Тараканьи бега - 2 (СИ) - Литвин Виталий. Страница 97
Хотя, конечно, за те несколько часов, которые он провёл с нами, при внешней безалаберности, наплевательности к условностям, ни единого повода, предлога для оркской вспышки дикости он не дал.
Но признаем честно: всё эти причины для возврата для меня были добавочными, а главное — Тарра! Главное — ночь с ней. Это же сумасшествие какое-то! Хотя, может, и она тому поспособствовала… Когда я обговорил с Гарротом, может ли он пробить проход в песчанике, она следом в нашем личном чате обратилась ко мне:
«— Хочешь сегодня выйти на поверхность?»
«— Да.»
«— Где знаешь?»
«— В городе. Ближе к центру.»
«— А триккты?»
«— Я тебя им не отдам. Откупимся.»
«— Ночуем таверне?»
«— Да.»
«— И ты меня простишь.»
«— А ты попросишь?»
«— Не потребуется.»
И она оборвала связь. Я мог бы и сам обратиться к ней, но тут вдруг услышал… Это заурчала кельтка. Тихо-тихо… Я хотел цыкнуть на неё: «Прекрати, у меня из-за тебя мысли путаются!» Но мысли путались не из-за коррелятки. «Лучшая»… Прикосновения… Ага, она в латах, я в латах — да там звяканья металла больше, чем мандража кожи… Да только даже от этого туманило голову. Не говоря уж о вдруг, незнамо чем, подчёркнутой позой, на одно лишнее мгновение задержанного взгляда!
В результате, когда орки заставили ждать лишнюю минуту их долбанную бочку, я… Я едва потом не зарычал на бедную эльфийку — за её торжественное шествие.
В мою комнату Тарра вошла первой.
«— Проводи их до «Кривого рога», а я в ванну», — мелькнуло в чате.
Ну, да, вывести других, куда им нужно, из моей личной комнаты мог только я. А вернулся… Плескалась вода.
Никаких замков-крючочков нигде в моих комнатах не было — в ванне тоже. Я хотел распахнуть дверь. А если б коррелятки пискнули — так заткнул их на неделю! Но запищали не они. Этикет едва не упал обморок:
«— Грязным и вонючим?! Без цветов и шампанского?!
Я зубами заскрипел, но пришлось выйти — сбежал вниз и первой же встреченной официантке, по случаю тоже эльфийке, заорал:
— Цветы! Вино! И через час ужин в номер!
В «Светоче» меня знали уже все — она тут же развернулась и уже на бегу крикнула:
— Шесть секунд!
*************************************************
***************************************************
Наврала, конечно — появилась через полторы минуты. Но хоть не забыла к вину бокалы, конфеты и диковинные бутерброды, а к цветам — вазу. (Вино не шампанское, не игристое то есть — время игр у нас прошло — «Нездешняя лоза», что бы оно ни значило.)
Но за эти девяносто секунд морок чуть рассеялся, и я распланировал последующие свои действия. На кухне у меня горячая вода была… Неужели придётся требовать вторую ванну? Возможно ли это? Возможно ли это с моим уровнем? Например, у Тарры и одной-то не было — только душ. И попросил своих девчонок, чтобы подготовили одежду… Ну да — мало её у меня — завтра же пройдусь по лавкам, а пока из того, что есть!
Первое, что сделал, вернувшись — все занавески прочь и распахнул окна. За ними была уже ночь и звёздами цвело небо, А как сразу запахло степью! Даже что-то похожее на растревоженную полынь пробивалось. И в тон к её ароматам наперебой голосили сверчки, и добавляло настроения тонкое, томительное треньканье недалёкой птицы.
Но некогда! — я, раздеваясь по дороге, рванул на кухню. А когда вернулся, в комнате безжизненных тонов застоявшегося воздуха уже и следов не осталось. Огляделся — чисто, аккуратно, о праздничности усердно намекал вольно распавшийся в просторной вазе букет цветов, а их запах — похожий на земные жасмины — избавлял сцену от всякого налёта пуританства. Надо будет той эльфийке благодарность выразить. В денежной форме.
