Черные Земли - Бауэр Белинда. Страница 3

Но Мэйсон Дингл избрал третий путь. Нырнув в окошко фургона, он вдруг вывернул ключ из замка зажигания.

— Попался, старый ублюдок! — ухмыльнулся он, помахав ключами.

Эйвери разъярился.

— А ну, верни, говнюк!

Он выскочил из фургона, на ходу застегивая молнию.

Мэйсон с ухмылкой приплясывал в некотором отдалении от него.

— Хрен тебе! — крикнул он и бросился бежать.

Арнольд Эйвери был излишне хорошего мнения о Мэйсоне Дингле. Внешность часто бывает обманчива. Несмотря на ангельское личико, Мэйсон оказался парнем не промах. И потому Эйвери сидел теперь в фургоне, ожидая возвращения мальчишки — с ключами, за которые наверняка тот потребует денег, с кем-то из старших, а то и с полицией.

Все это не особенно пугало Эйвери. Уличные манеры пройдохи, без сомнения, сослужили тому хорошую службу, но их можно будет использовать и против сопляка. Даже очаровательному домашнему ребенку, рассказывающему подобные вещи, поверят немногие, что уж говорить о столь сомнительном элементе. Особенно если обвиняемый в низости и разврате спокойно дожидается полиции, а не ведет себя так, будто ему есть что скрывать. Эйвери закурил и уселся на детской площадке — здесь он чувствовал себя как рыба в воде, — ожидая возвращения Мэйсона Дингла.

Поначалу полиция не собиралась принимать Мэйсона Дингла всерьез. Но тот знал свои права и был настойчив, так что в конце концов двое полицейских усадили его в патрульную машину — перед тем подробно расписав, чем чреват ложный вызов, — и отвезли на детскую площадку к белому фургону. Полицейские убедились, что ключи подходят к замку, и тут на месте возник разъяренный Арнольд Эйвери, утверждая, что мальчишка украл ключи и пытался его шантажировать.

— Сказал — или я раскошеливаюсь, или он приведет полицию и расскажет, будто я перед ним штаны снимал!

Внимание полицейских снова сосредоточилось на Мэйсоне, и, пока мальчишка в деталях излагал правду, полицейские все охотнее склонялись к Арнольдовой версии развития событий.

В общем, все шло именно так, как Эйвери и предполагал, пока вдруг, с внезапной слабостью в коленях, он не заметил мужчину с маленьким мальчиком, которые направлялись к ним явно с недобрыми намерениями.

Эйвери пытался сохранять самообладание перед офицерами полиции, в душе проклиная собственную глупость. Все, что было нужно, — подождать! Немного подождать — и все закончилось бы прекрасно! Но ведь это была детская площадка, а детские площадки притягивают детей, и хотя восьмилетний толстяк, с воплями приближавшийся к ним, был совершенно не в его вкусе, но тот первый мальчишка так долго не возвращался… Надо же было чем-то заняться.

Словом, во всем виноват треклятый Мэйсон Дингл. И хотя Арнольд Эйвери пытался донести свою точку зрения до инспектора — после того, как на вылизанном дождем Эксмурском плато обнаружили с полдюжины неглубоких детских могилок, — инспектор собственноручно сломал ему нос, и даже адвокат Эйвери лишь пожал на это плечами.

Дело набирало обороты.

Медленно, но верно обнаруживались совпадения, объединялись пункты, и Арнольда Эйвери в конце концов обвинили в шести преднамеренных убийствах и трех похищениях. Число вменяемых в вину убийств совпадало с числом найденных тел, а число похищений вывели из детских вещей, обнаруженных в квартире и машине, — хотя Эйвери так никогда и не признал своей вины. Однорукая Барби принадлежала десятилетней Мэриэл Оксенберг из Винчестера, бордовый свитер с единорогом на кармане — Полу Баррету из Вестворда, а на язычках почти новых «найковских» кроссовок, найденных под передним пассажирским сиденьем фургона, было гордо выведено фломастером: «Билли Питерс».

3

Миссис О'Лири сказала, что «Навсегда ваш» здесь не подходит. В деловых письмах положено писать «Благодарю за понимание». Стивен заменил, но подумал, что она, наверное, все-таки ошибается. Лучше уж он будет благодарить тех, кого знает и любит, а не директора местного супермаркета, в котором продается рыба, настолько не соответствующая разрекламированным стандартам, что убивает бабушек.

