомат. Он волок Гелию по лестнице, и она потеряла пунцовые туфельки, но до этого никому не было дела, ни ей, ни ему, ни мне.

На улице я увидела машину Рудольфа, сам он сидел на заднем сидении. Через открытую дверцу я видела его. Голова была закинута на подголовник сидения, и он поражал мертвенной бледностью, будто золотистый загар был смыт с его осунувшегося лица. На рукаве белоснежной куртки растекалось кровавое пятно. Глаза его не смотрели на нас, когда мы приблизились. Он смотрел вверх, закусив нижнюю губу, пребывая в полубессознательном состоянии. Страшный Чапос впихнул Гелию, как мешок внутрь салона, и она плюхнулась рядом с Рудольфом, и он будто не увидел её. А Чапос сел впереди к панели, управляющей машиной. Они уехали, и я не могла понять, откуда рядом с ним возник этот тип? И странное дело, появление Чапоса занимало меня больше всего происходящего, словно сознание цеплялось за него, чтобы спрятаться от всего остального, непоправимого, невозможного. Я осталась на улице, мертвея в своём всё ещё живом коконе, сотканном из ночной нежности и любви.

Не знаю, сколько я стояла в пустынном и гулком дворе. Яркий горячий день сменился резким похолоданием и приближением дождевых низких облаков. Тучи песка и мелкого мусора кружились вокруг, задуваемые сильным ветром через распахнутые Чапосом для выезда машины, да так и не закрытые, ажурные ворота в уличной арке, выводящей из замкнутого пространства внутреннего двора — сада на улицу. Деревья, закручиваемые вихрем, казались уплотнёнными тёмными сгустками самого вихря, утратив свою красочность и стройность. Небо ослепло, и полукруглые окна дорогого дома, выгнутого почти замкнутым обручем, казались мне зловещими, словно через них на меня смотрели и корчили рожи инфернальные духи. Таким мёртвым и кем-то придуманным показался мне мир вокруг, пытающийся добраться своим остужающим дыханием до моего внутреннего сокровенного убежища, где пряталась моя живая душа. Чтобы вытянуть её наружу из красочных и неустойчивых блоков фантазии, которые она себе соорудила и мнила их своим крепким домом. Какая юная девушка не переживала хоть однажды крушение своей прекрасной подростковой и нежизнеспособной Вселенной, теряя которую реально умираешь, чтобы воскреснуть где-то, где жить и дышать в первые мгновения кажется невозможным, настолько подавляет чудовищный и внезапный переход в другую, но уже не отменяемую реальность.

Подъехала другая машина, и из неё вышел Тон-Ат со своим телохранителем. Он взял меня за руку и повёл в дом. Я машинально подняла на лестнице туфельку Гелии, прижав её к сердцу, будто надеясь на чудо пробуждения. Но его не произошло. Гости уже разбрелись, протрезвев от случившегося. Телохранитель Тон-Ата разговаривал с Ифисой, она одна осталась после всех, и он попросил её всё прибрать тут, а потом закрыть квартиру. Ифиса и сама хотела это сделать. Выпроводив ещё кого-то, кто спал в одной из комнат, телохранитель остался в холле, беседуя с Ифисой и помогая ей. Было похоже, что он знает её давно, а мы с Тон-Атом стояли в прихожей.

— Нэиля больше нет, — сказал Тон-Ат.

— Как? — не понимала я, — Кто? Что?

— А ты не догадываешься, кто и что? — ответил он жёстко. — И если бы не ты, он никогда и ничего не узнал, не нашёл никогда. Ты выдала даже адрес, даже Чапос не выдавал твоего адреса, а ты сделала это! Нэиль и Гелия уже собирались скрыться, я помог бы им в этом, а ты…

— Я останусь, — твердила я, — он придёт, чтобы забрать меня, он обещал, — до меня по-прежнему не доходило, что Нэиль убит.

— Он не возьмёт тебя никуда и не собирался этого делать. Он хотел лишь использовать тебя в своих играх, а не любить. Он чужак и, искалечив твою психику, отшвырнёт тебя в лапы тому мерзавцу, который увёз Гелию. В ЦЭССЭИ же никто его не достанет и ничего не докажет, да и не будет этого делать никто. Там особая организация, там особый тип жизни, отдельная страна со своими законами. Он возможный убийца твоего брата, и тогда ты его соучастница! А Чапос, его местный агент, уже стоит в очереди, чтобы дождаться тебя из его лап. А ты надоешь быстро! Чапос помимо всего занимается торговлей девушками. Чуешь, какую участь тебе припасли?

Тон-Ат был добр ко мне всегда, и таким я его не видела никогда. Он стал будто металлическим, посерел лицом и отливал металлом, или это у меня начинался психоз?

— Нет, — лепетала я, — разве Чапос не служит тебе? Он говорил, что охраняет по твоему приказу. Ты же сам навязывал его мне в женихи…

— Ты шутишь? Он же бандит! Я его и близко к себе не подпускал! Он приползал ко мне за разрешением приблизиться к тебе, чтобы вымолить твоё согласие, клялся мне, что исправится тотчас же, если ты дашь ему это согласие. А поскольку я никогда не влезал в твою личную жизнь, исключая ненавязчивые советы, которые ты презрела, ты сама несёшь ответственность за то, что натворила. Я же дал тебе полный расклад всех предшествующих событий, касающихся Рудольфа, а это уже было против моих установок. Но что в итоге?

— Нет, — продолжала я отпихивать его слова, — Рудольф любит меня, и Гелия ему не нужна, он сказал…

— Он, хотя и мучительно, любит только Гелию, а не тебя, молодую доверчивую дурёшку, с которой он собирался развлечься и возместить себе то, чего ему не хватает. Пока Гелия живёт в нём, тебе нет там места!

— Нет, — бормотала я, — нет, любит, он возьмёт меня на Землю под свою звезду Солнце. Он не умеет лгать, это ты лжец!

И вдруг до меня дошло, что это не сон, кокон сполз с меня, и страшная реальность схватила за самое сердце, и я закричала так страшно и сильно, что прибежали телохранитель с Ифисой. Глаза Ифисы плакали, а телохранитель подхватил меня, потому что я оседала на пол. От своего крика, от осознания того, что Тон-Ат говорит правду, я утратила чувство той наваливающейся реальности, которую не хотела принимать. Телохранитель понёс меня в машину Тон-Ата…

Цветочные плантации забвения

Я очнулась или, вернее, во мне восстановилась непрерывность восприятия действительности где-то в прекрасном месте, где я никогда не была до этого, но окружающая красота была мне безразлична. Через изумрудное арочное окно я видела те самые горы, что снились мне в моём сне перед страшным пробуждением. Разноцветная гряда уходила в необозримый горизонт, где сгущался изумруд небес. На вершинах пирамидальных лесистых гор искрились какие-то сооружения. И сами горы тоже казались искусственными из-за своей слишком правильной формы и фантастической красоты, которой я никогда не видела прежде. Древний осколок былой сверх цивилизации, как сказал мне потом Тон-Ат. Насыпные гигантские холмы, уникальные леса, высаженные некогда на огромном континенте, ушедшем в пучину вод в такой же тёмной пучине времён. Остались только острова, да подземные диковинные дороги, связывающие некогда между собою все, непредставимые теперь, наземные города сгинувшего в небытие мира. Я не ошиблась в своём определении ландшафта как рукотворного. Только руки эти были чьими?