— О, — послышался низкий голос орчанки, — где ты за пару минут умудрился найти цветущие олодолейзы? Осень же скоро… Вон, слышишь, — махнула она в сторону окна, — короток уже поёт…
Я повернулся. Она была хороша. Сегодня главным элементом её одеяния было бесстыдное декольте. И дело не в его обширности и глубине. Что я на пляжах на минимализм лифчиков не нагляделся? — на два тряпочных треугольчика, не всегда даже полностью прикрывавших соски… Но тут… Может, всё дело в коже? У земных женщин на груди она словно тающая, её и кожей-то назвать неловко, а у неё… Оркская, зеленоватая, плотная — я скосил глаза — ну да, по фактуре, как на предплечье, а ещё вдруг покрывшаяся гусиными мурашками.
— Ты меня… смущаешь, — сказала с запинкой она.
А я понял, она первоначально хотела сказать: «ты меня пугаешь». Ещё и это ударило в голову, я шагнул к ней, но она опустила глаза, увидела вино и повторилась:
— О, даже «Нездешняя лоза»! И вправду, подготовился.
— А что с вином? — сбила она меня с настроения.
— Очень редкое. Один небольшой виноградник… Кошмарно дорогое.
— Неужто принцессе не по средствам было? На «Тёркское» — хватало.
Она покачала головой:
— Это не пиво. И не просто вино. Его подают на медовый месяц. Необязательно после свадьбы. Ещё после долгой разлуки, к примеру. Когда уверены, что жена тоже соскучилась.
«— Восемнадцать плюс? — чуть хмыкнула моя рыжеволосая.
А моя зеленокожая облизнула губы:
— Хоть теперь попробую, — кивнула мне на бутылку и сдвинула бокалы друг к другу. Один не устоял, покачнулся, но женщина перехватила, не дав ему упасть, он только чуть соприкоснулся со вьорым — раздался звон, и она опять качнула головой: — Ну конечно, под такое вино — только хрусталь. И, смотри, какой необычный — словно подсвеченный зеленью. Наливай.
Разлил.
— Не наврали, — чуть раздвинулись губы Тарры.
Уж не знаю, чему она улыбалась, но вино… Нынешнее Восприятие перебрало все его оттенки — багровое, густое, с отчётливым виноградным ароматом… И тут же в воображении возникла тяжёлая гроздь, переполненная тёмными, едва ли не светящимися изнутри, виноградинами…
А уж вкус!
А уж послевкусие, то есть его воздействие… Словно наяву брызнул сок из раздавленной ладонью ягоды… Потом вспоминал, но так и не поймал момента, когда с неё слетели бретельки платья. Ведь вроде бы, только что пил терпкий напиток, а в следующее мгновение уже груди раскрылись — будто в два неразрывных такта вызрели нездешние виноградные гроздья, и мои ладони уже вдавливали уступчивую их сладость. И тоже —“нездешняя лоза”! — шокирующее сочетание светло-зеленоватого фона и тёмно-багровой сути — покорной мягкости телесного взхолмия и упрямой твёрдости сосков.
— Ещё… — запинаясь, словно еле вспоминая слова полузабытого языка, выговорила орчанка. — Ещё… — обе её руки обхватили мою голову и вжали в свою грудь: — Ещ-щё!
Зато у меня освободилась рука, и по спине… Можно бы назвать её спортивной, но что ловить тем спортсменкам в сравнении с мечницей?!.. Вниз по спине до начала крутого выгиба задницы. Люблю у женщин этот кусок тела, где ладонь чувствует и спину, и правую и левую ягодицы, и резной треугольник впадины между ними. Опять чуть поднял ладонь по позвоночнику и снова, вдавливая пальцы в кожу, провёл по ней рукой. И остановился, решая, какой половине отдать предпочтение…
— Ещё! — голос орчанки осип, и это слово она почти прошипела. И тут же следом её ноги начали раздвигаться. Шире… Шире… — Ещё!
Значит, не левая и ни правая, а посередине. Стараясь забраться между. Нет, чтоб получилось — она на шпагат сесть бы должна! Что ж, я, молча — говорить никакого воздуха не хватало! — оторвал другую руку от соска, перенёс её на плечо и надавил на него.
Женщина послушалась. Немного не так, как ожидалось, но чрезвычайно результативно: она перестала обнимать меня и опустилась на пол:
— Представляешь? — опять хриплым шёпотом сообщила мне: — Колени подогнулись, ноги не держат, — и обхватив обеими руками меня, прижалась лицом.
И нет, там, где было её лицо, у меня уже были не ноги. Брюки, по местной моде, я надел мягкие свободные, и её щека быстро нащупала требуемое. И огладила его — одной, потом другой щекой, потом плотно сжатыми губами… Потом подняла голову и обнажила клыки: