Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы - Сухонин Петр Петрович "А. Шардин". Страница 61

Али-Эметэ при первых словах посла хотела было его остановить, сказав, что он ошибся, что она не княжна Владимирская, а только её сотоварка по коллегиуму; но это ей не удалось. Посол продолжал говорить и, видимо, желал, чтобы его выслушали. Она вспоминала при этом свою бывшую подругу, блестящую, спокойную, с ясными глазами, сверкающими каким-то холодным светом; вспоминала общее к ней внимание, рассказы о её богатстве. Под влиянием этого воспоминания она замечталась немного о своём детстве. А посол всё ещё продолжал говорить. Ей поневоле пришлось выслушать всё, что он хотел сказать. В словах посла её поразили два обстоятельства: первое — доставка ей бумаг, по которым княжна Владимирская, как говорил посол, должна получить большое богатство, если согласится принять некоторые условия; потом его объяснение о её пенсии от дяди, которая будет высылаться на имя княжны Владимирской. Она до того набедствовалась, не получая этой пенсии, особенно после того, как Ван Гоуэре бежал из Лондона, а Шенка ещё не было, что решилась слушать до конца, чтобы как-нибудь это получение не расстроить.

Посол не переставал говорить. Он описывал ей высоту положения князей Владимирских-Зацепиных, громадность их богатства, их родовитость и права на русский престол, по представительству старой русской династии и особо — по близкому родству с императрицей Анной. Он описывал всё это в таких ярких красках, что смутил бы, вероятно, далеко не столь пламенное воображение, каким обладала наша прелестная Али-Эметэ, которая заслушалась его до самозабвения. В её глазах рисовались уже великолепные раззолоченные дворцы, наполненные послушными рабами, исполняющими её приказания по мановению её руки; в её ушах раздавалась сладостная музыка славы и величия, которой встречает её войско; ей даже слышался восторг народа, поклонение которого своей царице доходит до боготворения. Она не помнила себя.

Наконец посол раскланялся и уехал, оставив бумаги в руках Али-Эметэ.

   — Да он с ума сошёл! — вскрикнула Али-Эметэ и расхохоталась. — Вот если бы мне и наследство также по ошибке отдали, то-то бы хорошо было! — И она весело засмеялась.

Вскоре пришёл барон Эмбс. Она, смеясь, стала ему говорить о посещении посла, о бумагах, правах на престол и, наконец, о возобновлении пенсии. Разумеется, тот пришёл в телячий восторг. Но когда она заметила, что ведь это только ошибка, то он стал возражать.

   — Отчего же ошибка? — сказал он. — Оттого, что была другая княжна Владимирская? Но это нисколько не нарушает возможности и тебе принадлежать к той же фамилии. Вон какая-то княжна Владимирская умерла. В газетах напечатано. Не твоя ли воспитанница? Может быть, ты двоюродная сестра ей, хотя и необъявленная, и к тебе теперь перешёл её титул. Нет, по-моему, тут ошибки нет и не может быть! Разумеется, нужно прочитать бумаги; к сожалению, они написаны по-русски. Ничего, мы переводчика наймём.

И они вместе решили, что если уж суждена ей столь высокая доля, то отказываться нечего, а нужно Бога благодарить. А если она получит всё, что ей следует, то и его не забудет и сделает хоть своим министром финансов.

Пока они мечтали таким образом об управлении империей, прибыл и барон Шенк. Рассказали о бывшем посещении посла и ему. Тот ещё более разинул рот от удивления. Чувствуя угрызения совести за промотанное имение и получив уже извещение о наложении секвестра на его замок, он невольно скучал, считая себя как бы преступником перед своими родными. И вдруг он слышит, что лёгкая, хоть и милая барыня, с которой он познакомился в Лондоне и к которой так страстно привязался, может быть ни более ни менее как царица всего Северо-Востока, о неисчерпаемых богатствах которого он слышал и читал чуть ли не в арабских сказках. Ему даже страшно стало от одной мысли об этом.

Он упал на колени перед своим идеалом, своей красотой, стал целовать её руки, ноги, поздравлять... и тут же, на случай успеха, получил назначение будущего министра внутренних дел.

