Уходим завтра в море - Всеволожский Игорь. Страница 40

Я записал со слов Горича рассказ о бое броненосца «Адмирал Ушаков» с японцами в 1905 году. И Горич и мой дед Никита служили на «Ушакове». «Ушаков» на предложение сдаться открыл огонь и поднял флаг: «Погибаю, но не сдаюсь».

Другой рассказ я переписал из «Красного черноморца» при свете «летучей мыши». Я снабдил его заголовком: «Так поступали моряки-черноморцы. Учитесь у них!»

Пятеро моряков поклялись любой ценой остановить фашистские танки.

Комсомолец Цибулько первой очередью убил водителя танка; он взял гранаты и пополз навстречу второму танку; подорвал танк, но сам был смертельно ранен.

На смену товарищу ринулся Красносельский. Метким броском он зажег сначала один танк, потом другой и… погиб на глазах у товарищей.

Танки были в пятидесяти метрах. У Фильченкова осталась последняя связка гранат. Промахнуться нельзя. Он бросился к фашистскому танку. Раздался взрыв, и танк грузно свалился набок.

Два танка шли так уверенно, что можно было подумать — их не остановит никакая сила… Но такая сила нашлась. Одинцов и Паршин были настоящими комсомольцами, такими же, как Калюжный, который на комсомольском собрании сказал: «Мы молоды, нам бы только жить, а не умирать. Но мы поклялись не опозорить морскую славу…»

— Хорошие слова, — сказал Фрол: — «не опозорить морскую славу».

Горнист сыграл отбой, мы стали укладываться. Фонарь едва освещал палатку. Фрол лежал рядом со мной.

— А ты бы хотел кораблем командовать? — спросил я друга.

— Почему «хотел бы»? Я хочу и буду. Затем и в Нахимовское пришел.

— Ты не хотел в Нахимовское. Помнишь, говорил: «Убегу на Малую землю».

— Малой земли давно нет! Есть одна, Большая земля, советская… А знаешь, Кит, если б и была еще Малая земля, я бы теперь не ушел из училища даже к куниковцам.

— Правду говоришь?

— Честное флотское! Фонарь замигал и погас.

— Боюсь я, шакал залезет, — жалобно сказал в темноте Бунчиков.

— Иди ко мне, я не боюсь шакалов, — позвал Илюша. Было слышно, как Вова перелез к Илико на койку.

Его до смерти напугал однажды шакал, забравшийся ночью в палатку.

— Спи, Кит, — пробурчал Фрол совсем сонным голосом.

Я не спал. Те черноморцы, которые бросались под танки, так же, как я, учились в школе, отвечали уроки, старались иметь побольше пятерок. Они были комсомольцами, как я, Фрол, Девяткин и Забегалов.

Почта приходила через день. Большая зеленая машина с белой косой полосой на борту на минуту останавливалась возле штаба. Письмоносец сбрасывал мешок и в обмен забирал другой — с нашими письмами. Машина бежала дальше, оставляя за собой облако едкой пыли.

Мама писала: «Папа вернулся живой и здоровый. Сегодня он, Серго и Русьев вылетают в Москву».

Вова Бунчиков, ни от кого никогда не получавший писем, вдруг получил письмо и пятьдесят рублей от своих каспийцев. Они не забыли его!

«Мы только что ходили в иранские порты, — писали ему офицеры, — и видели, как такие же мальчики, как ты, по двенадцать-четырнадцать часов работают на фабриках. Они изможденные и голодные. Мы видели таких же, как ты, мальчуганов, просящих на улицах подаяние. Их так много в Иране, что если каждому дать по копейке, и то никаких денег не хватит. Мы видели ребятишек, ночующих в порту, на тюках. На них нападают крысы и портовые надсмотрщики. Если бы мы рассказали иранцам, что ты, потерявший отца и мать, не имеющий своего дома, теперь сыт, одет, обут, учишься и будешь морским офицером, нам просто не поверили бы. Ведь это возможно только в нашей стране, где каждый спокоен за свое будущее. Желаем тебе успехов и счастья. Не забывай нас, малыш. Приезжай, Вова, к нам в гости на Каспий!»

Бунчиков целый день не выпускал письма из рук и перечитывал его вслух. А Сурков, прочтя письмо всей нашей роте, рассказал о том, как дети живут за границей — в Америке, в Англии. Он принес целую пачку книжек, мы их расхватали и читали с волнением. Как эта жизнь не похожа на нашу счастливую жизнь!