Ему самому «Навсегда ваш» казалось очень солидным и церемонным. Но, будучи человеком практичным, Стивен решил, что раз уж оценки здесь выставляет миссис О'Лири, лучше принять ее версию.

Миссис О'Лири сказала еще, что «филе» пишется через «и», но особо не цеплялась. Письмо ей понравилось. Сказала, что оно как настоящее, и зачитала его в классе.

Лучше бы она этого не делала. Стивен почувствовал, что глаза остальных мальчишек превратились в татуировальные аппараты, выжигающие лазером на его голой шее: «Ты за это получишь, жополиз!» Если тебя похвалили в классе, считай, на перемене тебе кранты. Стивен вздохнул, представляя, как следующие несколько дней придется жить с оглядкой, прятаться, жаться поближе к учителю и слышать: «Что с тобой, Лам? Иди поиграй!»

К счастью, хвалили его нечасто. Стивен был средним учеником, спокойным ребенком, редко привлекавшим к себе внимание. Составляя в конце семестра отчет, О'Лири всегда задумывалась на пару секунд, припоминая худенького темноволосого мальчугана и пытаясь соотнести его с фамилией. О существовании Стивена Лама, так же как и о существовании Шанталь Кокс, Тэйлора Лафлэна и Вивьен Кан, вспоминали только во время его отсутствия — крестик напротив фамилии вызывал к нему мимолетный статистический интерес.

На большой перемене Стивен, как обычно, сидел у входа в спортзал вместе с Льюисом. У Льюиса были с собой бутерброды с сыром и огурцами и батончик «Марса», у Стивена — паштет из тунца и две палочки «Кит Кат». Поменяться чем-нибудь Льюис отказался, и Стивен мог его понять.

Трое мальчишек в балахонах с капюшонами играли в футбол на засыпанной резиновой крошкой площадке, лишь изредка, когда мяч уходил влево, недобро косясь на Стивена или выкрикивая в его сторону ругательства. Один сделал вид, что метит мячом в лицо Стивену, тот инстинктивно зажмурился, а мальчишка довольно оскалился, но все это было терпимо.

— Хочешь, врежу ему? — Льюис облизал измазанные шоколадом губы.

— Да не надо, — пожал плечами Стивен. — Хотя спасибо за предложение.

— Если что, ты только скажи.

Льюис был пониже Стивена, но объемом самоуверенности превосходил его фунтов на двадцать. Стивен ни разу не видел, чтобы Льюис дрался, но разделял общую убежденность в том, что Льюис справится с кем угодно аж до восьмого класса, — восьмиклассники в этот перечень не входили. В восьмом учился Майкл Кокс, брат невидимки Шанталь, шести футов ростом, да к тому же еще черный. Черные вообще горазды драться, а Майкл Кокс даже среди черных самый сильный, это всем известно.

Если не считать Майкла Кокса, то Льюис мог справиться с кем угодно. Но драться сразу с тремя — это не под силу даже Льюису, так что одного из троих Стивену пришлось бы взять на себя. Оба они это понимали и потому по обоюдному молчаливому согласию сменили тему.

— Старик обещал взять меня завтра на матч. Пойдешь с нами?

Стивен знал, что будет играть местная команда, «Блэклендерс». Поскольку команды, состоящей в высшей лиге, в округе не было, Льюис с отцом самозабвенно болели за «Блэклендерс», пеструю сборную местных талантов, и Льюис следил за их успехами с не меньшим жаром, чем его одноклассники — за игрой «Ливерпуля» или «Манчестер Юнайтед».

С отцом Льюиса только футбол и объединял.

Отец у него был невысок, рыжеват и неразговорчив. Он носил очки и слаксы не по возрасту и чем-то занимался у себя в конторе в Майнхеде, но чем именно — этим Льюис никогда не интересовался. «Что-то там про законы», — пожал он плечами, когда Стивен однажды спросил его. Дома отец Льюиса разгадывал кроссворды из «Телеграф» и восстанавливал по Интернету свое генеалогическое древо. Зимой они с матерью Льюиса раз в неделю ходили в местный клуб играть в бадминтон. Стивен как-то видел их в форме: ноги в белесой кудрявой поросли и мини-юбка, обтягивающая отнюдь не мини-бедра. И без того смешная игра от этого казалась еще нелепее.