После того как первые минуты восторга утихли, разговор перешёл к предметам более существенным. Затребованы были от барона Эмбса сведения о наличных средствах. Оказалось, что наличных средств было всего только 43 тысячи франков. Следовательно, назначение ежемесячной пенсии в 10 тысяч франков было как нельзя более кстати. Она поедет к послу и будет ездить каждый месяц и получать. На первое время им этого будет достаточно, так как главная обстановка уже сделана. А потом она получит имение. Но чтобы узнать об имении, нужно прочитать бумаги. И вот опять общая мысль всех трёх, естественно, обратилась к оставленным бумагам. Нужно перевести их во что бы то ни стало! Тогда узнается, какое отношение имеет её дядюшка в Персии к княжеству Владимирскому и какое право княжна действительно имеет на принадлежащее их роду богатство в России; наконец, узнается, какое она может иметь право на русский престол.

Оба министра новой царицы бросились искать переводчиков. Но где тогда было найти переводчиков и ещё с таких языков, как русский и персидский, в Париже, в котором и теперь даже многие плохо знают, Россия ли находится на месте Персии, или Персия на месте России, а тогда положительно думали, что Россия именно и есть государство, в котором когда-то царствовал Гарун аль-Рашид. Тогда переводчиков, знающих язык, можно было найти только у отцов иезуитов. К ним с разных сторон оба будущих министра и обратились.

Но с какой бы стороны ни пришло ходатайство по делу, порученному отцу Флавио, непременно всякая даже мелочь должна была представляться на его усмотрение. Уж такой иезуитский порядок. «Он знай всё и отвечай за всё». Отец Флавио должен был назначить и назначил переводчиков, вооружённых надлежащими внушениями, и указал, какими примечаниями и объяснениями переводы их должны быть снабжены. Он даже и этим не довольствовался и приказал прежде сдачи переводов княжне, для окончательной редакции, представить их ему.

В приложенной к переводам родословной род князей Владимирских был выведен прямо от Шемяки. Таким образом, близость его к московскому дому была очевидна.

Ещё рельефнее выяснилось право княжны по родству с царствующей императрицей старшей линии дома Романовых — Анной Ивановной. По представленному объяснению Иван Антонович значился погибшим во время переворота; линия Петра Великого отстранённою от наследства выборными всего народа; выход в замужество царевны Парасковьи Ивановны, родной сестры государыни, за владимирского князя Зацепина, бывшего будто бы старшим представителем линии владимирских князей и владевшего Владимиром на правах державства, по особой будто бы грамоте царя Алексея Михайловича (видимое смешение с грамотой на державство князей Трубецких), данной будто бы ради прекращения домогательств на престол прежней династии, — был будто бы не морганатический брак, а политическое слияние двух старших линий обеих династий, для единства престолонаследия и прекращения всякого рода династических недоразумений и препирательств.

Само собой разумеется, что в этом объяснении, что ни слово, то была ложь, но ложь, составленная столь искусно, что могла ввести в заблуждение даже и знакомого с династической историей русских государей, не только Али-Эметэ; что же касается до последней, то ей права княжны Владимирской на русский престол представились совершенно несомненными.

Теперь другой вопрос — об имении. Но не говоря уже о правах родной и единственной дочери на имение после отца и матери, не говоря о том, что и по законам майората, за прекращением мужского колена, наследство переходит в женскую линию, а братья Андрея Васильевича были показаны умершими, — права эти подтверждались ещё духовным завещанием последнего мужского представителя князей Зацепиных, утверждённых царствовавшей государыней, с тем только, чтобы княжна приняла условия, тем завещанием установленные. Условия эти: православная вера, нераздробимость имения и выход замуж за одного из князей Рюриковичей.

Для Али-Эметэ возросший почти вне всякой религии вопрос о православии не заключал в себе ничего существенного. Ей было всё равно, быть православной, лютеранкой, магометанкой или католичкой. Она готова была утверждать, что всегда была православной, о другой религии никогда не помышляла. Точно так же она готова была заявить, с надлежащей осторожностью, разумеется, что обязуется проводить идеи католицизма всюду, куда достигнет её влияние и где пожелают её руководители; стало быть, о затруднениях по вопросу о религии не могло быть и речи. Ещё менее moi затруднять её вопрос о нераздельности имения.