Илико получил письмо от отца. Поприкашвили-старший потопил еще один неприятельский транспорт. Протасову принесли пять «треугольничков» с печатью полевой почты. Адрес на всех пяти был написан одним и тем же почерком. Получил письмо Юра и, вместо того чтобы обрадоваться, вдруг загрустил.

Я спросил:

— Что с тобой?

— Сегодня, Кит, день моего рождения.

— Да ну? Поздравляю.

— Как хорошо всегда было в этот день! Отец обязательно дарил что-нибудь. А мама… мама утром будила меня и смеялась: «Соня, проспишь день рождения!» Ты знаешь, Кит, она совсем на твою не похожа, а все же, когда твоя мама пришла в училище, я чуть не заревел. Я позавидовал, да, хоть завидовать нехорошо. Когда я увижу маму? Она далеко, в Сибири…

— Увидишь, — сказал я. — Скоро увидишь!

— Я и отца не видел два года!..

— Кит! — позвал Фрол. — Поди-ка сюда!

Он вытащил из кармана газету:

— Читай!

На первой странице был напечатан приказ о награждении моряков. Первым в списке был вице-адмирал, которого я видел на базе катерников в Севастополе. Потом перечислялись незнакомые фамилии офицеров.

— Ниже, ниже смотри!

Я прочел:

«Орденом Красной Звезды награждаются… краснофлотец Девяткин Юрий».

— Наш Юрка?!

— Иди-ка, собирай класс. Вот и подарок ко дню рождения!

Я мигом разыскал одноклассников. Фрол зачитал им приказ.

— А теперь зови Юрку!

Я нашел Юру и потащил к палатке. Фрол взял под козырек. Лица у всех были торжественные и серьезные.

— От имени класса горячо поздравляем тебя, товарищ заместитель старшины, с днем рождения и с высокой наградой! — сказал Фрол с таким выражением, будто был адмиралом.

Юра взял газету.

— Да не там читаешь! Ниже, ниже смотри!

Юра прочел и совсем растерялся.

— Да ты газету не мни! — крикнул Фрол. — Спрячь на память.

— Я бы с ума сошел от такой радости! — сказал Бунчиков.

— Подумать только, Красная Звезда! — подхватил Поприкашвили.

— У меня есть ленточка, совсем новая, — вспомнил Фрол. — Ордена ты еще не получил, но ленточку тебе носить можно, приказ ведь объявлен. Рассказывай, за что тебе дали орден?

— За что? Но я, право, не знаю.

— Орденов зря не дают. Говори, за что тебя наградили?

— Честное слово, не знаю… Ничего не было… Я пойду, мне там кое-что переписать надо…

Он убежал.

— Не привык получать награды, — заключил Фрол.

Вот уж он-то не растерялся бы, если б даже его наградили орденом адмирала Нахимова! Он отчеканил бы: «Служу Советскому Союзу!» и принял бы награду как полагается.

Только много дней спустя Юра показал мне маленькую вырезку из газеты бригады морской пехоты: «Будучи в разведке, юнга Девяткин был ранен. Целые сутки ползком добирался юнга до своего батальона. Он доставил командованию чрезвычайно важные сведения о подошедших резервах противника. Вовремя открыв ураганный огонь, наши артиллеристы нанесли врагу огромный урон, сорвав подготовку к атаке. Девяткин представлен к награде».

Глава вторая

К МОРЮ!

Наконец-то мы ехали на море! Мы получили «сухой паек» на дорогу, уложили вещи в мешки, и грузовая машина отвезла нас в Тбилиси. Зашли в училище. Так пусто было в огромном здании! Горич разрешил мне и Фролу отлучиться до вечера.

Мы пошли к Стэлле. У нее была Антонина и еще одна золотоволосая кудрявая девочка, с задорным, усыпанным, как у Фрола, веснушками, личиком.

— Это Хэльми Рауд, она сидит со мной на одной парте, — познакомила нас Антонина. — Она эстонка из Таллина, а теперь живет в Грузии; ее отец работает на Закавказской железной дороге. Им бы пришлось очень плохо, если бы они остались при фашистах: фашисты повесили бы ее отца коммуниста. Она бежала с отцом по полям, вокруг падали бомбы, и самолеты гонялись за ними, стреляя из пулеметов.

Хэльми рассказала, что в Таллине было много моряков до войны: это ведь морской город! Но она никогда не видела таких маленьких моряков, как мы с Фролом.